Так что, с вашего разрешения…
Она начала опускаться в реверансе. Но напоминание о его недавней победе успокоило императора. Он резко нагнулся, ухватил молодую женщину за кончик уха и потянул так сильно, что она вскрикнула. Затем, улыбаясь, он сказал:
— Полноте! Успокойтесь, княгиня! Вы не заставите меня поверить, что вы испытываете страх. Только не вы!
Что касается того, чтобы покинуть наше общество, это категорически запрещается! Если придется покинуть это место, мы уедем вместе, но запомните, что сейчас об этом не может быть и речи. Все, что я вам разрешаю, — пойти отдохнуть и освежиться. Мы позавтракаем вместе в восемь часов!
Но так уж, видно, было предопределено, что Марианна не скоро попадет в свою комнату. В то время как заполнявшая галерею встревоженная толпа понемногу рассасывалась, появился возглавляемый генералом Дюронелем отряд, конвоировавший людей, одетых в подобие мундиров зеленого цвета, вместе с какими-то взлохмаченными мужиками. За ними спешил императорский переводчик, Лелорн д'Идевиль. Император, собиравшийся пойти к себе, обернулся с недовольным видом.
— Ну что там еще? Что это за люди?
Дюронель отрапортовал:
— Их называют будочниками, сир. Они из полицейской охраны и обычно следят за порядком, но сегодня их задержали при поджоге винной лавки. Эти бродяги помогали им.
Наполеон сделал резкое движение, и его помрачневший взгляд машинально поискал глаза Марианны.
— Вы уверены в этом?
— Безусловно, сир! К тому же, кроме этих солдат, которые арестовали поджигателей, есть еще свидетели: несколько польских коммерсантов, живущих по соседству. Они следуют за нами и сейчас придут…
Наступила тишина. Перед растерянными пленниками Наполеон стал медленно прохаживаться, заложив руки за спину и время от времени бросая взгляды на этих людей, которые инстинктивно затаили дыхание. Внезапно он остановился.
— Что они говорят в свою защиту?
Барон д'Идевиль выступил вперед.
— Они все утверждают, что приказ сжечь город был отдан им губернатором Ростопчиным перед…
— Не правда! — закричал Наполеон. — Это не может быть правдой, потому что было бы безумием. Эти люди лгут. Просто они хотят увильнуть от ответственности за преступление и надеются на снисхождение.
— Их следовало бы поймать на слове, сир. Но посмотрите, к нам ведут других, и я могу поспорить, что мы услышим ту же песню.
Действительно, появилась новая группа с уже знакомым Марианне сержантом Бургонем. Но на этот раз их сопровождал старый еврей в полуобгорелом сюртуке. С ужимками и вздохами он объяснил, что если бы не Богом посланный сержант с его людьми, он сгорел бы со всем содержимым своей бакалейной лавки.
— Это невозможно! — повторял Наполеон. — Это невозможно!..
Тем не менее его голос терял уверенность. Похоже, что он повторял одно и то же, прежде всего стараясь убедить себя.
— Сир, — осторожно вмешалась Марианна, — эти люди предпочитают уничтожить Москву, но не дать вам ею пользоваться. Возможно, это чувство примитивное, но в какой-то мере оно сливается с любовью. Вы сами, если бы дело шло о Париже…
— Париже? Сжечь Париж, если бы врагу удалось до него добраться? На этот раз, сударыня, вы сошли с ума! Я не из тех, кто погребает себя под развалинами. Примитивное чувство, говорите вы? Возможно, эти люди — скифы, но никто не имеет права жертвовать плодами труда десятков поколений ради гордыни одного. К тому же…
Но Марианна уже не слышала его. Оцепенев от изумления, она смотрела на двух мужчин, беседовавших у входа на галерею. Один из них был придворный церемониймейстер, граф де Сегюр. Другой — невысокий священник в черной сутане, которого она узнала без труда, но не без волнения. Что привело сюда, к человеку, с которым он всегда боролся, кардинала де Шазея? Что он собирался сказать? Зачем искал встречи с императором, ибо его приход в Кремль в такой час не мог иметь другой цели…
У нее не было времени подумать над ответом. Сегюр и его собеседник уже присоединились к группе, в центре которой Наполеон отдавал новые распоряжения, уточняя, чтобы патрули послали во все еще не тронутые пожаром кварталы и произвели обыски в домах, где могли скрываться люди, похожие на тех, что неподвижно стояли перед ним.
— Что делать с этими? — спросил Дюронель.
Приговор прозвучал безжалостно.
— Нам нечего делать с пленными! Повесьте их или расстреляйте, как хотите! В любом случае это преступники.
