Они бегут… солдаты сказали мне, что они направляются к Рязани…
Вдруг он всхлипнул.
— Наша армия разбита… Разбита!.. Город обречен. Мы все уйдем, все! Так что уходите! Мы соберем свои пожитки и тоже уедем. У меня есть брат в Калуге, мы отправимся к нему.
— Вы оставляете свой дом? — спросил Язон. — А как же раненые, которых вы приютили?
— Придется их оставить на милость Божью. Им не сильно поможет, если я погибну, защищая их. У меня семья, я-то о ней должен думать.
Спорить было бесполезно. Трое путешественников покинули трактир и оказались на набережной, по которой они некоторое время двигались среди неописуемого беспорядка. Между продолжавшими идти военными стали попадаться оставшиеся до сего времени москвичи, спешившие теперь уйти. Проходя мимо Приюта Найденышей, они увидели под большим порталом группу детей лет десяти в похожей на форму зеленой одежде, окруживших высокого мужчину в мундире высшего офицера, в бессильной ярости сжимавшего кулаки, тогда как по его приятному круглому лицу текли слезы.
Ужас всех этих людей был таким явным и пронизывающим, что невольно охватил и Марианну. Война, с какой бы стороны на нее ни смотреть, была вещью ужасной, которую народы переносили, никогда ее, по существу, не желая, даже когда они проявляли некоторый энтузиазм, рожденный любовью к их родной земле.
К сознанию соучастия в трагедии, которая, однако, была ей чуждой, примешивалось беспокойство о ее потерянных друзьях. Если Язон и она позволят и дальше уносить себя этому человеческому потоку, они окажутся за Москвой и потеряют всякую надежду встретить когда-нибудь Жоливаля, О'Флаерти и Гракха. Решив любой ценой добраться до Красной площади и дворца Ростопчина, они проскользнули в течение, направлявшееся к первому мосту через Москву-реку, чтобы хотя бы попасть на другой берег.
— Можно будет пробраться на площадь через одну из поперечных улиц, сделав обход. Главное, выбраться из этой массы солдат, — сказал Язон.
Но на другом берегу толкучка была еще больше. Марианна и Бофор оказались зажатыми у скрещения двух мостов. В этом месте в Москву-реку впадала Яуза, и по мостам шло движение через обе реки. Как один, так и другой буквально кишели отступающими. На мосту через Яузу первые лучи солнца позволили беглецам узнать графа Ростопчина. В военном сюртуке с громадными золотыми эполетами он стоял там с нагайкой в руке, подгоняя ею проходивших, крича как одержимый, чтобы заставить их идти быстрей. Он пытался освободить проход, и Марианна вскоре поняла зачем, увидев приближающуюся среди приветственных возгласов группу генералов на великолепных лошадях.
В белых и темно-зеленых доломанах и больших треуголках с белыми или черными султанами, они окружали тучного старика на маленькой серой лошадке, которого они охраняли не то как святыню, не то как пленника. Это был человек с приветливым лицом, но грустным взглядом, неприхотливо одетый в старую военную тужурку без знаков отличия, с фуляровым платком вокруг шеи, с глубоко надвинутой на седые волосы обшитой галуном фуражкой. Возбужденная толпа горланила:
— Кутузов! Кутузов!..
И Марианна поняла, что она видит знаменитого фельдмаршала, былого врага юного Бонапарта, того, кого царь Александр, не любивший его, только две недели назад призвал из провинциального изгнания и в ком Россия видела человека ее судьбы и последнюю надежду.
Вся ли Россия? Пожалуй, нет, ибо, когда главнокомандующий приблизился к мосту, где стоял Ростопчин, граф как таран пробился к нему и с дикой злобой начал поносить фельдмаршала, несмотря на усилия двух генералов, пытавшихся заставить его замолчать. Пришлось оттащить его силой, тогда как он кричал, что Кутузов просто предатель, трусливо бежавший и оставляющий город, который он обещал защищать… Обвиняемый только пожал тяжелыми плечами, отдал сквозь зубы короткий приказ и продолжал движение, окруженный свитой.
Позади них Язон, благодаря своему росту возвышавшийся над толпой, заметил просвет и, схватив Марианну за руку, увлек ее туда.
— Живо! — воскликнул он. — Самый момент пробиться. Мы сможем попасть на ту улицу.
Они бросились вперед, цыганка за ними. Но дорогу им преградил отряд конных казаков, остановившийся у входа в большой монастырь. Офицер спрыгнул на землю и разговаривал со стоявшим у двери старым бородатым попом, мрачным и нахохлившимся, как ночная птица.
