И засверкал на солнце косой дождь штыков. Красноармейцы шли без песни, тяжелым, прочным солдатским шагом, гулко отдававшимся в улицах. Они шли в походной форме, на них были новенькие гимнастерки, заплечные мешки и под ними скатанные шинели. А позади ехало несколько повозок с деревянными чемоданами, с баульчиками и с другим солдатским добром.
Мы остановились и долго смотрели им вслед. Куда они идут и сколько им еще идти? И когда кто из них вернется домой? И милиционер на перекрестке, тоже заглядевшись им вслед, долго не убирал на светофоре красного огня, которым он перекрыл движение, чтобы пропустить колонну красноармейцев.
– Девочки, – сказала я Гале и Люде, – отдайте им наши цветы.
И пионерки мои побежали к командиру и неловко сунули ему в руки по огромному вороху лесных цветов, которые мы собрали на острове. Командир одной рукой подхватил оба букета, другой козырнул моим пионеркам и, не меняя шага, пошел с нашими цветами дальше – на фронт, на войну. А колонну уже обгоняли зеленые грузовики, и на них, по-братски обняв друг друга, тесно стояли люди в шляпах, в кепках, в пиджаках, блузах.
За памятником Пушкину на Тверском бульваре сквозь зелень деревьев виднелось круглое серебристое туловище, словно туда, в заросли, заплыл какой-то огромный кит. И рядом стоял часовой.
– Аэростат воздушного заграждения, – объяснил нам Ромка.
У нашего дома мы расстались с ребятами. Ромка сказал, что ждет меня днем в школе, где у нас будет собрание, и я пошла к себе.
Несмотря на ранний час, у нас уже никто не спал. Отец первым услышал мои шаги, вышел в переднюю, чтобы встретить меня. Своими добрыми и чуткими руками он нашел мое плечо, пробежал пальцами по лицу.
– Ну, слава тебе господи! Симочка вернулась. А нам тут без тебя до того худо, доченька, было… Мне и словом не с кем перекинуться. Разве они все поймут, что сейчас на свете происходит! Эх, слепота, слепота, хуже моей…
Он провел осторожно ладонью по моей щеке:
– Гляди, ты как обветрилась, и щеки зашершавели. Ты иди умойся, Симочка… Мать, давай собирай поесть.
За столом у нас уже сидел настройщик с Людмилой и, загибая пальцы на одной руке, говорил:
– Картошка хотя и не очень калорийный продукт, но тем не менее, мама, это есть, так сказать, основа средней пищи при нашем достатке. Затем, конечно, надо будет обеспечить жиры.
А бедная, совсем уже им заговоренная мама сидела вся обмякшая и неуверенно соглашалась:
– Да я уж не знаю, Арсений Валерьянович, вам, конечно, виднее, при вашем образовании, я лично с вами согласная, но вот не знаю, как Андрей скажет…
Папа, стуча кулаком по столу так, что подпрыгивали тарелки, в которые он нечаянно попадал, кричал:
– Ты слышишь, Симочка, эти и им подобные разговоры?! И не совестно вам самим вашей дурости! Ведь через вас-то у всех магазинов одна давка образуется – и больше ничего. Уж в такой-то день надо бы поумнеть, если раньше не успели. Слышать я не желаю в своем доме такую подобную отсталость.
И отец надел кепку, поправил черные очки, взял свою палку и пошел на работу, крикнув мне с порога:
– А мы, Симочка, в нашей «Технокнопке» вчера порешили на военный ход производство переводить! Будем сетки для гранат делать. И еще там кое-что… А вы тут можете запасаться, если желаете. Только я вам паники разводить в доме не позволю. И ни копейки не дам, уж извините – салфет вашей милости!
Когда он ушел, мама сказала:
– Со вчерашнего дня такой. А у меня прямо голова лопается. Не знаю, за что браться. Тут еще молочница приходила, такое наговорила… И тебя, как назло, весь день вчера не было. Нашла время для прогулок! Уж из трех квартир родители тебя спрашивали. Завезла, говорят, ребят, и нету. А тут война…
– И охота тебе, Симка, с этими малявками возиться! – вмешалась сестра. – Уж большая, кажется, выросла, а все с маленькими…
– Да, это уж чрезмерная нагрузка, я считаю, – добавил настройщик.
На комоде я нашла письмо от Амеда. Он писал, что ждал меня целый день, ему очень хотелось повидать меня, но ему нужно немедленно возвращаться к себе в Туркмению. И, когда теперь мы увидимся, неизвестно.
«Кони нужны будут. Дюльдяль, наверно, ржет, чуя, что пойдет скоро в бой», – писал Амед и сообщал о своем решении добиваться, чтобы его взяли добровольцем в Красную Армию… Мне он оставил подарок – крохотную ковровую сумочку вроде талисмана. На ней был искусно выткан знак Марса.
