.. Ты совсем большая сделалась, взрослая совсем. Ай, смотри какая… Сима! Куда едешь? Почему ничего не писала?
– Как не писала! Что ты, Амед! Да я тебе все время писала, а вот ты как раз…
– Зачем ты говоришь! Неправильно говоришь – я тебе сто раз, тысячу раз писал…
И так мы стояли, радостно смеясь в лицо друг другу, и говорили какие-то глупости о том, кто кому сколько раз писал.
Потом мы с Амедом спохватились, что времени у нас, быть может, всего минута и сейчас мы снова разъедемся.
– Ты слышал, Амед, сегодня сводку?..
– Немного слышал.
– Плохо под Москвой, Амед!
– Будет хорошо, Сима! Видишь, сколько народу – все в Москву едут. Хорошо будет!
– И вас тоже туда послали?
– Обязательно туда! Видела, какие джигиты у нас? Особая такая кавалерийская часть генерала Павлихина. Не слышала еще? Скоро будешь слышать. Знаешь, какие у нас кони? Самые лучшие кони, нет таких нигде!
– А этот самый… твой, ну этот… Дюльдяль тоже едет?
– Обязательно едет! – Он выпрямился, щелкнул языком, присвистнул и крикнул гортанно: – Угэ-гэ! Дюльдяль!
И тотчас звонкое, заливчатое ржание послышалось из большого вагона.
– Идем, покажу, – предложил Амед. – Честное слово, такой конь, царь никакой на таком не ездил…
Где-то на путях тренькнули буфера, заголосил паровоз. А вдруг это наш состав пошел?..
– Амед, погоди, – сказала я, – нам сейчас отправление могут дать.
– Что такое, честное слово, какое отправление?
Путаясь, в двух словах, как можно быстрее рассказала я Амеду о нашем эшелоне, о моих ребятах, о том, как тяжело мне было уезжать из Москвы, как страшно мне стало сегодня, когда я подумала, что туда уже нельзя вернуться.
– Почему нельзя? Что такое? – сказал Амед и наклонился вдруг ко мне. – Слушай, Сима, извиняюсь, правда, зачем нам ехать – один туда, другой сюда? Едем с нами! Я по нашей теплушке главный. Как «денгене» на вечеринке. Меня все слушают. Четыре коня у нас. Место будет. В чем дело, честное слово? Едем в Москву!
Минуту назад он мне казался еще совсем чужим, потому что очень изменился с тех пор, как мы расстались два года назад. А теперь, когда он наклонился близко, я снова разглядела его и увидела, что хотя он и вырос, стал шире в плечах и резче чертами лица, но все в нем осталось таким же. И застенчивые ресницы, под которыми мерцал веселый блеск черных глаз, и неподвижные у тесной переносицы, вздрагивающие у висков брови, и тонкий рот со сверкающими зубами, и высоко срезанные загорелые скулы. Ну конечно, это был тот самый Амед, с которым мы разглядывали Марс во время великого противостояния, и скакали на лошадях по пескам, и лазили в тростники Мургаба. Нашелся, нашелся Амед! И он ехал защищать Москву, мой город! И там, во фронтовой, верно, целиком занятой военными делами Москве, мыкался, может быть, Игорек, одинокий, бесприютный. А меня поезд увозил все дальше от Москвы…
«А что, если…»
Надо было решать мгновенно. И наш состав и воинский эшелон генерала Павлихина могли двинуться со станции каждую минуту… Я сама не знаю, откуда в такие минуты берутся и неслыханная дерзость и уверенность в себе, помогающие сразу решаться на самое трудное.
– Амед, – торопливо спросила я, и он понял, что я решилась, – Амед, ты только скажи: это можно? Не ссадят?
– Кто такое ссадит? – Амед положил руку на эфес шашки. – Кто смеет ссадить? Раз Амед Юсташ-Бергенов сказал: садись – всё! – Он оглянулся, добавил вполголоса: – Конечно, всем говорить, показывать не надо.
– Тогда стой здесь, я сейчас! – крикнула я уже на бегу, пролезла под вагонами, бросилась к своему составу.
Только бы успеть, чтобы поезд Амеда не ушел!
Я вбежала в свое купе, быстро собрала самые необходимые вещи и одеяло, наскоро свернула, завязала узлом, подхватила свой чемоданчик. Прежде чем укладывать зеркало, успела глянуть в него. Нечего сказать, вид… Я поправила волосы. Потом огляделась… В купе никого не было. Ребята стояли снаружи, у подножки вагона. Мне трудно было бы пройти мимо них не прощаясь, да они бы и заметили. А что я могла им сказать? Поэтому я соскочила на другую сторону пути, обежала наш состав, и только когда была уже далеко от своего вагона, крикнула: «Люда, Галя! Скажите Анне Семеновне, что я срочно уехала в Москву… Прощайте!» Они, кажется, не расслышали или, может быть, разобрали, да не поверили своим ушам.
