– Я был в этом графстве и решил узнать, как вы поживаете, мисс Лонгуорт.
Он оглянулся на уже отдалившуюся и уменьшившуюся в размерах деревню, а потом посмотрел на дорогу впереди.
– Могу я пройтись с вами?
Отказаться было бы грубо, да и, по правде говоря, Розалин ничего не имела против его общества.
– Да, не возражаю.
Брадуэлл спрыгнул с лошади. Они пошли по дороге рядом. Он держал коня под уздцы. Потом взял у нее корзинку.
– Я все гадал, не ошибся ли насчет вашего местожительства. Похоже, здесь никто не знает, где вы живете.
– Думаю, что они по-своему защищают меня. Вас ведь здесь не знают.
– Конечно. Я понимаю.
Ей нравилась эта черта в нем. Он понимал. И в ту ночи он все понял: что она поверила человеку, доверяться которому не следовало. Он понял также, что аукцион был практически равноценен насилию над ней. Понял, что может спасти ее от этого кошмара, но не от последствий этой ночи.
Пока они шли, она время от времени бросала на него взгляды. Прежде она не видела его при свете дня. Теперь, без света ламп или луны, высвечивавшего угловатость лица, резкие черты не казались такими грубыми. У него было очень мужественное лицо. Оно свидетельствовало о спокойной уверенности, и, вероятно, потому ему так удалась роль спасителя.
Что же касалось остальных впечатлении той ночи, они остались неизменными и при ярком дневном освещении. Несмотря на его вежливую и размеренную речь, Роуз все еще ощущала в нем энергию, которую он ухитрялся обуздывать. А его рост и само присутствие, казалось, способны были вытеснить излишки воздуха, чтобы освободить для него пространство. И он вызывал некоторые беспокойство и настороженность.
Но не было причин его бояться. Брадуэлл проявил себя как заслуживающий доверия и более чем порядочный человек. Его присутствие давало Розалин ощущение защищенности. И тем не менее она испытывала некое физическое беспокойство. Это не было неприятно, но ее настораживал как его рост, так и то, что ее кровь и инстинкты бурно реагировали на него.
– Каково вам в городе после скандала? – спросила она, только чтобы завязать разговор, хотя, казалось, ему это вовсе не требуется. И все же то, что они молча шли рядом, вызывало некоторое чувство неловкости.
По крайней мере у нее. Не обмениваясь репликами, они шли по дороге, и это было единственным, что их соединяло сейчас; шли как чужие люди, какими, в сущности, и были.
Нет, не как чужие. Она чувствовала, что это неверно. Между ними установилась хоть и безмолвная, но ощутимая близость, порожденная ужасными событиями той ночи. Неловкость проистекала из обманчивого ощущения близкого знакомства с человеком, которого Розалин едва знала.
– Сейчас любопытство уже сходит на нет, и будь я другим человеком, получал бы удовольствие от этого внимания. – Он повернулся к ней с сочувственной полуулыбкой. – В мире царит такая несправедливость, мисс Лонгуорт.
– Для меня облегчение слышать, что справедливость все-таки существует. Вы поступили как рыцарь, и мне неприятно думать, что от этого пострадала ваша репутация и кошелек. Думаю, что моя вина несомненна. Я проявила глупость, и жаловаться мне не на что. Я все еще героиня лондонских сплетен, или теперь мои прегрешения – предмет обсуждения только в гостиных нашего графства?
Его лицо посерьезнело.
– Ваша кузина не поддерживает с вами связи? Думаю леди Алексия скорее станет слушать вас, чем кого-либо другого.
– Алексия писала мне дважды, хотя ей не следовало этого делать. Лорд Хейден или не знает о том, что она рискует своим добрым именем ради меня, продолжая поддерживать со мной связь, или не может ей возразить. Я вернула оба письма невскрытыми.
– Никто бы не узнал о том, что вы их прочли.
– Удивительно, однако люди каким-то образом узнают обо всем. Я не стану рисковать репутацией Алексии. Не хочу запятнать ее доброе имя. И все же… – Она подумала о письме Тима и о том, что ее решение создало новые проблемы. – Вы скоро возвращаетесь в Лондон, мистер Брадуэлл? Если так, то, может быть, не откажетесь передать моей кузине весточку от меня? Иногда случается, что обращаешься к живым, в то время как на самом деле они все равно что умерли для тебя.
– Я возвращаюсь в Лондон нынче днем. И с радостью исполню вашу просьбу.
Розалин смотрела, как колышется корзинка в такт его медленному шагу.
– Возможно, будет лучше, если вы поговорите не с ней, а с лордом Хейденом? И он сам расскажет ей обо всем. Да, это было бы самое лучшее.
– Я сделаю так, как вам будет угодно.
Она собрала все свои силы, чтобы говорить без эмоций.
– Пожалуйста, скажите ему, что я получила известие от Тимоти. Скажите ему, что Тим пишет о том, что его спутник умер от лихорадки, которую подцепил в конце лета.
– Больше ничего? Никаких новостей о его жизни и местонахождении?
Она подняла голову и убедилась, что он смотрит на нее. Под полями шляпы его синие глаза казались темными. Темными, любопытными и… жесткими.
– Для одинокого и печального человека он чувствует себя неплохо.
– Вы тоже кажетесь одинокой и печальной. Думаю, что он чувствует себя не лучше, чем вы. Если бы было наоборот, я счел бы это несправедливым.
Она подумала, что он сказал нечто необычное. В его словах была добрая толика правды, но этот человек не мог знать почему.
– Я не имею ничего против одиночества. Что же касается печали, то это всего лишь сегодняшнее настроение, навеянное письмом брата. Если бы вы навестили меня завтра, я была бы более приятной в общении.
Они дошли до ее улицы, и мистер Брадуэлл повернул к ее дому вместе с ней.
– Вы уклонились от ответа на мой вопрос. Я так понимаю, что сплетни обо мне все свирепствуют и что все обстоит именно так скверно, как я предполагала.
– Если это может послужить для вас хоть каким-то утешением, то могу сказать, что лорд Норбери не вышел сухим из воды.
– При всей обращенной на него критике он все же получит пару приглашений на обед. Для джентльмена распущенность всегда считалась обычным делом.
Деревья по обе стороны узкой дороги расступились, а когда они приблизились к дому, их совсем не стало. Мистер Брадуэлл снял шляпу и не спеша внимательно оглядел дом. Похоже, ему понравилось то, что он увидел.
Розалин остановилась, а он продолжал смотреть на дом и она увидела его будто заново глазами этого человека. В нем было больше очарования, чем изысканности, с этой его монолитной каменной центральной частью; и прелесть была даже в том, что два его боковых крыла, восточное и западное, были разными. Дом был только о двух этажах и потому производил впечатление приземистого, а не высокого. Он был большим, но не огромным, но сады, наступавшие на его стены, весной и летом заполняли своим благоухания все комнаты.
– Моя семья жила здесь в течение пяти поколений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79