– Весь день тут сидел, кавалер-то твой азиатский, – сказала мать. – Хороший такой, вежливый, ладный. Уж он мне все и про мать рассказал и про коней своих. Так уж он этих коней обожает, прямо аж глаза горят, как заговорит только! Очень печалился, что тебя не повидал. Ну, ведь знаешь, Сима, сейчас не до того. У него свое дело… А так собой симпатичный… Я ему и пончиков на дорогу дала.
В дверь постучали. Вошел Игорек. Глаза у него были какие-то необыкновенно большие.
– Можно к вам? Здравствуйте. Сима, тебя папа мой просит зайти к нам, в двенадцатую квартиру.
– Ни днем ни ночью покоя от этих пионеров нет! – вздохнула мать. – Нет, Симочка, ты, правда, иди. Им еще вчера повестку принесли.
Капитан Малинин, сутулый, скуластый, склонился над вещевым мешком, когда мы вошли к нему с Игорем.
– Здравствуйте, – заговорил он. – Добрый день, Симочка. Вы извините, что я вас потревожил. Знаю, что устали. Игушка мне все рассказал… Как это у вас вчера получилось неладно! Но я очень спешу. Отправляюсь сейчас. Хотел вам несколько слов сказать. (Игорь, куда ты помазок заложил?) Вот что, товарищ Сима: вы знаете, матери у нас нет, живем вдвоем с Игорем – он да я. Теперь остается он, значит, один. Ну Стеша, домработница, по хозяйству приглядит, да соседи обещали. Но ведь знаете, время крепкое наступило. Мало ли что будет! В теперешних войнах, знаете ли, фронт, тыл – все одно. Точное деление при возможностях современного оружия исчезает. Так я, собственно, вот о чем. Вы – вожатая у них. Игушка мне много о вас говорил. Я вас очень уважаю, Сима.
– Ну что вы… – засмущалась я.
– Нет, нет, именно уважаю. Вы свое дело хорошо делаете – с умом и с сердцем. Так вот, пожалуйста, прошу вас: будьте для моего Игоря во всех смыслах вожатой. Понятно? Во всем. Это большое дело – вожатой быть. Вы ведь комсомолка?.. Очень хорошо. Значит, вам комсомол ребят доверил. И вот я, командир Красной Армии, тоже вам доверяю своего сына по этой линии, так сказать. Прошу вас, товарищ Сима, присмотреть за Игорем тут без меня. В случае чего – пишите мне. Вернусь – не забуду! Вот и все. Мне время ехать. Позвольте вашу руку.
Он встал передо мной, аккуратный, подтянутый, плащ на левой руке. Выпрямился, скрипнул ремнями портупеи, сдвинул каблуки, откозырял мне почтительно и протянул руку. Я крепко пожала его плоскую твердую ладонь:
– Возвращайтесь скорее, товарищ Малинин, а за Игоря не беспокойтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Мы остановились и долго смотрели им вслед. Куда они идут и сколько им еще идти? И когда кто из них вернется домой? И милиционер на перекрестке, тоже заглядевшись им вслед, долго не убирал на светофоре красного огня, которым он перекрыл движение, чтобы пропустить колонну красноармейцев.
– Девочки, – сказала я Гале и Люде, – отдайте им наши цветы.
И пионерки мои побежали к командиру и неловко сунули ему в руки по огромному вороху лесных цветов, которые мы собрали на острове. Командир одной рукой подхватил оба букета, другой козырнул моим пионеркам и, не меняя шага, пошел с нашими цветами дальше – на фронт, на войну. А колонну уже обгоняли зеленые грузовики, и на них, по-братски обняв друг друга, тесно стояли люди в шляпах, в кепках, в пиджаках, блузах.
За памятником Пушкину на Тверском бульваре сквозь зелень деревьев виднелось круглое серебристое туловище, словно туда, в заросли, заплыл какой-то огромный кит. И рядом стоял часовой.
– Аэростат воздушного заграждения, – объяснил нам Ромка.
У нашего дома мы расстались с ребятами. Ромка сказал, что ждет меня днем в школе, где у нас будет собрание, и я пошла к себе.
Несмотря на ранний час, у нас уже никто не спал. Отец первым услышал мои шаги, вышел в переднюю, чтобы встретить меня. Своими добрыми и чуткими руками он нашел мое плечо, пробежал пальцами по лицу.
– Ну, слава тебе господи! Симочка вернулась. А нам тут без тебя до того худо, доченька, было… Мне и словом не с кем перекинуться. Разве они все поймут, что сейчас на свете происходит! Эх, слепота, слепота, хуже моей…
Он провел осторожно ладонью по моей щеке:
– Гляди, ты как обветрилась, и щеки зашершавели. Ты иди умойся, Симочка… Мать, давай собирай поесть.
За столом у нас уже сидел настройщик с Людмилой и, загибая пальцы на одной руке, говорил:
– Картошка хотя и не очень калорийный продукт, но тем не менее, мама, это есть, так сказать, основа средней пищи при нашем достатке. Затем, конечно, надо будет обеспечить жиры.
