Она позволила им напугать себя. Первое маленькое сражение они выиграли; даже не сражение, а небольшую стычку, запугав ее и заставив раскрыть знание испанского. Но они это и без того знали. Так же, как и то, что она была Мэрилин Холлис. Или, точнее, Мэри Энн Холлис. Вчера на улице они сперва назвали ее Марианна, а потом Мариуча. Им она была известна как Мэри Энн Холлис. В таком случае она могла потребовать...
— Что вы?.. — начала она на английском и тут же перешла на испанский. — Что вам здесь надо?
— Деньги, — сказал Рамон.
«Сразу к делу», — подумала она.
— Какие деньги?
— Которые ты украла у Альберто Идальго, — сказал Карлос.
Еще ближе к делу.
— Четыреста миллионов аргентинских аустралей, — добавил Рамон.
— Два миллиона американских долларов, — поддакнул Карлос.
— Мы требуем вернуть их.
Ни дать, ни взять парочка банкиров международного калибра, обсуждающих высокие финансовые материи на испанском.
— Не знаю, о чем это вы?
Она по-прежнему говорила по-испански. Так сказать, теплая встреча высокородных испано-говорящих людей. Вечерний чай на лужайке у герцогини. Герцогиня пригласила двух банкиров на встречу с ослепительной кругосветной путешественницей Мэри Энн Холлис, чей нос все еще кровоточил в белоснежное полотенце.
— Вы по ошибке принимаете меня за кого-то другого, — сказала она по-испански.
Все говорят по-испански. Как хорошо знать два языка!
— Нет, здесь нет ошибки, — возразил Рамон.
— Мы знаем, кто ты такая, и мы знаем, что ты украла деньги! — закричал Карлос.
— И мы убьем тебя, если не вернешь деньги, — просто сказал Рамон, слегка пожав своими узкими плечами; это всего лишь одно из правил ведения дел в международных финансах.
— Мэрилин Холлис? — спросила она. — Так значит, вы ищете кого-то по имени Мэрилин Холлис?
— Да нет, мы...
— Дело в том, что и меня так зовут и...
— Заткнись, — оборвал ее безобразный.
Очень мягко.
По-испански это прозвучало совсем не угрожающе, «callate», слово, сладкозвучно соскользнувшее с языка, «callate» — «заткнись».
— Тебя звать Мэри Энн Холлис, — выпалил он.
По-прежнему мягко. Как будто что-то объясняя очень маленькому и, возможно, очень глупому ребенку.
— A, bien, — сказала она, — это ошиб...
— Нет, — недослушал он.
Слово, имеющее одно и то же значение и в английском, и в испанском.
«Нет».
Мягко.
«Нет, мы не ошиблись. Ты — Мэри Энн Холлис. И мы убьем тебя, если ты не отдашь деньги, которые украла у Идальго».
И все в одном этом слове.
«Нет».
А сумочка все еще висит у нее на плече.
А нож — в сумочке.
Часы над камином показывают четверть четвертого.
Я буду дома где-то в половине пятого, до встречи! Люблю тебя!
Уже бесполезно чего-то ждать. Свершить или умереть. Доставай нож или...
В комнате слышно тиканье часов. Нос перестал кровоточить. Она отложила полотенце, глядя на свое отражение в зеркале напротив кровати, вставленное в роскошную раму, свое отражение, частично закрытое спинами двух джентльменов из Буэнос-Айреса.
— У меня есть документы, — сказала она, — мои водительские права...
Уроду достанется первому.
— Нам не нужны документы, — ухмыльнулся красавчик Рамон. — Мы и так точно знаем, кто ты такая.
— Но, понимаете, именно это...
Она постепенно перемещалась по комнате к тому месту, где, потеряв бдительность, стоял урод.
— Если б я только могла доказать вам, что я — не тот человек, за которого вы меня принимаете, я...
По пути ее рука скользнула в сумочку.
— ...вы поняли бы, что ошиблись...
— Тут нет ошибки, — сказал Рамон, тряхнув головой.
Пальцы ищут нож.
— Да нет же, послушайте, я бы с удовольствием вернула вам деньги...
— Так плати и заткнись! — крикнул Рамон.
Пальцы сомкнулись на рукоятке ножа.
— ...но я совсем не та, кто вам нужен. Я вам точно говорю. Правда...
— Хватит этого дерьма! — сказал Карлос.
«Verdad!» — подумала она и выхватила нож из сумочки.
Она допустила ошибку, замахнувшись слишком высоко.
Ей надо было бы ударить снизу, по кишкам, вонзить лезвие и рвануть его на себя, поперек живота, и ему пришлось бы прикрываться руками, отражая ее удар, таким неуклюжим, неестественным движением. Но вместо этого она нацелилась на его горло. Одеревеневшая от напряжения рука вытянута, пальцы сжимают рукоятку ножа, лезвие устремлено к горлу, как шпага матадора, — в этом была ее ошибка. Потому что в инстинктивном защитном движении боксера он тут же вскинул руки, мгновенно сжались кулаки для того, чтоб отделать ее, и лишь через мгновение он осознал, что происходит: она бросилась на него с ножом! Вот ее нож!
