Она несла его легко, как будто это был букет цветов. Затем она порхнула к молодому человеку.
— Боже мой! Да ты весь мокрый! Что ты делал?
— Умывался. А теперь хорошо бы вам объяснить все это.
Она хотела его обнять, но он оттолкнул ее:
— Хватит! Где мы? Почему я здесь? Зачем вы играли со мной эту гнусную комедию? Кто вы?
Невинное огорчение, появившееся на ее лице, было настоящим произведением искусства, но Жиль уже знал цену этой театральной игре.
— Ну же! Я слушаю! — сказал он нетерпеливо.
— Как ты со мной разговариваешь! Почему ты стал таким суровым? Ночью ты произносил мое имя более ласково.
— Ваше имя! Это ложь, как и все остальное.
— Да нет же, меня действительно зовут Анна.
— Этого недостаточно. А дальше?
Часы на камине громко пробили два раза. Она вздрогнула.
— Боже мой! Уже! Послушай, у меня нет времени, чтобы все объяснить тебе. Знай, что я вовсе не играла с тобой комедию. По крайней мере, не так, как ты себе это представляешь. Это правда, ты мне нравишься, а я вовсе не хочу разрушать то, что мне нравится, не насладившись этим.
Если бы я не сделала то, что я сделала, то в этот час ты бы уже был мертв.
— Глупости! Придумай что-нибудь другое!
— Клянусь памятью своего отца, я говорю тебе правду. Ты находишься в опасности, в большой опасности. Ты серьезно оскорбил одну очень могущественную персону. Эта персона может все и никогда тебе не простит.
— Кто этот человек? Скажите же мне, если вы хотите, чтобы я вам верил. Как его имя и что за оскорбление, в котором он меня обвиняет?
Четко и раздельно она ответила:
— Это тот, кому не нравится, что на него нападают ночью и берут у него письма.
— Я ни слова не понимаю из того, что вы говорите.
— Правда?
— Чистейшая правда. Ради Всевышнего, скажите мне, на кого я нападал, когда и что я у него взял?
Она раздраженно пожала плечами.
— Сколько же мы потеряли времени. Ну, ладно. Я отвечу на эти три вопроса тремя словами:
Трианон, двадцать первое июня, письмо. Достаточно?
— Какая-то поэзия!
— Это правда. Во время бала в честь графа Хага ты напал на графа Прованского и отобрал у него письмо в садах Трианона.
— Просто-напросто. Занятная история, но даже если она верна, то как же она дошла до вас? Я не имел чести быть знакомым с ним.
— Ну теперь-то я уверена, что он тебя знает хорошо. Ну уж если тебя так интересует, каким образом он это узнал, тогда я тебе скажу. Интрига между королевой и графом де Ферсеном очень интересует мосье. Вообрази только, что эта дурочка подарит Франции незаконнорожденного, бастарда. А? Это же хорошенький скандальчик!
— Ну ладно! — бесстрастно ответил Жиль. — Ну и что из этого?
— Заинтересовавшись этим шведом, мосье установил за ним наблюдение. Ты даже себе представить не можешь, как легко при помощи золота или угроз заполучить в помощники слуг, даже в таких высокопоставленных отелях, как «Йорк».
Я думаю теперь, что ты мне веришь.
Шевалье ничего не ответил. Он снова увидел себя в комнате Ферсена, возвращающим ему письмо королевы. Он снова увидел камеристку и слугу, вносивших поднос с завтраком. Который из них был на службе у мосье? Тот или другой? А может, оба?
Анна, дав ему время поразмыслить, сказала:
— А что касается тебя, то вчера вечером тебя ожидали дома с приказом не выпускать тебя живым. Я могу поклясться тебе в этом памятью моей покойной матери. А этого я как раз и не хотела.
— Очень любезно с вашей стороны, — вздохнул молодой человек. — Это какое-то безумие.
Сейчас вы будете говорить, что вы меня любите.
Так ведь? Вы же меня никогда не видели, вы меня совсем не знаете, и вдруг вы воспылали ко мне необъяснимой страстью и решили меня спасти.
— Примерно так! — ответила она спокойно.
Затем она приблизилась к нему, приподнялась на цыпочки, чтобы достать его губы, но он скрестил руки и отвернулся, не слыша ее горестного вздоха.
— Ах, невинный! Да ты известен больше, чем ты думаешь, моя дикая птичка. Известны твои приключения в Америке. Я далеко не единственная женщина в Париже, которая хочет переспать с тем, кого королева называет «Сеньор Кречет».
Я надеялась, что ты научишь меня индейской любви. Говорят о твоей краснокожей принцессе.
Он пожал плечами. Его взбесило, что еще раз всплыло приключение с индианкой, что и эта дама была лишь искательницей новых альковных ощущений. Но он не стал понапрасну тратить слов.
— Вы говорили, что спешите, — резко сказал он, показывая глазами на настенные часы.
