— Пожимание плеч сопровождало слова, что говорило о его презрении.
— Неправда.
— Ты хочешь сказать, что он дарит тебе наслаждение, ничего не требуя взамен? Учитывая твое положение, он редкий человек. Ты сама не слишком веришь ему. Вот почему ты не можешь полюбить его.
Услышав слова обвинения, она крепко сжала губы.
— Ах, так вот в чем дело? Оказывается, мы говорим о любви. А я-то посмел надеяться, что у нас серьезный разговор. Слушай внимательно. Я беспокоюсь только потому, что ты единственная наследница. Теперь ты герцогиня Эвердон, а Эвердоны олицетворяют могущество и власть, которые надо применять. Если ты не возьмешь управление в свои руки, то другие захотят распоряжаться и попытаются для этого использовать тебя. Тут нет места сентиментальности. Ты должна стать сообразительной, умной, временами безжалостной. Любовь только сделает тебя уязвимой. Представь, насколько слабее становится человек, если он любит.
— Так это могущество Эвердонов сделало тебя таким!
— Меня воспитали Эвердоном, но я родился герцогом. Поскольку ты не понимаешь, я отвечу так, чтобы ты могла уразуметь. Я родился свободным от сантиментов, которые ты называешь любовью, и это помогло мне стать сильным герцогом Эвердоном. — Крепко сжатые узкие губы слегка подрагивали.
— Печальное признание.
— Разумеется. Потому что в тебе много от меня, и ты надеялась на другой ответ. Однако я никогда не придерживался стремления говорить людям то, что они хотят услышать, вместо правды. — Его голос зазвучал тверже от сознания своей значимости.
— Тогда выслушай мою правду. Ты не был хорошим человеком. Ты был холодным и суровым. Сила не в этом. Я научу тебя, как можно показать силу, идя другим путем. Я буду сообразительной и умной, но никогда не буду безжалостной. И не позволю долгу превратить меня в камень.
— Тогда мне придется наблюдать падение престижа и могущества Эвердонов, которое создавалось веками. — Нотки сожаления проскользнули в его голосе.
— Твоя прозорливость, как всегда, ободряет меня, — горько усмехнулась она.
— Я заканчиваю. Надеюсь, последние несколько месяцев тебя кое-чему научили. — Опять жесткость в голосе.
— Еще одно, отец.
— Что?
— Я прощаю тебя.
— Тебе нечего прощать. — Его уверенность всегда была несокрушима.
— Есть, и очень много.
— Иди своим путем, София. Но никогда не забывай… я тебя не простил. — Как всегда, одна суровость, и ничего более.
— Я от тебя и не ожидала прощения. Но не желаю помнить об этом. Я начну забывать сегодня же, отец.
На следующий день после завтрака София увидела у дверей кабинета двух мужчин, ожидавших ее. Один из них — ее новый адвокат Джулиан Хэмптон.
— Мистер Хэмптон, я рада, что вы смогли прийти. Вы просмотрели бумаги?
— Да, ваша светлость. С помощью мистера Карстона мы очень быстро узнаем положение дел.
Другой мужчина, пожилой и седовласый, чувствовал себя неловко.
— Ваша светлость. — Осторожно улыбнувшись, он поклонился.
София прошла в кабинет.
— Мистер Хэмптон убедил меня, что я, вероятно, слишком поторопилась освободить вас от должности, мистер Карстон. В конце концов, вы двадцать лет служили секретарем у моего отца. Вы заинтересованы продолжать службу?
— Служба Эвердонам стала смыслом моей жизни. Я предпочел бы служить, пока есть силы.
Кабинет герцога Алистэра представлял собой большую комнату, увешанную полками красного дерева, заставленными деловыми книгами и папками с документами. На стенах висели пейзажи, написанные маслом. Несколько лисьих хвостов и других охотничьих трофеев висели в проемах между высокими окнами. Огромный темный письменный стол, еще один стол, поменьше, для секретаря, да несколько простых деревянных стульев составляли всю мебель.
Войдя в кабинет, герцогиня распахнула окна, чтобы знойный летний воздух уничтожил запах прежнего хозяина.
— Вот что я предлагаю, мистер Карстон. Мы втроем просмотрим корреспонденцию моего отца за последние два года, и вы объясните мне, в чем суть каждого письма, каковы были планы и намерения моего отца. Если я пойму, что вы откровенны и честны, я решу оставить вас на службе. В противном случае вы больше никогда не переступите порог моего дома.
— Меня ваше решение устраивает, ваша светлость.
— Да? Предупреждаю, мы просмотрим его письма ко мне и обо мне.
— Я понимаю, что могу попасть в неловкое положение, но исполню свой долг.
— Тогда начнем.