А бедная, совсем уже им заговоренная мама сидела вся обмякшая и неуверенно соглашалась:
– Да я уж не знаю, Арсений Валерьянович, вам, конечно, виднее, при вашем образовании, я лично с вами согласная, но вот не знаю, как Андрей скажет…
Папа, стуча кулаком по столу так, что подпрыгивали тарелки, в которые он нечаянно попадал, кричал:
– Ты слышишь, Симочка, эти и им подобные разговоры?! И не совестно вам самим вашей дурости! Ведь через вас-то у всех магазинов одна давка образуется – и больше ничего. Уж в такой-то день надо бы поумнеть, если раньше не успели. Слышать я не желаю в своем доме такую подобную отсталость.
И отец надел кепку, поправил черные очки, взял свою палку и пошел на работу, крикнув мне с порога:
– А мы, Симочка, в нашей «Технокнопке» вчера порешили на военный ход производство переводить! Будем сетки для гранат делать. И еще там кое-что… А вы тут можете запасаться, если желаете. Только я вам паники разводить в доме не позволю. И ни копейки не дам, уж извините – салфет вашей милости!
Когда он ушел, мама сказала:
– Со вчерашнего дня такой. А у меня прямо голова лопается. Не знаю, за что браться. Тут еще молочница приходила, такое наговорила… И тебя, как назло, весь день вчера не было. Нашла время для прогулок! Уж из трех квартир родители тебя спрашивали. Завезла, говорят, ребят, и нету. А тут война…
– И охота тебе, Симка, с этими малявками возиться! – вмешалась сестра. – Уж большая, кажется, выросла, а все с маленькими…
– Да, это уж чрезмерная нагрузка, я считаю, – добавил настройщик.
На комоде я нашла письмо от Амеда. Он писал, что ждал меня целый день, ему очень хотелось повидать меня, но ему нужно немедленно возвращаться к себе в Туркмению. И, когда теперь мы увидимся, неизвестно.
«Кони нужны будут. Дюльдяль, наверно, ржет, чуя, что пойдет скоро в бой», – писал Амед и сообщал о своем решении добиваться, чтобы его взяли добровольцем в Красную Армию… Мне он оставил подарок – крохотную ковровую сумочку вроде талисмана. На ней был искусно выткан знак Марса.
– Весь день тут сидел, кавалер-то твой азиатский, – сказала мать. – Хороший такой, вежливый, ладный. Уж он мне все и про мать рассказал и про коней своих. Так уж он этих коней обожает, прямо аж глаза горят, как заговорит только! Очень печалился, что тебя не повидал. Ну, ведь знаешь, Сима, сейчас не до того. У него свое дело… А так собой симпатичный… Я ему и пончиков на дорогу дала.
В дверь постучали. Вошел Игорек. Глаза у него были какие-то необыкновенно большие.
– Можно к вам? Здравствуйте. Сима, тебя папа мой просит зайти к нам, в двенадцатую квартиру.
– Ни днем ни ночью покоя от этих пионеров нет! – вздохнула мать. – Нет, Симочка, ты, правда, иди. Им еще вчера повестку принесли.
Капитан Малинин, сутулый, скуластый, склонился над вещевым мешком, когда мы вошли к нему с Игорем.
– Здравствуйте, – заговорил он. – Добрый день, Симочка. Вы извините, что я вас потревожил. Знаю, что устали. Игушка мне все рассказал… Как это у вас вчера получилось неладно! Но я очень спешу. Отправляюсь сейчас. Хотел вам несколько слов сказать. (Игорь, куда ты помазок заложил?) Вот что, товарищ Сима: вы знаете, матери у нас нет, живем вдвоем с Игорем – он да я. Теперь остается он, значит, один. Ну Стеша, домработница, по хозяйству приглядит, да соседи обещали. Но ведь знаете, время крепкое наступило. Мало ли что будет! В теперешних войнах, знаете ли, фронт, тыл – все одно. Точное деление при возможностях современного оружия исчезает. Так я, собственно, вот о чем. Вы – вожатая у них. Игушка мне много о вас говорил. Я вас очень уважаю, Сима.
– Ну что вы… – засмущалась я.
– Нет, нет, именно уважаю. Вы свое дело хорошо делаете – с умом и с сердцем. Так вот, пожалуйста, прошу вас: будьте для моего Игоря во всех смыслах вожатой. Понятно? Во всем. Это большое дело – вожатой быть. Вы ведь комсомолка?.. Очень хорошо. Значит, вам комсомол ребят доверил. И вот я, командир Красной Армии, тоже вам доверяю своего сына по этой линии, так сказать. Прошу вас, товарищ Сима, присмотреть за Игорем тут без меня. В случае чего – пишите мне. Вернусь – не забуду! Вот и все. Мне время ехать. Позвольте вашу руку.
Он встал передо мной, аккуратный, подтянутый, плащ на левой руке. Выпрямился, скрипнул ремнями портупеи, сдвинул каблуки, откозырял мне почтительно и протянул руку. Я крепко пожала его плоскую твердую ладонь:
– Возвращайтесь скорее, товарищ Малинин, а за Игоря не беспокойтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90