— Ах, и правда! Боже мой! Послушай, ты не должен выходить отсюда ни под каким предлогом. А впрочем, ты и не сможешь этого сделать.
Я должна уйти, но ночью я обязательно возвращусь и расскажу тебе еще больше интересного.
— И вы намереваетесь долго еще содержать меня взаперти?
— Все время, пока ты в опасности. Успокойся, ты в этом доме долго не пробудешь. Сюда я тебя привела, чтобы избежать самого опасного. Через несколько дней я увезу тебя в другое место. Там мы сможем сравнить наши любовные таланты, а я еще не потеряла надежду заставить тебя забыть твою дикарку, ибо в моих жилах течет цыганская кровь. Об этом никто не знает, это семейный секрет. Но ты сумеешь это понять. Сегодня же ночью ты узнаешь, что это значит. Я принесла тебе еду. Ешь, отдыхай, восстанавливай силы для этой ночи. Они тебе очень понадобятся.
Она исчезла, оставив запах роз. Жиль был полностью оглушен. Она же была совсем безумной! Один из грациозных шедевров распутства и разврата, так часто встречающихся в этом веке, именуемом веком элегантности и искусства жить.
Но кто же она была?
Без всякого сомнения, она была довольно влиятельной женщиной. Осмелиться противодействовать планам графа Прованского! Только ведь рядом с влиятельностью соседствует опасность. Жиль не имел никакого намерения оставаться дальше в этом жилище.
«Если ее интересует лишь то, как занимаются любовью индейцы, то я ей пришлю Понго.»
Мысль об индейце пронзила его острой стрелой. О чем ему говорила эта сумасшедшая? Что в его доме его ждала засада! А Понго был там один!
И что эти люди имели приказ не выпускать его, Турнемина, живым! Он хорошо знал бесстрашную храбрость Понго. Конечно, он пытался защищать жилище своего хозяина, хозяйку дома, любезную мадемуазель Маржон. Но что он мог сделать один против целого скопища? Эти люди, вероятно, выместили всю свою злость на нем.
Тревога, охватившая Жиля, сравнима была лишь с чувством дружбы, которое он испытывал к своему слуге. Не откладывая, он принялся за поиски средств своего освобождения. Совершенно необходимо было узнать, что же, произошло на улице Ноай вчера ночью.
Сначала он вслушивался у двери в разносившийся в доме шум. Но когда стих звук удалявшейся кареты, которая увозила его прекрасную тюремщицу, он не смог больше различить ни единого движения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Боже мой! Да ты весь мокрый! Что ты делал?
— Умывался. А теперь хорошо бы вам объяснить все это.
Она хотела его обнять, но он оттолкнул ее:
— Хватит! Где мы? Почему я здесь? Зачем вы играли со мной эту гнусную комедию? Кто вы?
Невинное огорчение, появившееся на ее лице, было настоящим произведением искусства, но Жиль уже знал цену этой театральной игре.
— Ну же! Я слушаю! — сказал он нетерпеливо.
— Как ты со мной разговариваешь! Почему ты стал таким суровым? Ночью ты произносил мое имя более ласково.
— Ваше имя! Это ложь, как и все остальное.
— Да нет же, меня действительно зовут Анна.
— Этого недостаточно. А дальше?
Часы на камине громко пробили два раза. Она вздрогнула.
— Боже мой! Уже! Послушай, у меня нет времени, чтобы все объяснить тебе. Знай, что я вовсе не играла с тобой комедию. По крайней мере, не так, как ты себе это представляешь. Это правда, ты мне нравишься, а я вовсе не хочу разрушать то, что мне нравится, не насладившись этим.
Если бы я не сделала то, что я сделала, то в этот час ты бы уже был мертв.
— Глупости! Придумай что-нибудь другое!
— Клянусь памятью своего отца, я говорю тебе правду. Ты находишься в опасности, в большой опасности. Ты серьезно оскорбил одну очень могущественную персону. Эта персона может все и никогда тебе не простит.
— Кто этот человек? Скажите же мне, если вы хотите, чтобы я вам верил. Как его имя и что за оскорбление, в котором он меня обвиняет?
Четко и раздельно она ответила:
— Это тот, кому не нравится, что на него нападают ночью и берут у него письма.
— Я ни слова не понимаю из того, что вы говорите.
— Правда?
— Чистейшая правда. Ради Всевышнего, скажите мне, на кого я нападал, когда и что я у него взял?
Она раздраженно пожала плечами.
— Сколько же мы потеряли времени. Ну, ладно. Я отвечу на эти три вопроса тремя словами:
Трианон, двадцать первое июня, письмо. Достаточно?
— Какая-то поэзия!
— Это правда. Во время бала в честь графа Хага ты напал на графа Прованского и отобрал у него письмо в садах Трианона.
— Просто-напросто. Занятная история, но даже если она верна, то как же она дошла до вас? Я не имел чести быть знакомым с ним.