К несчастью, прорвавшаяся на этот берег толпа оттеснила казаков, и Марианна, которую Язон резко толкнул вперед, чтобы она не попала под копыта лошадей, сильно ударила попа и наступила ему на ногу.
Взвизгнув от боли и возмущения, да еще увидев, что обидчиком была женщина, тот оттолкнул ее, но офицер яростно схватил молодую женщину за руку, крича что-то непонятное, но, видимо, приказывая ей на коленях просить прощения. В то время как два казака удерживали бросившегося ей на помощь Язона, она отчаянно отбивалась от офицера, как вдруг они оказались лицом к лицу….Это длилось не более мгновения, но они узнали друг друга.
— Чернышов! — выдохнула Марианна.
Это был действительно он! Такой же белокурый, такой же привлекательный и элегантный, несмотря на пятна крови и грязи, покрывавшие его темно-зеленый доломан, с которого исчез орден Почетного легиона, несмотря на усталость, наложившую отпечаток на его бледное лицо… У него был тот же взгляд злобного кота слегка оттянутых к вискам зеленых глаз и те же выдающиеся скулы, выдающие примесь монгольской крови. Да, это был своей собственной персоной тот же человек, соблазнительный, смущающий граф Чернышов, царский шпион, любовник всех парижских красавиц, хотя в этом воине с диким выражением лица трудно было узнать беспечного соблазнителя, который всюду умудрялся собирать секреты Французской империи, вплоть до ненасытных объятий княгини Боргезе… Но, вспомнив о том, что произошло во время их последней встречи, Марианна попыталась вырваться из тисков его руки.
Напрасные усилия! Она помнила, что эти тонкие белые пальцы могут быть твердыми, как сталь. К тому же у него ни на секунду не возникло сомнений, кому принадлежит это прекрасное лицо с расширившимися от страха глазами.
— Да ведь это моя княгиня! — воскликнул он по-французски. — Самое ценное из всего моего добра. Сказочный изумруд бедного погонщика верблюдов из Самарканда. Клянусь Казанской Божьей Матерью, этого неожиданного появления как раз и не хватало мне, чтобы поверить, что Бог по национальности русский.
И прежде чем Марианна успела стряхнуть оцепенение, охватившее ее при этой роковой встрече, Чернышов крепко обнял ее и прижался к ее губам в страстном поцелуе, который вызвал восторженные восклицания у его людей, а у Язона — крик ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Вдруг он всхлипнул.
— Наша армия разбита… Разбита!.. Город обречен. Мы все уйдем, все! Так что уходите! Мы соберем свои пожитки и тоже уедем. У меня есть брат в Калуге, мы отправимся к нему.
— Вы оставляете свой дом? — спросил Язон. — А как же раненые, которых вы приютили?
— Придется их оставить на милость Божью. Им не сильно поможет, если я погибну, защищая их. У меня семья, я-то о ней должен думать.
Спорить было бесполезно. Трое путешественников покинули трактир и оказались на набережной, по которой они некоторое время двигались среди неописуемого беспорядка. Между продолжавшими идти военными стали попадаться оставшиеся до сего времени москвичи, спешившие теперь уйти. Проходя мимо Приюта Найденышей, они увидели под большим порталом группу детей лет десяти в похожей на форму зеленой одежде, окруживших высокого мужчину в мундире высшего офицера, в бессильной ярости сжимавшего кулаки, тогда как по его приятному круглому лицу текли слезы.
Ужас всех этих людей был таким явным и пронизывающим, что невольно охватил и Марианну. Война, с какой бы стороны на нее ни смотреть, была вещью ужасной, которую народы переносили, никогда ее, по существу, не желая, даже когда они проявляли некоторый энтузиазм, рожденный любовью к их родной земле.
К сознанию соучастия в трагедии, которая, однако, была ей чуждой, примешивалось беспокойство о ее потерянных друзьях. Если Язон и она позволят и дальше уносить себя этому человеческому потоку, они окажутся за Москвой и потеряют всякую надежду встретить когда-нибудь Жоливаля, О'Флаерти и Гракха. Решив любой ценой добраться до Красной площади и дворца Ростопчина, они проскользнули в течение, направлявшееся к первому мосту через Москву-реку, чтобы хотя бы попасть на другой берег.
— Можно будет пробраться на площадь через одну из поперечных улиц, сделав обход. Главное, выбраться из этой массы солдат, — сказал Язон.
