– Прости, что я нарушила твое единение с природой! – сказала неожиданно Альфа.
Похоже, она уже искала возможность примирения с поджидавшим ее берегом, или же течение, в котором они до сей поры плыли вместе, разделилось на два рукава и уносило их к разным берегам.
Он стал машинально разминать подушечку левой ладони. Какая-то боль отзывалась в ней – наверное, натер и не почувствовал.
– Глупости! – возмутился он. – Ничего ты не нарушила. Все это фанфаронство, желание обмануть свою несостоятельность и усталость. Читаем студентам лекции, что человек – венец природы, и забываем при этом сказать, что для того, чтобы он наконец стал таковым, он должен всякое мгновение осознанно самосовершенствоваться. Это уже что-то вроде бунта, не правда ли? Категорический императив, который призывает и к действию, и к бунту, а не к примирению, а человек иногда может нуждаться и в примирении тоже. Гёте где-то сказал: познать познаваемое и спокойно наслаждаться непознаваемым… Что-то в этом роде. Потому и убегаю время от времени в море, чтобы заявить природе: извини, прошу тебя, за то, что расщепляем твои атомы, и так далее. Но это лицемерие чистой воды…
– Успокойся, капитан! – остановила его она, словно подготавливая к разлуке.
– Извини, я с утра сегодня такой! Давление, что ли. Ты биолог, в этих делах лучше меня разбираешься.
– Вчера и позавчера ничего подобного не было, – без укора промолвила она.
Невыспавшаяся женщина, сидящая перед ним, пыталась возбудить себя парой сигарет и продолжала курить. А сказанное ему ею «вчера или позавчера» показалось бесконечно растянутым во времени. И мерещилось: другая женщина витала там и от нее осталось воспоминание, будто они прожили вместе длинную-предлинную жизнь, супружескую жизнь, и постоянно боролись друг с другом, кто кого одолеет, и таким образом превратили яхту в балаган, каковым, в сущности, являлся и весь белый свет. А теперь они устали и от любви и от баталий.
– Я разонравилась тебе? – добавила Альфа чуть погодя.
А он все еще спрашивал себя, будет ли любить ее и там, за черной лентой берега. Он, конечно же, любил бы ее и в данный момент, не будь ощущения, что он перепил. Ему захотелось уколоть ее, ибо он почувствовал, что всю ответственность за происшедшее она хочет свалить на него. И он сказал:
– Я предупреждал тебя, чтобы не рвалась увидеть меня в нижнем белье, а?
– Я люблю тебя, капитан! – всхлипнула Альфа.
И, выпустив облачко дыма, снова затянулась, стараясь удержать себя в узде. А поскольку он не ответил ей, продолжила с горечью:
– Пожалуй, люди, как и рыбы, даже в любви не могут быть друг с другом по-настоящему вместе. Отложит самка где-нибудь икринки, потом какой-нибудь самец, не важно какой…
– Разве мы не были вместе? – обидчиво спросил он.
– Были, – согласилась она как-то не очень уверенно.
Они помолчали. Пока он не ляпнул самым бестактным образом, поскольку тема, которую он затронул, и его самого вынуждала чувствовать себя виноватым:
– Что будем делать потом?
– Разберусь с доцентом, – не поняла она его вопроса, снова назвав своего мужа «доцентом». Наверное, она всегда называла его так. – Он хороший человек, для него сейчас очень важно получить кафедру. Думаю, именно по этим делам он и уехал.
– Получит. Когда-то у меня были сомнения, оставаться ли на кафедре, нет ли – меня звали на место получше, – но мой старый знакомый профессор сказал так: «Университет как трамвай: встанешь однажды на подножку, и те, кто поднимаются в него следом за тобой, постоянно будут проталкивать тебя вперед».
– Но ведь тебя не проталкивали! – возразила она, мысленно находясь рядом со своим доцентом, и он не сознался, что не обошлось и без проталкивания.
В течение всех этих трех дней они не говорили ни о каком общем будущем, напротив, старательно старались избегать самого этого слова. И тем не менее сейчас его угнетало мучительное состояние, что он утратил что-то очень важное для себя.
Она курила сигарету за сигаретой. Стала искать, куда бы положить окурки, но, так и. не найдя ничего, собрала их в кулак. Вздохнула и подвела итог, словно желая расплатиться с ним за все:
– Хорошо было!
– Да, – согласился он, однако ни в себе, ни в ее ответе не почувствовал желания это повторить.
– Боже, какое это было безумие! Роскошное безумие! Спасибо тебе!
– Глупости! – мучительно выдавил он.
– Не будь грубым, – выдохнула она сквозь слезы.
– Ты же знаешь, как горько я плачу!
И слезы, крупные и прозрачные, закапали из ее глаз, скатываясь в зажатые в кулачке окурки.
– У тебя нервы не в порядке, – буркнул он, вместо того чтобы обнять ее. – Надо попринимать таблетки.
– Да-да! – Она стала послушно утирать глаза рукавом пуловера, которому надлежало быть захороненным. – А помнишь, как светились той ночью наши зубы?
Да, этот свет все еще согревал его память… своей необъяснимостью. Ученый, живущий в нем, не мог принять его как символ любви.
Альфа засмеялась, но слезы по-прежнему звенели в ее голосе:
– А вот по этому свету я буду горевать больше всего!
– Хочешь, чтобы я заревел?
Она прижалась головой к его плечу и спросила:
– Ас картинами что будет?
– Здесь останутся, – сказал он, подумав: неужели она до такой степени боится оставить какие-либо следы, что готова избавиться от всего. И добавил: – Ты же знаешь, я никогда не пускаю сюда никого, особенно университетских.
– Недавно я снова рассматривала их. На одной ты нарисовал меня с большой любовью. Я такая красивая и молодая. А на другой – ненавидел…
Он не помнил, когда именно рисовал эти картины, однако это беспамятство уже его не беспокоило, ибо их пребывание на яхте вообще было похоже на безумную оторванность от внешнего мира.
– Воображение, – сказал он, все еще обиженный предыдущим ее вопросом. – На одной я рисовал тебя как влюбленный самоед, а на второй как профессор квантовой механики.
– Возьми себе хотя бы ту, с ногами. Она чудная!
– Дешевый символ!
– Будет напоминать тебе обо мне. Ведь тебя вдохновили мои косточки. Нет, в конце концов я пойду прооперирую их! – заключила она, словно ничего более важного ее на берегу не ожидало.
И снова закурила.
Он глянул на компас, посмотрел на берег, который постепенно приближался. Седые волны надвигались на яхту, обмывали ее борта.
– И все же надо решить, что делать.
– Заниматься любовью, – засмеялась она. – Что еще? Иди посмотри, какой восход.
Ее неожиданная вульгарность была неприятна ему, и вместе с тем он отметил, что они оба действительно не знали, что бы еще сделать с собой. Ибо где был он, этот правильный выбор? Похоже, человек, как и микрочастица, обречен на случайность выбора.
И все же, несмотря на это, он последовал за ней с какой-то непонятной надеждой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58