Та позволяла наблюдать себя столь же снисходительно-покорно, как она относилась к визитам доктора с гурьбой студентов-медиков или к посещениям патера со святым причастием.
– Уж раз ты так на нее уставился, – сказала мисс Тэйлор, – спроси хоть ее, как она себя чувствует.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Алек.
– Да не слишком, – отозвалась бабуня Барнакл. Она кивнула на дверь, как бы в сторону больничных властей. – Надо начальство менять, – сказала она.
– Видимо, да, – сказал Алек, склонив голову в знак полного понимания, относящегося ко всей палате, и вновь оборотился к Джин Тэйлор.
– Кто-нибудь, – повторила она, – по твоему поручению?
– Сомневаюсь.
– Что ж, – сказала она, – надо, видимо, так понимать, что это не ты и не твой агент.
Когда они познакомились, с полвека назад, ее очень раздражали такие его несуразные «сомнения». Она даже думала, может, он слегка ненормальный. Лишь много лет спустя она сообразила, что это у него речевая самозащита, пускавшаяся в ход исключительно в разговорах с женщинами, которые ему нравились. С мужчинами он никогда так не разговаривал. После стольких лет она наконец поняла, что он, казалось бы, признавал и познавал женский ум в одном-единственном смысле – как источник забавного. Когда мисс Тэйлор сделала это открытие, она порадовалась, что у них обошлось без брака. Не ему, укрытому за почти непроницаемой, насмешливо-покровительственной личиной – ныне слившейся с лицом, – не ему было вступать в серьезные отношения со взрослыми женщинами.
Ей припомнился давний день в 1928-м, через много лет после их романа; загородный уикенд с Чармиан, где гостем был и Алек Уорнер. Под вечер он повел Джин Тэйлор прогуляться – к вящей забаве Чармиан, – «чтобы задать ей несколько вопросов, потому что Джин – самый надежный ответчик». Разговор она почти совсем позабыла, но начальный вопрос остался в памяти.
– Как по-твоему, Джин, другие существуют?
Она не сразу поняла, куда он метит. На минуту ей подумалось, что эти слова как-то относятся к их связи, прервавшейся двадцать с лишним лет назад, тем более что его следующая фраза: «Я вот о чем, Джин, – как ты считаешь, окружающие существуют на самом деле или только нам кажутся?», похоже, имела некий любовный подтекст. Хотя с ним это вроде бы не вязалось. Даже во времена их связи он никогда не опустился бы до изыска в том духе, что в мире, мол, нет никого, кроме нас двоих; только мы и существуем. Да и шла теперь рядом с ним, пожилым мужчиной, женщина на шестом десятке.
– В каком это смысле? – спросила она.
– В самом прямом.
Они вошли в березовую рощу, отсыревшую после вчерашней грозы. С листьев то и дело срывались осыпи капель – то ей, то ему на шляпу. Он взял ее под руку, свел в сторону с аллейки, и она, при всем своем здравомыслии, подумала, что он, может быть, убийца, маньяк. Правда, ей сразу припомнился собственный возраст – все-таки пятьдесят с лишним. Это ведь только молодых душат в лесах сексуальные маньяки? Да нет, опять же подумала она, бывает, что и женщин на шестом десятке. Листья чвакали у них под ногами. У нее в голове творилась полная сумятица. Но я же его прекрасно знаю, это же Алек Уорнер. Да так ли уж я его знаю? – странный он человек. Еще в пору их любви она ему дивилась. Но он же повсюду известен, его репутация... Однако у иных видных людей есть тайные пороки, потому и незаметные, что очень уж эти люди на виду...
– Ты подумай, – говорил он, продолжая увлекать ее в сырые сумрачные заросли, – и тебе станет ясно, что это вполне законный вопрос. При условии, что собственное существование ты полагаешь самоочевидным, веришь ли ты, что существуют другие? Скажи мне, Джин, ты веришь, что вот я, например, в данный момент существую?
Он заглянул ей в лицо, под поля коричневой фетровой шляпки.
– Ты куда ведешь меня? – спросила она, упершись.
– Из этой сырости, – сказал он, – прямиком по тропке. Так скажи мне, ты, разумеется, понимаешь, о чем я спрашиваю? Простой ведь вопрос...
Она взглянула в просвет между деревьями и увидела, что тропка их действительно ведет прямиком в поле. И сразу поняла, что вопрос его – сугубо академический и что он не замышляет изнасилования, с убийством. Да и с чего бы ей питать такие подозрения? Какие, однако, странные, подумала она, пробегают мысли в женском уме. Но человек он, конечно, необычный.
– Согласна, – сказала она затем, – что вопрос правомерный. Иной раз задумываешься, может статься полубессознательно, взаправду ли существуют другие.