Но на другом берегу толкучка была еще больше. Марианна и Бофор оказались зажатыми у скрещения двух мостов. В этом месте в Москву-реку впадала Яуза, и по мостам шло движение через обе реки. Как один, так и другой буквально кишели отступающими. На мосту через Яузу первые лучи солнца позволили беглецам узнать графа Ростопчина. В военном сюртуке с громадными золотыми эполетами он стоял там с нагайкой в руке, подгоняя ею проходивших, крича как одержимый, чтобы заставить их идти быстрей. Он пытался освободить проход, и Марианна вскоре поняла зачем, увидев приближающуюся среди приветственных возгласов группу генералов на великолепных лошадях.
В белых и темно-зеленых доломанах и больших треуголках с белыми или черными султанами, они окружали тучного старика на маленькой серой лошадке, которого они охраняли не то как святыню, не то как пленника. Это был человек с приветливым лицом, но грустным взглядом, неприхотливо одетый в старую военную тужурку без знаков отличия, с фуляровым платком вокруг шеи, с глубоко надвинутой на седые волосы обшитой галуном фуражкой. Возбужденная толпа горланила:
— Кутузов! Кутузов!..
И Марианна поняла, что она видит знаменитого фельдмаршала, былого врага юного Бонапарта, того, кого царь Александр, не любивший его, только две недели назад призвал из провинциального изгнания и в ком Россия видела человека ее судьбы и последнюю надежду.
Вся ли Россия? Пожалуй, нет, ибо, когда главнокомандующий приблизился к мосту, где стоял Ростопчин, граф как таран пробился к нему и с дикой злобой начал поносить фельдмаршала, несмотря на усилия двух генералов, пытавшихся заставить его замолчать. Пришлось оттащить его силой, тогда как он кричал, что Кутузов просто предатель, трусливо бежавший и оставляющий город, который он обещал защищать… Обвиняемый только пожал тяжелыми плечами, отдал сквозь зубы короткий приказ и продолжал движение, окруженный свитой.
Позади них Язон, благодаря своему росту возвышавшийся над толпой, заметил просвет и, схватив Марианну за руку, увлек ее туда.
— Живо! — воскликнул он. — Самый момент пробиться. Мы сможем попасть на ту улицу.
Они бросились вперед, цыганка за ними. Но дорогу им преградил отряд конных казаков, остановившийся у входа в большой монастырь. Офицер спрыгнул на землю и разговаривал со стоявшим у двери старым бородатым попом, мрачным и нахохлившимся, как ночная птица.
К несчастью, прорвавшаяся на этот берег толпа оттеснила казаков, и Марианна, которую Язон резко толкнул вперед, чтобы она не попала под копыта лошадей, сильно ударила попа и наступила ему на ногу.
Взвизгнув от боли и возмущения, да еще увидев, что обидчиком была женщина, тот оттолкнул ее, но офицер яростно схватил молодую женщину за руку, крича что-то непонятное, но, видимо, приказывая ей на коленях просить прощения. В то время как два казака удерживали бросившегося ей на помощь Язона, она отчаянно отбивалась от офицера, как вдруг они оказались лицом к лицу….Это длилось не более мгновения, но они узнали друг друга.
— Чернышов! — выдохнула Марианна.
Это был действительно он! Такой же белокурый, такой же привлекательный и элегантный, несмотря на пятна крови и грязи, покрывавшие его темно-зеленый доломан, с которого исчез орден Почетного легиона, несмотря на усталость, наложившую отпечаток на его бледное лицо… У него был тот же взгляд злобного кота слегка оттянутых к вискам зеленых глаз и те же выдающиеся скулы, выдающие примесь монгольской крови. Да, это был своей собственной персоной тот же человек, соблазнительный, смущающий граф Чернышов, царский шпион, любовник всех парижских красавиц, хотя в этом воине с диким выражением лица трудно было узнать беспечного соблазнителя, который всюду умудрялся собирать секреты Французской империи, вплоть до ненасытных объятий княгини Боргезе… Но, вспомнив о том, что произошло во время их последней встречи, Марианна попыталась вырваться из тисков его руки.
Напрасные усилия! Она помнила, что эти тонкие белые пальцы могут быть твердыми, как сталь. К тому же у него ни на секунду не возникло сомнений, кому принадлежит это прекрасное лицо с расширившимися от страха глазами.
— Да ведь это моя княгиня! — воскликнул он по-французски. — Самое ценное из всего моего добра. Сказочный изумруд бедного погонщика верблюдов из Самарканда. Клянусь Казанской Божьей Матерью, этого неожиданного появления как раз и не хватало мне, чтобы поверить, что Бог по национальности русский.
И прежде чем Марианна успела стряхнуть оцепенение, охватившее ее при этой роковой встрече, Чернышов крепко обнял ее и прижался к ее губам в страстном поцелуе, который вызвал восторженные восклицания у его людей, а у Язона — крик ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105