Они провели следующие три дня, уединившись в кабинете, пока Жак и Аттила наслаждались роскошью Марли. Ее друзья ездили верхом и играли в теннис, а она сосредоточилась на контрактах и договорах об аренде. Аттила начал сочинять фортепьянную сонату, а она изучала капиталовложения Эвердонов. На второй день после обеда Жак читал новую любовную поэму. В ней использовалась метафора — роза как эмблема Англии. София едва слушала. Ее ум занимали незавершенные дела, к которым мистер Хэмптон привлек ее внимание.
В последний день она обнаружила толстую зеленую папку, перевязанную красной лентой.
— Здесь копии личных писем герцога, ваша светлость, — пояснил мистер Карстон. — Тех, которые он писал сам. Я их никогда не видел.
— Возможно, благоразумнее сжечь их, — посоветовал мистер Хэмптон.
Вероятно. Его совет казался мудрым. Она взялась за узел красной ленты.
— Вы свободны. Я посмотрю сначала сама.
Папка охватывала период взрослой жизни Алистэра. Она начала с самых старых писем и пробиралась сквозь годы. Записки старым друзьям и серия политических посланий. Она наткнулась на инструкции, отправленные Брэндону в школу. Большинство из них — холодные и отстраненные наставления.
Потом ей стали попадаться личные письма в другом тоне. Любовные письма. Адресованные не ее матери. Герцог Эвердон имел несколько любовниц. В письмах встречалось мало имен, они начинались обращением «моя дорогая».
Она пропускала их содержание, но не могла не обратить внимания на периодически возникавший шквал писем, означавший начало нового романа, а потом наступало молчание, свидетельствующее, что женщина уже стала для него историей.
Странно, но письма опечалили ее. Она сама поразилась своей реакции, так как полагала, что все связанное с Алистэром не затронет ее. Вероятно, она надеялась, что с ее матерью… он обращался по-другому…
Просматривая бумаги, она добралась до последних писем. Среди корреспонденции, написанной за месяц до смерти, она нашла единственное письмо, адресованное Джеральду Стидолфу. Ее кузен близко общался с герцогом, они обходились без переписки.
Когда она ознакомилась с содержанием, то поняла, почему Алистэр предпочел изложить свои мысли в письме.
Он признавался, что его тревожит его возраст и право наследования, и, решив, что его дочь никогда не согласится выйти замуж за Стидолфа, подыскивал иные кандидатуры, чтобы завлечь ее домой, дабы она смогла выполнить свой долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Неправда.
— Ты хочешь сказать, что он дарит тебе наслаждение, ничего не требуя взамен? Учитывая твое положение, он редкий человек. Ты сама не слишком веришь ему. Вот почему ты не можешь полюбить его.
Услышав слова обвинения, она крепко сжала губы.
— Ах, так вот в чем дело? Оказывается, мы говорим о любви. А я-то посмел надеяться, что у нас серьезный разговор. Слушай внимательно. Я беспокоюсь только потому, что ты единственная наследница. Теперь ты герцогиня Эвердон, а Эвердоны олицетворяют могущество и власть, которые надо применять. Если ты не возьмешь управление в свои руки, то другие захотят распоряжаться и попытаются для этого использовать тебя. Тут нет места сентиментальности. Ты должна стать сообразительной, умной, временами безжалостной. Любовь только сделает тебя уязвимой. Представь, насколько слабее становится человек, если он любит.
— Так это могущество Эвердонов сделало тебя таким!
— Меня воспитали Эвердоном, но я родился герцогом. Поскольку ты не понимаешь, я отвечу так, чтобы ты могла уразуметь. Я родился свободным от сантиментов, которые ты называешь любовью, и это помогло мне стать сильным герцогом Эвердоном. — Крепко сжатые узкие губы слегка подрагивали.
— Печальное признание.
— Разумеется. Потому что в тебе много от меня, и ты надеялась на другой ответ. Однако я никогда не придерживался стремления говорить людям то, что они хотят услышать, вместо правды. — Его голос зазвучал тверже от сознания своей значимости.
— Тогда выслушай мою правду. Ты не был хорошим человеком. Ты был холодным и суровым. Сила не в этом. Я научу тебя, как можно показать силу, идя другим путем. Я буду сообразительной и умной, но никогда не буду безжалостной. И не позволю долгу превратить меня в камень.
— Тогда мне придется наблюдать падение престижа и могущества Эвердонов, которое создавалось веками. — Нотки сожаления проскользнули в его голосе.
— Твоя прозорливость, как всегда, ободряет меня, — горько усмехнулась она.
— Я заканчиваю. Надеюсь, последние несколько месяцев тебя кое-чему научили. — Опять жесткость в голосе.
— Еще одно, отец.
— Что?
— Я прощаю тебя.
— Тебе нечего прощать. — Его уверенность всегда была несокрушима.