— Ну теперь-то я уверена, что он тебя знает хорошо. Ну уж если тебя так интересует, каким образом он это узнал, тогда я тебе скажу. Интрига между королевой и графом де Ферсеном очень интересует мосье. Вообрази только, что эта дурочка подарит Франции незаконнорожденного, бастарда. А? Это же хорошенький скандальчик!
— Ну ладно! — бесстрастно ответил Жиль. — Ну и что из этого?
— Заинтересовавшись этим шведом, мосье установил за ним наблюдение. Ты даже себе представить не можешь, как легко при помощи золота или угроз заполучить в помощники слуг, даже в таких высокопоставленных отелях, как «Йорк».
Я думаю теперь, что ты мне веришь.
Шевалье ничего не ответил. Он снова увидел себя в комнате Ферсена, возвращающим ему письмо королевы. Он снова увидел камеристку и слугу, вносивших поднос с завтраком. Который из них был на службе у мосье? Тот или другой? А может, оба?
Анна, дав ему время поразмыслить, сказала:
— А что касается тебя, то вчера вечером тебя ожидали дома с приказом не выпускать тебя живым. Я могу поклясться тебе в этом памятью моей покойной матери. А этого я как раз и не хотела.
— Очень любезно с вашей стороны, — вздохнул молодой человек. — Это какое-то безумие.
Сейчас вы будете говорить, что вы меня любите.
Так ведь? Вы же меня никогда не видели, вы меня совсем не знаете, и вдруг вы воспылали ко мне необъяснимой страстью и решили меня спасти.
— Примерно так! — ответила она спокойно.
Затем она приблизилась к нему, приподнялась на цыпочки, чтобы достать его губы, но он скрестил руки и отвернулся, не слыша ее горестного вздоха.
— Ах, невинный! Да ты известен больше, чем ты думаешь, моя дикая птичка. Известны твои приключения в Америке. Я далеко не единственная женщина в Париже, которая хочет переспать с тем, кого королева называет «Сеньор Кречет».
Я надеялась, что ты научишь меня индейской любви. Говорят о твоей краснокожей принцессе.
Он пожал плечами. Его взбесило, что еще раз всплыло приключение с индианкой, что и эта дама была лишь искательницей новых альковных ощущений. Но он не стал понапрасну тратить слов.
— Вы говорили, что спешите, — резко сказал он, показывая глазами на настенные часы.
— Ах, и правда! Боже мой! Послушай, ты не должен выходить отсюда ни под каким предлогом. А впрочем, ты и не сможешь этого сделать.
Я должна уйти, но ночью я обязательно возвращусь и расскажу тебе еще больше интересного.
— И вы намереваетесь долго еще содержать меня взаперти?
— Все время, пока ты в опасности. Успокойся, ты в этом доме долго не пробудешь. Сюда я тебя привела, чтобы избежать самого опасного. Через несколько дней я увезу тебя в другое место. Там мы сможем сравнить наши любовные таланты, а я еще не потеряла надежду заставить тебя забыть твою дикарку, ибо в моих жилах течет цыганская кровь. Об этом никто не знает, это семейный секрет. Но ты сумеешь это понять. Сегодня же ночью ты узнаешь, что это значит. Я принесла тебе еду. Ешь, отдыхай, восстанавливай силы для этой ночи. Они тебе очень понадобятся.
Она исчезла, оставив запах роз. Жиль был полностью оглушен. Она же была совсем безумной! Один из грациозных шедевров распутства и разврата, так часто встречающихся в этом веке, именуемом веком элегантности и искусства жить.
Но кто же она была?
Без всякого сомнения, она была довольно влиятельной женщиной. Осмелиться противодействовать планам графа Прованского! Только ведь рядом с влиятельностью соседствует опасность. Жиль не имел никакого намерения оставаться дальше в этом жилище.
«Если ее интересует лишь то, как занимаются любовью индейцы, то я ей пришлю Понго.»
Мысль об индейце пронзила его острой стрелой. О чем ему говорила эта сумасшедшая? Что в его доме его ждала засада! А Понго был там один!
И что эти люди имели приказ не выпускать его, Турнемина, живым! Он хорошо знал бесстрашную храбрость Понго. Конечно, он пытался защищать жилище своего хозяина, хозяйку дома, любезную мадемуазель Маржон. Но что он мог сделать один против целого скопища? Эти люди, вероятно, выместили всю свою злость на нем.
Тревога, охватившая Жиля, сравнима была лишь с чувством дружбы, которое он испытывал к своему слуге. Не откладывая, он принялся за поиски средств своего освобождения. Совершенно необходимо было узнать, что же, произошло на улице Ноай вчера ночью.
Сначала он вслушивался у двери в разносившийся в доме шум. Но когда стих звук удалявшейся кареты, которая увозила его прекрасную тюремщицу, он не смог больше различить ни единого движения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109