А я уже нырнула под другой состав. Вот и эшелон с бойцами, конями, повозками генерала Павлихина. Я запомнила его по новеньким вагонам. Но до вагона Амеда было еще далеко, а в этот момент паровоз прогудел, дернул состав и двинулся. Роняя вещи, подбирая и запихивая их на ходу в узел, спотыкаясь, бежала я что есть силы, а поезд все ускорял и ускорял свой бег. Я догнала вагон, но не могла взобраться в него, и мне казалось, что все уже потеряно. Я стала отставать, как вдруг чьи-то руки сверху подхватили меня под мышки и втащили в высокий вагон.
Глава 19
Кони и джигиты
И сразу вокруг меня стало темно и спокойно.
– Салам! – сказал кто-то.
Я отдышалась и увидела, что стою в теплушке, Амед держит мой чемодан. А другой, высокий, в косматой шапке, пожилой, подбирает с полу мои рассыпавшиеся из узла вещи.
– Салам! Здравствуй, пожалуйста…
– Ай-ай, думал, не сядешь! – сказал Амед и засмеялся.
И вокруг нас и сверху все засмеялись, свешиваясь с нар. Тут только я стала как следует соображать, что же я наделала, как я могла на такое решиться…
За моей спиной топали по деревянному настилу вагона лошади, пахло конюшней – сеном и навозом. Висели торбы с бахромой. С вагонных нар смотрели на меня загорелые, скуластые джигиты. Но среди них были и два русских парня-кавалериста. И один из них крикнул:
– Что ж стоите, девушка! Занимайте место согласно взятому билету.
И Амед торопливо заговорил:
– Правда, что такое, честное слово, ты садись, пожалуйста, вот сюда. Это вот нара, весь уголок твой будет. Я уже всем сказал. Вот тут попону, чапан мы повесили. Видишь, получается чистая квартира.
– Каюта люкс! – крикнули сверху.
– Как же я так поеду? – растерянно бормотала я, оглядываясь. – Ой, что это я, Амед, такое наделала! И ребят бросила… Правда, там на мне только четверо оставались, с ними вполне Катя Ваточкина управится и Анна Семеновна… Все-таки мне, может быть, лучше слезть?..
– За вход и выход на ходу три рубля штраф! – прокричал сверху тот же веселый голос.
– Зачем себя так беспокоишь? – увещевал меня Амед. – Что такое? Напрасно совсем такое беспокойство. Доедешь совсем хорошо. Бойцы тебя смотри как уважают. Ты у нас гость. Чего боишься? Это раньше нас называли «Дикая дивизия» – текинцев так звали. Теперь другой разговор.
– Теперь разговор совсем получается другой, – поддержал Амеда высокий пожилой туркмен. – Текинец был – дикая дивизия, стал совсем культурный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Как не писала! Что ты, Амед! Да я тебе все время писала, а вот ты как раз…
– Зачем ты говоришь! Неправильно говоришь – я тебе сто раз, тысячу раз писал…
И так мы стояли, радостно смеясь в лицо друг другу, и говорили какие-то глупости о том, кто кому сколько раз писал.
Потом мы с Амедом спохватились, что времени у нас, быть может, всего минута и сейчас мы снова разъедемся.
– Ты слышал, Амед, сегодня сводку?..
– Немного слышал.
– Плохо под Москвой, Амед!
– Будет хорошо, Сима! Видишь, сколько народу – все в Москву едут. Хорошо будет!
– И вас тоже туда послали?
– Обязательно туда! Видела, какие джигиты у нас? Особая такая кавалерийская часть генерала Павлихина. Не слышала еще? Скоро будешь слышать. Знаешь, какие у нас кони? Самые лучшие кони, нет таких нигде!
– А этот самый… твой, ну этот… Дюльдяль тоже едет?
– Обязательно едет! – Он выпрямился, щелкнул языком, присвистнул и крикнул гортанно: – Угэ-гэ! Дюльдяль!
И тотчас звонкое, заливчатое ржание послышалось из большого вагона.
– Идем, покажу, – предложил Амед. – Честное слово, такой конь, царь никакой на таком не ездил…
Где-то на путях тренькнули буфера, заголосил паровоз. А вдруг это наш состав пошел?..
– Амед, погоди, – сказала я, – нам сейчас отправление могут дать.
– Что такое, честное слово, какое отправление?
Путаясь, в двух словах, как можно быстрее рассказала я Амеду о нашем эшелоне, о моих ребятах, о том, как тяжело мне было уезжать из Москвы, как страшно мне стало сегодня, когда я подумала, что туда уже нельзя вернуться.
– Почему нельзя? Что такое? – сказал Амед и наклонился вдруг ко мне. – Слушай, Сима, извиняюсь, правда, зачем нам ехать – один туда, другой сюда? Едем с нами! Я по нашей теплушке главный. Как «денгене» на вечеринке. Меня все слушают. Четыре коня у нас. Место будет. В чем дело, честное слово? Едем в Москву!
