– Поцелуйте.
Он наклонился к ней и со страхом коснулся губами щеки.
– Вышел бы отличный кадр! – заверила его женщина с наигранной веселостью.
– Сожалею, но кроме меня сегодня вам не с кем играть в своем кино, – ответил он, направляясь к бутылке с коньяком. И повернувшись к ней спиной, стоял так, словно ожидал наказания. В затаившейся тишине звук отодвигаемого шезлонга показался громовым. Затем послышалось шлепанье босых ног по палубе. Руки женщины-школьницы обвились вокруг его шеи, а подбородочек уткнулся меж лопатками.
– Мне страшно, капитан! Не можем сочинить более-менее интересный сценарий.
Да, это уже была месть! Зачем он продолжает все эти игры? Что за детская блажь!
– Поцелуйте меня! – сказала девчонка. – Поцелуйте меня по-настоящему. – Но ему уже было не до поцелуев. – Знаете, меня ни один мужчина по-настоящему… настоящий мужчина…
Он повернулся к ней, приподнял подбородочек, чтобы видеть глаза девчонки и утешить ее словами, но внезапно хлынувшие из этих страдальческих глаз слезы заставили его целовать ее с отчаянием, граничащим со страстью.
Он оказался странным влюбленным: то несдержанным, то робким, но в то же время как бы обремененным воспоминаниями о других женщинах, – во что он отказывался верить, ибо все это представлялось ему мешаниной из увиденного в кино и в юношеских сновидениях и прочитанного в романах. Однако Альфа – такая знакомая и не знакомая – похоже, испытывала то же самое. Сначала он вынужден будет долго упрашивать ее подарить единственный поцелуй, после чего она станет уже страстной, как зрелая женщина. Они целовались и миловались до изнеможения, до тех пор, пока не растрескались губы. Они смочили их кофе – или коньяком – и начали целоваться снова. А во время непродолжительных пауз между поцелуями смотрели в окружающую их пустоту, по-весеннему солнечную. Уютно изолировав их от мира, ставшего им абсолютно ненужным, она не пугала их, но и не толкала ни к чему иному, кроме поцелуев.
…Он открыл для себя, что предметный мир тоже диктует человеку его поведение, что, творя собственную атмосферу, человек постоянно досоздает и хозяина, куда более властного, чем бог и природа.
Он посмеялся над банальностью своего открытия и страшно захотел поцеловать грудь Альфы.
Но она не согласилась.
– Что, действительно никто не целовал?
– Действительно никто, – ответила она, но как-то не совсем уверенно.
– Ведь ты же будешь актрисой! В кино сейчас показывают что угодно. А грудь – это совсем другое, это символ красоты.
Она возразила ему с той постоянно удивляющей его взрослостью, которая заставляла и его самого спрашивать себя: а кто же, в сущности, я в данный момент?
– В кино нагота подчинена художественной идее, – сказала она.
– Это тебе режиссер сказал? Видишь ли, милая, – распалился он еще больше, – ведь нецелованная грудь в состоянии распалить даже самого пресыщенного мужчину. – Мужчина никогда не воспринимает грудь женщины только как мужчина. Думаю, в этом случае в нас побеждает другое. Сыновнее в мужчине нуждается в ней больше, чем чисто мужское.
Он придумал бы еще что-нибудь в этом роде, но неожиданно вспомнил слышанный еще в студенчестве довольно грязный анекдот на тему женской груди, и ему стало стыдно за тогдашнее свое невежество и теперешнее свое запоздалое прозрение. Он не стал настаивать на том, чтобы школьница позволила ему поцеловать свою грудь, просто вздохнул мечтательно и сказал:
– Конечно же, у тебя красивая грудь.
– Думаю, что да, – возбужденно прыснула она, а ее пальцы, что совсем недавно зажимали низ тенниски с упорством девственницы, стащили ее с себя одним махом и швырнули в сторону.
Поправив волосы, девушка выставила грудь вперед, словно собиралась позировать, но он не приблизился к ней. В нем не было никакого порыва – ни сыновнего, ни мужского, только восхищение гармоничной полусферой этих банальных как жизнь, вскармливающих жизнь планеты желез.
Альфа не дождалась, пока он опомнится. Прикрыла наготу древним жестом – левой рукой – и потянулась за тенниской.
– Не надо надевать, прошу тебя!
Она села обратно на матрац и спросила:
– Ты любишь меня, капитан?
Он говорил ей об этом сто раз, но сейчас что-то вдруг обеспокоило его, как-то очень уж особенно прозвучал ее вопрос. Он посмотрел на ее вытянутые, по-детски нежные ножки и сказал:
– Какие у тебя ножки!
– Ты так и не сказал, любишь меня или нет? Иди сюда, что сидишь на корточках!
Он занял свое прежнее место, оказавшись прямо напротив ее груди. Девчонка сомкнула руки у него на шее и медленно стала заваливать назад, увлекая его на себя. Надувной матрац простонал под ними. А потом, когда уже и булавку расстегнула на юбке, и высвободила бедра из широченных фалд юбки, вдруг толкнула его с такой силой, что он кувыркнулся с матраца, и в глазах его замельтешили в желто-оранжевой мгле сотни маленьких солнц.
– Не сердись, пожалуйста! Режиссер ясно дал понять, что в фильме я должна быть девочкой. – Растрепанная, похожая на обезумевшую, она спешно натягивала тенниску, закалывала булавкой юбку в поясе. – Я очень прошу тебя, капитан! Милый мой капитан!
Но его уже и без того отрезвила прохлада досок, а что-то внутри настойчиво подсказывало, что чувство гордости от того, что ты был где-то первым, – слабое утешение по сравнению с неизбежными последствиями и тем более легкомысленна затея накануне защиты диссертации! И он снова стал перебирать в памяти видения, похожие на воспоминания, но из жизни, которая мало чем привлекала его.
– Ладно! Не бойся, сыграешь в кино, и тогда… Когда поженимся. В сущности, у нас нет необходимости расписываться, ведь мы уже расписаны. А свадьбу сыграем, настоящую большую свадьбу!
Обрадовавшись, она позволила обнять себя, однако ее женский мозг с большой тщательностью удерживал в памяти всякие подробности, помнил он и невероятно отдаленную во времени дату в их брачном свидетельстве, поэтому Альфа бросила:
– Так не скоро? – Потом, помолчав, спросила снова: – Капитан, а если мы станем детьми?
– Мы и сейчас с тобой дети, – по-отечески прижал он ее к себе, имея в виду только ее, разумеется, и напрочь отказываясь думать о том, что им грозит какая-то опасность. – Вот увидишь, мы снова так же неожиданно вернемся назад. Я буду известным профессором, а ты… – запнулся он, поскольку не знал, на что нацелилась она: на кино, биологию или литературу. – Ты очень, очень будешь любить меня. Ну, и немножко ревновать, из-за студенток. Но самую малость, так как будешь уверена, что я люблю только тебя.
– Да, но ведь мы будем старыми!
– Так уж и старыми!
– А если мы к тому времени не будем любить друг друга… если мы проснемся?
– Это невозможно! – искренне взбунтовалась в нем его молодость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58