— Есть, и очень много.
— Иди своим путем, София. Но никогда не забывай… я тебя не простил. — Как всегда, одна суровость, и ничего более.
— Я от тебя и не ожидала прощения. Но не желаю помнить об этом. Я начну забывать сегодня же, отец.
На следующий день после завтрака София увидела у дверей кабинета двух мужчин, ожидавших ее. Один из них — ее новый адвокат Джулиан Хэмптон.
— Мистер Хэмптон, я рада, что вы смогли прийти. Вы просмотрели бумаги?
— Да, ваша светлость. С помощью мистера Карстона мы очень быстро узнаем положение дел.
Другой мужчина, пожилой и седовласый, чувствовал себя неловко.
— Ваша светлость. — Осторожно улыбнувшись, он поклонился.
София прошла в кабинет.
— Мистер Хэмптон убедил меня, что я, вероятно, слишком поторопилась освободить вас от должности, мистер Карстон. В конце концов, вы двадцать лет служили секретарем у моего отца. Вы заинтересованы продолжать службу?
— Служба Эвердонам стала смыслом моей жизни. Я предпочел бы служить, пока есть силы.
Кабинет герцога Алистэра представлял собой большую комнату, увешанную полками красного дерева, заставленными деловыми книгами и папками с документами. На стенах висели пейзажи, написанные маслом. Несколько лисьих хвостов и других охотничьих трофеев висели в проемах между высокими окнами. Огромный темный письменный стол, еще один стол, поменьше, для секретаря, да несколько простых деревянных стульев составляли всю мебель.
Войдя в кабинет, герцогиня распахнула окна, чтобы знойный летний воздух уничтожил запах прежнего хозяина.
— Вот что я предлагаю, мистер Карстон. Мы втроем просмотрим корреспонденцию моего отца за последние два года, и вы объясните мне, в чем суть каждого письма, каковы были планы и намерения моего отца. Если я пойму, что вы откровенны и честны, я решу оставить вас на службе. В противном случае вы больше никогда не переступите порог моего дома.
— Меня ваше решение устраивает, ваша светлость.
— Да? Предупреждаю, мы просмотрим его письма ко мне и обо мне.
— Я понимаю, что могу попасть в неловкое положение, но исполню свой долг.
— Тогда начнем.
Они провели следующие три дня, уединившись в кабинете, пока Жак и Аттила наслаждались роскошью Марли. Ее друзья ездили верхом и играли в теннис, а она сосредоточилась на контрактах и договорах об аренде. Аттила начал сочинять фортепьянную сонату, а она изучала капиталовложения Эвердонов. На второй день после обеда Жак читал новую любовную поэму. В ней использовалась метафора — роза как эмблема Англии. София едва слушала. Ее ум занимали незавершенные дела, к которым мистер Хэмптон привлек ее внимание.
В последний день она обнаружила толстую зеленую папку, перевязанную красной лентой.
— Здесь копии личных писем герцога, ваша светлость, — пояснил мистер Карстон. — Тех, которые он писал сам. Я их никогда не видел.
— Возможно, благоразумнее сжечь их, — посоветовал мистер Хэмптон.
Вероятно. Его совет казался мудрым. Она взялась за узел красной ленты.
— Вы свободны. Я посмотрю сначала сама.
Папка охватывала период взрослой жизни Алистэра. Она начала с самых старых писем и пробиралась сквозь годы. Записки старым друзьям и серия политических посланий. Она наткнулась на инструкции, отправленные Брэндону в школу. Большинство из них — холодные и отстраненные наставления.
Потом ей стали попадаться личные письма в другом тоне. Любовные письма. Адресованные не ее матери. Герцог Эвердон имел несколько любовниц. В письмах встречалось мало имен, они начинались обращением «моя дорогая».
Она пропускала их содержание, но не могла не обратить внимания на периодически возникавший шквал писем, означавший начало нового романа, а потом наступало молчание, свидетельствующее, что женщина уже стала для него историей.
Странно, но письма опечалили ее. Она сама поразилась своей реакции, так как полагала, что все связанное с Алистэром не затронет ее. Вероятно, она надеялась, что с ее матерью… он обращался по-другому…
Просматривая бумаги, она добралась до последних писем. Среди корреспонденции, написанной за месяц до смерти, она нашла единственное письмо, адресованное Джеральду Стидолфу. Ее кузен близко общался с герцогом, они обходились без переписки.
Когда она ознакомилась с содержанием, то поняла, почему Алистэр предпочел изложить свои мысли в письме.
Он признавался, что его тревожит его возраст и право наследования, и, решив, что его дочь никогда не согласится выйти замуж за Стидолфа, подыскивал иные кандидатуры, чтобы завлечь ее домой, дабы она смогла выполнить свой долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77