- Здорово, папочки! Сто лет в обед, сколько стукнет к ужину?
- Когда песок привезешь? - спрашивали ее.
- На какого шута вам еще песок сдался? - кричала она.- Из вас и так свой сыплется.
- Вот грубая... Геть отсюда, трепуха! А то как огрею лопатой! - И старики беззлобно замахивались.
Раз, когда до конца положенного срока работы оставалось часа полтора, Ремка отозвал Пьера в сторону.
- Давай смотаемся,- предложил он.- Сегодня в "Прогрессе" новое кино шикозное. Детям до шестнадцати лет нельзя. А у меня там контролер свой парень. На дневной пропустит. Айда.
- А тут как же? - Пьер в нерешительности обернулся к дамбе.
- Да брось ты. Хватит тебе и так вкалывать. Ты и так сегодня вон больше всех наворочал. Охота была тебе... А кино во, мировое! Мне Махан рассказывал. Из вашей заграничной жизни.
- Не видал я, что ли, этой... загрганичной... И неудобно.- Пьер снова поглядел туда, где Ксана, Сурен, Сеня и Милка разравнивали по откосу дамбы землю. Они работали пригнувшись, прихлопывая лопатами грунт. Только локти мелькали из-за их спин.- Нехоргошо как-то,- замялся Пьер.- Все наши ргаботают, а мы с тобой...
- Да ну! Выучился уже: "у нас", "наши", "работают", "трудятся"... Вон мама моя не глупая же, а отцу и то говорит: "Что тебе, больше всех надо". Больно ты уж скоро сознательный стал.
- Непргавда! Не больше всех, а я хочу, как все... Стрганный ты какой...
- Ладно. Я странный, а ты иностранный, как ни старайся. Мне-то из шкуры лезть нечего. Счастливо оставаться! Он огляделся и, видя, что никто на него не смотрит, прислонил лопату к тачке, пригнулся, чтобы его не видно было из-за большой кучи накопанной земли, на минуту высунулся, помахал Пьеру ладонью, приставленной к уху, и исчез...
И Пьер, почувствовав вдруг огромное внутреннее облегчение и непривычную решимость, боясь, как бы она в нем не прошла, кинулся с лопатой к ребятам. Ему было уже весело и хорошо, что он остался, что он со всеми, он, как все!
Споро и весело шла работа на дамбе. И Сеня, утирая пот, заливавший глаза, выпрямляясь, чтобы перевести дыхание, осматривался вокруг, ощущая необъяснимую радость.
"Нет, все-таки мне здорово повезло в жизни! Родился подходяще, где надо, у нас, а не где-нибудь за границей: и в самый раз, вовремя. А то мог бы еще и при капитализме.
Хорошенькое было бы дело! Но тоже, конечно, было бы интересно... В революции бы участвовал. Белых бил бы, возможно, с Ворошиловым и Буденным. Тоже дело. Да, но вот, между прочим, Ксанки тогда бы еще и в помине не было..."
Впрочем, Ксана очень беспокоила Сеню. Он опасался, что ей не под силу работать вместе со всеми. Она ему казалась ужасно хрупкой и беспрерывно подверженной всем опасностям, которые имеются в жизни. Он считал, что она стоит слишком близко к тому месту, где самосвал ссыпает щебень, что берет слишком много песку в тачку и лопата чересчур тяжела для нее. А она почему-то всего этого не замечала. И только посмеивалась, когда Сеня высказывал свои бесчисленные опасения.
- Ну тебя, Сеня! - сердилась она.- Ты прямо хуже бабушки. Вроде Натальи Жозефовны! Честное слово!
И они смеялись над Сеней все вместе: она - Ксана, толстая Милка и Пьер, что было самое обидное. Но он, этот парижанин, работал на совесть. Лопата так и летала у него в руках. А тачку он вез по настилу, весело присвистывая, крича: "Аллон, аллон!" - что было не совсем понятно, но здорово. А иногда в особо решающие моменты Пьер добавлял уже по-русски лихое: "Дайожжь!"-что было похлеще уже привычного на слух "Даешь!"
Нет, плохи были дела у Сени. Ему казалось, что Кса-на уже просто не замечает его. Ее внимание целиком поглотил этот шикарный парижанин, который являлся на работу в такой умопомрачительной брезентовой куртке с прошитыми толстыми белыми нитками карманами, что, конечно, не глядеть на него уже было просто невозможно.
Сеня, признаться, уже не раз брал украдкой у Мили-цы из комода "Домашний секретарь-наставник" и рылся там среди образцов писем, чтобы найти подходящие слова для объяснения хотя бы в письменном виде. Но все не находилось годного образца. Трудно в самом деле было отыскать уместные для данного случая выражения в "Письме вдовца к подруге покойной жены с предложением руки" или в каких-нибудь других любовных, брачных, рекомендательных письмах. Было, правда, одно письмо, которое даже наизусть выучил Сеня. Оно называлось "Письмо, содержащее упрек девушке в неверности". Да, тут были кое-какие подходящие слова, их бы можно было пустить в дело.
"Любезная Н.! (Это было нетрудно заменить "К".) Желая положить конец моим отчаянию и беспокойству, взялся я сегодня слабой, дрожащей рукой за перо, дабы упросить тебя объясниться откровенно... Я давно заметил в тебе холодность ко мне, которую неоднократно доказала, но прости моему истерзанному сердцу... Не принимай моих слов ложно: ты знаешь, что я говорю, как мыслю, и не нанесу оскорблений без уважительных к тому, вернее - побудительных причин..."
Сеня совсем уже было собрался составить письмо по такому образцу и оставить его в парте у Ксаны. Но вдруг он почувствовал какое-то яростное отвращение - от всех этих советов пахло Милицей, ее помадами, кремами и притирками. Ему стало очень совестно и противно, что он вздумал говорить с Ксаной чужими, готовенькими словами. Это показалось ему почти столь же постыдным, как изрекать те гадости, которые внушал ему насильно, требуя, чтобы Сеня повторял их сам от себя, Славка Махан...
И как хорошо, что он отказался от этой глупой затеи - послать письмо, да еще написанное со шпаргалки. Ксана вдруг сама однажды на последнем уроке прислала ему записку:
"Сеня, мне нужно с тобой срочно поговорить. Очень важно. Останься после уроков у библиотеки. Я вернусь".
Глава III
Она пришла!
И вот она пришла, как обещала. Она возвращается обратно, когда школа уже опустела, и, запыхавшаяся, румяная, вбегает на второй этаж, где Сеня ждет ее в коридоре у библиотеки. Она подходит, спокойным движением поправляет косу и спрашивает:
- Что ты такой, Сеня, очень грустный? Все время я замечаю , что ты очень грустный.
Нет,- говорит он,- теперь я не очень грустный. Но только мне обидно.
- Нет, ты совсем грустный. Я же вижу. Зачем ты скрываешь от меня, Сеня? Я все вижу,- настаивает она.
- Ты меня об этом хотела спросить, Ксана? - отвечает он.- Так знай. Я не очень грустный, но немножко, правда, печальный. Потому что мне обидно. Но вашему брату девчонке этого все равно не понять. Вы это понять не способны.
- Почему же я не в силах понять? - удивляется она на это.- Неужели я такая уж...
- Нет, ты совсем не такая уж,- перебивает он ее тут,- только ты многого не замечаешь...
Да, сейчас он скажет все, он больше уже не робеет. Теперь он скажет все начистоту. Пусть смеется, ему все равно.
И он говорит... Вот как он говорит, слышите!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88