В его глазах был немой вопрос: «Неужели?»
«Ah si»? В таком случае я разобью твое трахнутое лицо!
Она в ту же секунду увидела эти глаза, прочла в них все; ей много раз доводилось видеть такие же глаза, когда ее били и насиловали в тюрьме Мехико, и она подумала: «Ну уж нет, больше такого не повторится!» Нож замер на полпути, она подалась назад, чтоб он не смог ее схватить, не смог вцепиться своими толстыми пальцами в ее запястье.
Она перенесла опору с одной ноги на другую, широко расставив их и свирепо глядя на Карлоса, нож плясал в воздухе перед его глазами, описывая маленькие круги, ловя движения соперника. Он уже отбросил мысль полезть за пистолетом в карман или куда еще он, к черту, его засунул. Значит, он уважал нож. Не выйдет из тебя в Буэнос-Айресе даже дерьмового хулигана, если тебя хоть раз не порезали. А ты не зря сидела в мексиканской тюрьме — научилась читать по глазам. Глаза громилы говорили, что у нее — нож, а у него нет желания попасть под него. Ее глаза говорили: «Малейшее движение к пистолету — и я выколю тебе глаза! Ослеплю!» Мексиканская ничья.
Она совсем упустила из виду красавчика.
Он скользил изящно и быстро, как танцор фламенко. Еще миг и было бы слишком поздно, она заметила его краем глаза и мгновенно повернулась вправо, как только он ринулся на нее. И опять она подумала: «Ну уж нет!», описав широкую дугу ножом. Он вскинул руку, пытаясь отразить удар, потом стал пятиться, будто вспомнив, что противостоит холодной твердой стали, но поздно! Нож настиг его. Он прошел сквозь мясистую плоть на краю кисти, оставив после себя широкую кровавую рану. Он вскрикнул «А-а-а-а» и схватился за эту руку свободной левой, укачивая ее, пытаясь убаюкать, прижав к телу обе руки, — тут она снова бросилась на него.
И снова ударила.
Обе руки были жестоко порезаны, пока он прикрывал ими живот, лезвие раскроило левую руку до кости, до суставов. Вдруг он начал хныкать. Из носа текло рекой. В глазах застыл ужас, нос кровоточил, руки в крови, а он хнычет, как ребенок. Сейчас они оба были в поле ее зрения, красавчик отпрянул к уроду, пистолета по-прежнему нигде не видно, ее удивляло, почему тот не вынимает пистолет. И вдруг ее осенило, на мгновенье вспыхнула радость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Что вы?.. — начала она на английском и тут же перешла на испанский. — Что вам здесь надо?
— Деньги, — сказал Рамон.
«Сразу к делу», — подумала она.
— Какие деньги?
— Которые ты украла у Альберто Идальго, — сказал Карлос.
Еще ближе к делу.
— Четыреста миллионов аргентинских аустралей, — добавил Рамон.
— Два миллиона американских долларов, — поддакнул Карлос.
— Мы требуем вернуть их.
Ни дать, ни взять парочка банкиров международного калибра, обсуждающих высокие финансовые материи на испанском.
— Не знаю, о чем это вы?
Она по-прежнему говорила по-испански. Так сказать, теплая встреча высокородных испано-говорящих людей. Вечерний чай на лужайке у герцогини. Герцогиня пригласила двух банкиров на встречу с ослепительной кругосветной путешественницей Мэри Энн Холлис, чей нос все еще кровоточил в белоснежное полотенце.
— Вы по ошибке принимаете меня за кого-то другого, — сказала она по-испански.
Все говорят по-испански. Как хорошо знать два языка!
— Нет, здесь нет ошибки, — возразил Рамон.
— Мы знаем, кто ты такая, и мы знаем, что ты украла деньги! — закричал Карлос.
— И мы убьем тебя, если не вернешь деньги, — просто сказал Рамон, слегка пожав своими узкими плечами; это всего лишь одно из правил ведения дел в международных финансах.
— Мэрилин Холлис? — спросила она. — Так значит, вы ищете кого-то по имени Мэрилин Холлис?
— Да нет, мы...
— Дело в том, что и меня так зовут и...
— Заткнись, — оборвал ее безобразный.
Очень мягко.
По-испански это прозвучало совсем не угрожающе, «callate», слово, сладкозвучно соскользнувшее с языка, «callate» — «заткнись».
— Тебя звать Мэри Энн Холлис, — выпалил он.
По-прежнему мягко. Как будто что-то объясняя очень маленькому и, возможно, очень глупому ребенку.
— A, bien, — сказала она, — это ошиб...
— Нет, — недослушал он.
Слово, имеющее одно и то же значение и в английском, и в испанском.
«Нет».
Мягко.