— Сир, они всего лишь инструменты…
— Шпион тоже инструмент, и тем не менее ему нечего ждать ни милости, ни снисхождения. Я не запрещаю вам поймать Ростопчина и… повесить его вместе с ними!.. Идите!
Толпа попятилась, открывая проход главному церемониймейстеру и его спутнику. Первый подошел к императору.
— Сир, — сказал он, — вот аббат Готье, французский священник. Он очень хочет побеседовать с вашим величеством относительно проблем, которые в настоящий момент назрели в Москве. Он утверждает, что его сведения из надежного источника.
Совершенно не понимая почему, Марианна ощутила, как ее сердце пропустило один удар, и ей показалось, что на ее шее сомкнулась железная рука. Пока Сегюр говорил, ее взгляд встретился со взглядом крестного, полным такой повелительной суровости, что у нее пробежал по спине холодок. Никогда она не замечала в нем такой ледяной холодности, такой властности, запрещавшей ей вмешиваться в то, что должно было последовать. Но на это ушло всего несколько мгновений. Священник уже поклонился с притворной неуклюжестью человека, не привыкшего приближаться к великим мира сего.
— Вы — француз, господин аббат? Эмигрант, без сомнения?..
— Вовсе нет, сир! Простой священник, но мое знание латыни побудило графа Ростопчина несколько лет назад нанять меня, чтобы обучать его детей этому благородному языку… а также французскому.
— Языку не менее благородному, господин аббат.
Следовательно, вы служили у этого человека, которого мне пытаются представить поджигателем… во что я отказываюсь поверить!
— Тем не, менее придется, сир! Я могу засвидетельствовать… вашему величеству, что приказ губернатора был именно таким, как вам сообщили: город должен сгореть дотла… включая и этот дворец!
— Это безумие! Чистое безумие…
— Нет, сир… Таковы русские. У вашего величества есть одно-единственное средство спасти этот величественный древний город.
— Какое?
— Уйти! Немедленно эвакуироваться. Еще есть время. Уйти во Францию, отказаться от мысли закрепиться здесь, и пожары прекратятся.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Мне удалось услышать приказы графа. Он оставил несколько доверенных людей, которые знают, где спрятаны помпы. В течение часа все может быть закончено… если ваше величество объявит о своем немедленном отъезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Она начала опускаться в реверансе. Но напоминание о его недавней победе успокоило императора. Он резко нагнулся, ухватил молодую женщину за кончик уха и потянул так сильно, что она вскрикнула. Затем, улыбаясь, он сказал:
— Полноте! Успокойтесь, княгиня! Вы не заставите меня поверить, что вы испытываете страх. Только не вы!
Что касается того, чтобы покинуть наше общество, это категорически запрещается! Если придется покинуть это место, мы уедем вместе, но запомните, что сейчас об этом не может быть и речи. Все, что я вам разрешаю, — пойти отдохнуть и освежиться. Мы позавтракаем вместе в восемь часов!
Но так уж, видно, было предопределено, что Марианна не скоро попадет в свою комнату. В то время как заполнявшая галерею встревоженная толпа понемногу рассасывалась, появился возглавляемый генералом Дюронелем отряд, конвоировавший людей, одетых в подобие мундиров зеленого цвета, вместе с какими-то взлохмаченными мужиками. За ними спешил императорский переводчик, Лелорн д'Идевиль. Император, собиравшийся пойти к себе, обернулся с недовольным видом.
— Ну что там еще? Что это за люди?
Дюронель отрапортовал:
— Их называют будочниками, сир. Они из полицейской охраны и обычно следят за порядком, но сегодня их задержали при поджоге винной лавки. Эти бродяги помогали им.
Наполеон сделал резкое движение, и его помрачневший взгляд машинально поискал глаза Марианны.
— Вы уверены в этом?
— Безусловно, сир! К тому же, кроме этих солдат, которые арестовали поджигателей, есть еще свидетели: несколько польских коммерсантов, живущих по соседству. Они следуют за нами и сейчас придут…
Наступила тишина. Перед растерянными пленниками Наполеон стал медленно прохаживаться, заложив руки за спину и время от времени бросая взгляды на этих людей, которые инстинктивно затаили дыхание. Внезапно он остановился.
— Что они говорят в свою защиту?
Барон д'Идевиль выступил вперед.
— Они все утверждают, что приказ сжечь город был отдан им губернатором Ростопчиным перед…
— Не правда! — закричал Наполеон. — Это не может быть правдой, потому что было бы безумием. Эти люди лгут. Просто они хотят увильнуть от ответственности за преступление и надеются на снисхождение.