Минуту назад он мне казался еще совсем чужим, потому что очень изменился с тех пор, как мы расстались два года назад. А теперь, когда он наклонился близко, я снова разглядела его и увидела, что хотя он и вырос, стал шире в плечах и резче чертами лица, но все в нем осталось таким же. И застенчивые ресницы, под которыми мерцал веселый блеск черных глаз, и неподвижные у тесной переносицы, вздрагивающие у висков брови, и тонкий рот со сверкающими зубами, и высоко срезанные загорелые скулы. Ну конечно, это был тот самый Амед, с которым мы разглядывали Марс во время великого противостояния, и скакали на лошадях по пескам, и лазили в тростники Мургаба. Нашелся, нашелся Амед! И он ехал защищать Москву, мой город! И там, во фронтовой, верно, целиком занятой военными делами Москве, мыкался, может быть, Игорек, одинокий, бесприютный. А меня поезд увозил все дальше от Москвы…
«А что, если…»
Надо было решать мгновенно. И наш состав и воинский эшелон генерала Павлихина могли двинуться со станции каждую минуту… Я сама не знаю, откуда в такие минуты берутся и неслыханная дерзость и уверенность в себе, помогающие сразу решаться на самое трудное.
– Амед, – торопливо спросила я, и он понял, что я решилась, – Амед, ты только скажи: это можно? Не ссадят?
– Кто такое ссадит? – Амед положил руку на эфес шашки. – Кто смеет ссадить? Раз Амед Юсташ-Бергенов сказал: садись – всё! – Он оглянулся, добавил вполголоса: – Конечно, всем говорить, показывать не надо.
– Тогда стой здесь, я сейчас! – крикнула я уже на бегу, пролезла под вагонами, бросилась к своему составу.
Только бы успеть, чтобы поезд Амеда не ушел!
Я вбежала в свое купе, быстро собрала самые необходимые вещи и одеяло, наскоро свернула, завязала узлом, подхватила свой чемоданчик. Прежде чем укладывать зеркало, успела глянуть в него. Нечего сказать, вид… Я поправила волосы. Потом огляделась… В купе никого не было. Ребята стояли снаружи, у подножки вагона. Мне трудно было бы пройти мимо них не прощаясь, да они бы и заметили. А что я могла им сказать? Поэтому я соскочила на другую сторону пути, обежала наш состав, и только когда была уже далеко от своего вагона, крикнула: «Люда, Галя! Скажите Анне Семеновне, что я срочно уехала в Москву… Прощайте!» Они, кажется, не расслышали или, может быть, разобрали, да не поверили своим ушам.
А я уже нырнула под другой состав. Вот и эшелон с бойцами, конями, повозками генерала Павлихина. Я запомнила его по новеньким вагонам. Но до вагона Амеда было еще далеко, а в этот момент паровоз прогудел, дернул состав и двинулся. Роняя вещи, подбирая и запихивая их на ходу в узел, спотыкаясь, бежала я что есть силы, а поезд все ускорял и ускорял свой бег. Я догнала вагон, но не могла взобраться в него, и мне казалось, что все уже потеряно. Я стала отставать, как вдруг чьи-то руки сверху подхватили меня под мышки и втащили в высокий вагон.
Глава 19
Кони и джигиты
И сразу вокруг меня стало темно и спокойно.
– Салам! – сказал кто-то.
Я отдышалась и увидела, что стою в теплушке, Амед держит мой чемодан. А другой, высокий, в косматой шапке, пожилой, подбирает с полу мои рассыпавшиеся из узла вещи.
– Салам! Здравствуй, пожалуйста…
– Ай-ай, думал, не сядешь! – сказал Амед и засмеялся.
И вокруг нас и сверху все засмеялись, свешиваясь с нар. Тут только я стала как следует соображать, что же я наделала, как я могла на такое решиться…
За моей спиной топали по деревянному настилу вагона лошади, пахло конюшней – сеном и навозом. Висели торбы с бахромой. С вагонных нар смотрели на меня загорелые, скуластые джигиты. Но среди них были и два русских парня-кавалериста. И один из них крикнул:
– Что ж стоите, девушка! Занимайте место согласно взятому билету.
И Амед торопливо заговорил:
– Правда, что такое, честное слово, ты садись, пожалуйста, вот сюда. Это вот нара, весь уголок твой будет. Я уже всем сказал. Вот тут попону, чапан мы повесили. Видишь, получается чистая квартира.
– Каюта люкс! – крикнули сверху.
– Как же я так поеду? – растерянно бормотала я, оглядываясь. – Ой, что это я, Амед, такое наделала! И ребят бросила… Правда, там на мне только четверо оставались, с ними вполне Катя Ваточкина управится и Анна Семеновна… Все-таки мне, может быть, лучше слезть?..
– За вход и выход на ходу три рубля штраф! – прокричал сверху тот же веселый голос.
– Зачем себя так беспокоишь? – увещевал меня Амед. – Что такое? Напрасно совсем такое беспокойство. Доедешь совсем хорошо. Бойцы тебя смотри как уважают. Ты у нас гость. Чего боишься? Это раньше нас называли «Дикая дивизия» – текинцев так звали. Теперь другой разговор.
– Теперь разговор совсем получается другой, – поддержал Амеда высокий пожилой туркмен. – Текинец был – дикая дивизия, стал совсем культурный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90