– Будь добра, – настаивал он, – ты уж задумайся над этим вопросом не полубессознательно. Пусти в ход все отпущенное тебе сознание – и ответь мне именно на этот вопрос.
– Ну, – сказала она, – если так, то, по-моему, другие люди существуют. Вот такой у меня ответ. Здравый смысл его подсказывает.
– Поторопилась с готовым решением, – сказал он. – Нет, ты подумай без всякой спешки.
Они выбрались из лесу и пошли к деревне тропкой по краю пашни. Над улицей возвышалась церквушка, от нее по крутому склону тянулось кладбище. Они шли мимо, и мисс Тэйлор поглядывала за кладбищенскую ограду. Теперь она и вовсе не понимала, то ли он шутит, то ли всерьез, то ли вперемешку: ведь и в их молодые годы – особенно в тот июль 1907-го в фермерском доме – она никогда не знала, как его понять, и, бывало, немножко пугалась.
Она оглядывала кладбище, а он глядел на нее. Он безучастно подметил, что подбородок ее, не затененный шляпкой, стал куда суровее, чем в былые времена. В молодости лицо у нее было круглое, мягко очерченное; и голос необыкновенно тихий, словно у выздоравливающей. С возрастом она стала как-то угловатее; и голос гортанный, и очерк подбородка прямо-таки мужской. Ему это было любопытно, он это, пожалуй, даже одобрял: Джин ему вообще нравилась. Она остановилась и, склонившись на каменную ограду, обводила взглядом могилы.
– Кладбище вот тоже, – сказала она, – удостоверяет существование других людей.
– Каким то есть образом? – спросил он.
Она не знала каким. Сама сказала, и все-таки не знала. И чем больше думала, тем больше недоумевала.
Он безуспешно попробовал перебраться через ограду. Ограда была низкая, но ему не по силам.
– Мне уж под пятьдесят, – сказал он без тени смущения, даже без извиняющейся улыбки, и она вспомнила, как на той ферме в 1907-м, когда он случайно заметил, что у них обоих молодость за спиной: ему – двадцать восемь, ей – тридцать один, ей стало больно и грустно, пока она не сообразила, что он ведь это просто так, ради фактической точности. И она, переняв его повадку и тон, очень спокойно подытожила еще до истечения месяца: «Мы с тобой люди разного круга».
Он отряхнул с брюк кладбищенскую пыль.
– Да, мне под пятьдесят. Однако надо бы все-таки взглянуть на могилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Уж раз ты так на нее уставился, – сказала мисс Тэйлор, – спроси хоть ее, как она себя чувствует.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Алек.
– Да не слишком, – отозвалась бабуня Барнакл. Она кивнула на дверь, как бы в сторону больничных властей. – Надо начальство менять, – сказала она.
– Видимо, да, – сказал Алек, склонив голову в знак полного понимания, относящегося ко всей палате, и вновь оборотился к Джин Тэйлор.
– Кто-нибудь, – повторила она, – по твоему поручению?
– Сомневаюсь.
– Что ж, – сказала она, – надо, видимо, так понимать, что это не ты и не твой агент.
Когда они познакомились, с полвека назад, ее очень раздражали такие его несуразные «сомнения». Она даже думала, может, он слегка ненормальный. Лишь много лет спустя она сообразила, что это у него речевая самозащита, пускавшаяся в ход исключительно в разговорах с женщинами, которые ему нравились. С мужчинами он никогда так не разговаривал. После стольких лет она наконец поняла, что он, казалось бы, признавал и познавал женский ум в одном-единственном смысле – как источник забавного. Когда мисс Тэйлор сделала это открытие, она порадовалась, что у них обошлось без брака. Не ему, укрытому за почти непроницаемой, насмешливо-покровительственной личиной – ныне слившейся с лицом, – не ему было вступать в серьезные отношения со взрослыми женщинами.
Ей припомнился давний день в 1928-м, через много лет после их романа; загородный уикенд с Чармиан, где гостем был и Алек Уорнер. Под вечер он повел Джин Тэйлор прогуляться – к вящей забаве Чармиан, – «чтобы задать ей несколько вопросов, потому что Джин – самый надежный ответчик». Разговор она почти совсем позабыла, но начальный вопрос остался в памяти.
– Как по-твоему, Джин, другие существуют?
Она не сразу поняла, куда он метит. На минуту ей подумалось, что эти слова как-то относятся к их связи, прервавшейся двадцать с лишним лет назад, тем более что его следующая фраза: «Я вот о чем, Джин, – как ты считаешь, окружающие существуют на самом деле или только нам кажутся?», похоже, имела некий любовный подтекст. Хотя с ним это вроде бы не вязалось. Даже во времена их связи он никогда не опустился бы до изыска в том духе, что в мире, мол, нет никого, кроме нас двоих; только мы и существуем. Да и шла теперь рядом с ним, пожилым мужчиной, женщина на шестом десятке.