«Нет, мы не ошиблись. Ты — Мэри Энн Холлис. И мы убьем тебя, если ты не отдашь деньги, которые украла у Идальго».
И все в одном этом слове.
«Нет».
А сумочка все еще висит у нее на плече.
А нож — в сумочке.
Часы над камином показывают четверть четвертого.
Я буду дома где-то в половине пятого, до встречи! Люблю тебя!
Уже бесполезно чего-то ждать. Свершить или умереть. Доставай нож или...
В комнате слышно тиканье часов. Нос перестал кровоточить. Она отложила полотенце, глядя на свое отражение в зеркале напротив кровати, вставленное в роскошную раму, свое отражение, частично закрытое спинами двух джентльменов из Буэнос-Айреса.
— У меня есть документы, — сказала она, — мои водительские права...
Уроду достанется первому.
— Нам не нужны документы, — ухмыльнулся красавчик Рамон. — Мы и так точно знаем, кто ты такая.
— Но, понимаете, именно это...
Она постепенно перемещалась по комнате к тому месту, где, потеряв бдительность, стоял урод.
— Если б я только могла доказать вам, что я — не тот человек, за которого вы меня принимаете, я...
По пути ее рука скользнула в сумочку.
— ...вы поняли бы, что ошиблись...
— Тут нет ошибки, — сказал Рамон, тряхнув головой.
Пальцы ищут нож.
— Да нет же, послушайте, я бы с удовольствием вернула вам деньги...
— Так плати и заткнись! — крикнул Рамон.
Пальцы сомкнулись на рукоятке ножа.
— ...но я совсем не та, кто вам нужен. Я вам точно говорю. Правда...
— Хватит этого дерьма! — сказал Карлос.
«Verdad!» — подумала она и выхватила нож из сумочки.
Она допустила ошибку, замахнувшись слишком высоко.
Ей надо было бы ударить снизу, по кишкам, вонзить лезвие и рвануть его на себя, поперек живота, и ему пришлось бы прикрываться руками, отражая ее удар, таким неуклюжим, неестественным движением. Но вместо этого она нацелилась на его горло. Одеревеневшая от напряжения рука вытянута, пальцы сжимают рукоятку ножа, лезвие устремлено к горлу, как шпага матадора, — в этом была ее ошибка. Потому что в инстинктивном защитном движении боксера он тут же вскинул руки, мгновенно сжались кулаки для того, чтоб отделать ее, и лишь через мгновение он осознал, что происходит: она бросилась на него с ножом! Вот ее нож!
В его глазах был немой вопрос: «Неужели?»
«Ah si»? В таком случае я разобью твое трахнутое лицо!
Она в ту же секунду увидела эти глаза, прочла в них все; ей много раз доводилось видеть такие же глаза, когда ее били и насиловали в тюрьме Мехико, и она подумала: «Ну уж нет, больше такого не повторится!» Нож замер на полпути, она подалась назад, чтоб он не смог ее схватить, не смог вцепиться своими толстыми пальцами в ее запястье.
Она перенесла опору с одной ноги на другую, широко расставив их и свирепо глядя на Карлоса, нож плясал в воздухе перед его глазами, описывая маленькие круги, ловя движения соперника. Он уже отбросил мысль полезть за пистолетом в карман или куда еще он, к черту, его засунул. Значит, он уважал нож. Не выйдет из тебя в Буэнос-Айресе даже дерьмового хулигана, если тебя хоть раз не порезали. А ты не зря сидела в мексиканской тюрьме — научилась читать по глазам. Глаза громилы говорили, что у нее — нож, а у него нет желания попасть под него. Ее глаза говорили: «Малейшее движение к пистолету — и я выколю тебе глаза! Ослеплю!» Мексиканская ничья.
Она совсем упустила из виду красавчика.
Он скользил изящно и быстро, как танцор фламенко. Еще миг и было бы слишком поздно, она заметила его краем глаза и мгновенно повернулась вправо, как только он ринулся на нее. И опять она подумала: «Ну уж нет!», описав широкую дугу ножом. Он вскинул руку, пытаясь отразить удар, потом стал пятиться, будто вспомнив, что противостоит холодной твердой стали, но поздно! Нож настиг его. Он прошел сквозь мясистую плоть на краю кисти, оставив после себя широкую кровавую рану. Он вскрикнул «А-а-а-а» и схватился за эту руку свободной левой, укачивая ее, пытаясь убаюкать, прижав к телу обе руки, — тут она снова бросилась на него.
И снова ударила.
Обе руки были жестоко порезаны, пока он прикрывал ими живот, лезвие раскроило левую руку до кости, до суставов. Вдруг он начал хныкать. Из носа текло рекой. В глазах застыл ужас, нос кровоточил, руки в крови, а он хнычет, как ребенок. Сейчас они оба были в поле ее зрения, красавчик отпрянул к уроду, пистолета по-прежнему нигде не видно, ее удивляло, почему тот не вынимает пистолет. И вдруг ее осенило, на мгновенье вспыхнула радость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80