— Их следовало бы поймать на слове, сир. Но посмотрите, к нам ведут других, и я могу поспорить, что мы услышим ту же песню.
Действительно, появилась новая группа с уже знакомым Марианне сержантом Бургонем. Но на этот раз их сопровождал старый еврей в полуобгорелом сюртуке. С ужимками и вздохами он объяснил, что если бы не Богом посланный сержант с его людьми, он сгорел бы со всем содержимым своей бакалейной лавки.
— Это невозможно! — повторял Наполеон. — Это невозможно!..
Тем не менее его голос терял уверенность. Похоже, что он повторял одно и то же, прежде всего стараясь убедить себя.
— Сир, — осторожно вмешалась Марианна, — эти люди предпочитают уничтожить Москву, но не дать вам ею пользоваться. Возможно, это чувство примитивное, но в какой-то мере оно сливается с любовью. Вы сами, если бы дело шло о Париже…
— Париже? Сжечь Париж, если бы врагу удалось до него добраться? На этот раз, сударыня, вы сошли с ума! Я не из тех, кто погребает себя под развалинами. Примитивное чувство, говорите вы? Возможно, эти люди — скифы, но никто не имеет права жертвовать плодами труда десятков поколений ради гордыни одного. К тому же…
Но Марианна уже не слышала его. Оцепенев от изумления, она смотрела на двух мужчин, беседовавших у входа на галерею. Один из них был придворный церемониймейстер, граф де Сегюр. Другой — невысокий священник в черной сутане, которого она узнала без труда, но не без волнения. Что привело сюда, к человеку, с которым он всегда боролся, кардинала де Шазея? Что он собирался сказать? Зачем искал встречи с императором, ибо его приход в Кремль в такой час не мог иметь другой цели…
У нее не было времени подумать над ответом. Сегюр и его собеседник уже присоединились к группе, в центре которой Наполеон отдавал новые распоряжения, уточняя, чтобы патрули послали во все еще не тронутые пожаром кварталы и произвели обыски в домах, где могли скрываться люди, похожие на тех, что неподвижно стояли перед ним.
— Что делать с этими? — спросил Дюронель.
Приговор прозвучал безжалостно.
— Нам нечего делать с пленными! Повесьте их или расстреляйте, как хотите! В любом случае это преступники.
— Сир, они всего лишь инструменты…
— Шпион тоже инструмент, и тем не менее ему нечего ждать ни милости, ни снисхождения. Я не запрещаю вам поймать Ростопчина и… повесить его вместе с ними!.. Идите!
Толпа попятилась, открывая проход главному церемониймейстеру и его спутнику. Первый подошел к императору.
— Сир, — сказал он, — вот аббат Готье, французский священник. Он очень хочет побеседовать с вашим величеством относительно проблем, которые в настоящий момент назрели в Москве. Он утверждает, что его сведения из надежного источника.
Совершенно не понимая почему, Марианна ощутила, как ее сердце пропустило один удар, и ей показалось, что на ее шее сомкнулась железная рука. Пока Сегюр говорил, ее взгляд встретился со взглядом крестного, полным такой повелительной суровости, что у нее пробежал по спине холодок. Никогда она не замечала в нем такой ледяной холодности, такой властности, запрещавшей ей вмешиваться в то, что должно было последовать. Но на это ушло всего несколько мгновений. Священник уже поклонился с притворной неуклюжестью человека, не привыкшего приближаться к великим мира сего.
— Вы — француз, господин аббат? Эмигрант, без сомнения?..
— Вовсе нет, сир! Простой священник, но мое знание латыни побудило графа Ростопчина несколько лет назад нанять меня, чтобы обучать его детей этому благородному языку… а также французскому.
— Языку не менее благородному, господин аббат.
Следовательно, вы служили у этого человека, которого мне пытаются представить поджигателем… во что я отказываюсь поверить!
— Тем не, менее придется, сир! Я могу засвидетельствовать… вашему величеству, что приказ губернатора был именно таким, как вам сообщили: город должен сгореть дотла… включая и этот дворец!
— Это безумие! Чистое безумие…
— Нет, сир… Таковы русские. У вашего величества есть одно-единственное средство спасти этот величественный древний город.
— Какое?
— Уйти! Немедленно эвакуироваться. Еще есть время. Уйти во Францию, отказаться от мысли закрепиться здесь, и пожары прекратятся.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Мне удалось услышать приказы графа. Он оставил несколько доверенных людей, которые знают, где спрятаны помпы. В течение часа все может быть закончено… если ваше величество объявит о своем немедленном отъезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79