– В каком это смысле? – спросила она.
– В самом прямом.
Они вошли в березовую рощу, отсыревшую после вчерашней грозы. С листьев то и дело срывались осыпи капель – то ей, то ему на шляпу. Он взял ее под руку, свел в сторону с аллейки, и она, при всем своем здравомыслии, подумала, что он, может быть, убийца, маньяк. Правда, ей сразу припомнился собственный возраст – все-таки пятьдесят с лишним. Это ведь только молодых душат в лесах сексуальные маньяки? Да нет, опять же подумала она, бывает, что и женщин на шестом десятке. Листья чвакали у них под ногами. У нее в голове творилась полная сумятица. Но я же его прекрасно знаю, это же Алек Уорнер. Да так ли уж я его знаю? – странный он человек. Еще в пору их любви она ему дивилась. Но он же повсюду известен, его репутация... Однако у иных видных людей есть тайные пороки, потому и незаметные, что очень уж эти люди на виду...
– Ты подумай, – говорил он, продолжая увлекать ее в сырые сумрачные заросли, – и тебе станет ясно, что это вполне законный вопрос. При условии, что собственное существование ты полагаешь самоочевидным, веришь ли ты, что существуют другие? Скажи мне, Джин, ты веришь, что вот я, например, в данный момент существую?
Он заглянул ей в лицо, под поля коричневой фетровой шляпки.
– Ты куда ведешь меня? – спросила она, упершись.
– Из этой сырости, – сказал он, – прямиком по тропке. Так скажи мне, ты, разумеется, понимаешь, о чем я спрашиваю? Простой ведь вопрос...
Она взглянула в просвет между деревьями и увидела, что тропка их действительно ведет прямиком в поле. И сразу поняла, что вопрос его – сугубо академический и что он не замышляет изнасилования, с убийством. Да и с чего бы ей питать такие подозрения? Какие, однако, странные, подумала она, пробегают мысли в женском уме. Но человек он, конечно, необычный.
– Согласна, – сказала она затем, – что вопрос правомерный. Иной раз задумываешься, может статься полубессознательно, взаправду ли существуют другие.
– Будь добра, – настаивал он, – ты уж задумайся над этим вопросом не полубессознательно. Пусти в ход все отпущенное тебе сознание – и ответь мне именно на этот вопрос.
– Ну, – сказала она, – если так, то, по-моему, другие люди существуют. Вот такой у меня ответ. Здравый смысл его подсказывает.
– Поторопилась с готовым решением, – сказал он. – Нет, ты подумай без всякой спешки.
Они выбрались из лесу и пошли к деревне тропкой по краю пашни. Над улицей возвышалась церквушка, от нее по крутому склону тянулось кладбище. Они шли мимо, и мисс Тэйлор поглядывала за кладбищенскую ограду. Теперь она и вовсе не понимала, то ли он шутит, то ли всерьез, то ли вперемешку: ведь и в их молодые годы – особенно в тот июль 1907-го в фермерском доме – она никогда не знала, как его понять, и, бывало, немножко пугалась.
Она оглядывала кладбище, а он глядел на нее. Он безучастно подметил, что подбородок ее, не затененный шляпкой, стал куда суровее, чем в былые времена. В молодости лицо у нее было круглое, мягко очерченное; и голос необыкновенно тихий, словно у выздоравливающей. С возрастом она стала как-то угловатее; и голос гортанный, и очерк подбородка прямо-таки мужской. Ему это было любопытно, он это, пожалуй, даже одобрял: Джин ему вообще нравилась. Она остановилась и, склонившись на каменную ограду, обводила взглядом могилы.
– Кладбище вот тоже, – сказала она, – удостоверяет существование других людей.
– Каким то есть образом? – спросил он.
Она не знала каким. Сама сказала, и все-таки не знала. И чем больше думала, тем больше недоумевала.
Он безуспешно попробовал перебраться через ограду. Ограда была низкая, но ему не по силам.
– Мне уж под пятьдесят, – сказал он без тени смущения, даже без извиняющейся улыбки, и она вспомнила, как на той ферме в 1907-м, когда он случайно заметил, что у них обоих молодость за спиной: ему – двадцать восемь, ей – тридцать один, ей стало больно и грустно, пока она не сообразила, что он ведь это просто так, ради фактической точности. И она, переняв его повадку и тон, очень спокойно подытожила еще до истечения месяца: «Мы с тобой люди разного круга».
Он отряхнул с брюк кладбищенскую пыль.
– Да, мне под пятьдесят. Однако надо бы все-таки взглянуть на могилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53