202
Сен-Морис Гастон — светский щеголь эпохи Второй империи и Третьей республики.
203
…сам говорил при мне у герцогини Германтской… — Об этом рассказывается на последних страницах романа «У Германтов» (см. указ. изд., с. 603-604).
204
Стр. 199. Муши — герцог Антуан де Муши, французский аристократ рубежа XIX и XX вв. Пруст делает это реальное лицо персонажем своей книги.
205
…и он бы мне уже не ответил. — Далее в черновой рукописи следует: «Смерть других подобна своему собственному путешествию, когда, отъехав уже километров на сто от Парижа, вдруг вспоминаешь, что забыл захватить с собой пару дюжин носовых платков, не отдал ключи кухарке, не попрощался с дядей, так и не спросил название города, в котором сохранился старинный фонтан, что непременно надо осмотреть. И в то время, как все это осаждает вас и вы, проформы ради, говорите об этом путешествующему с вами другу, в ответ вы слышите лишь, что сидячих мест нет или название станции, выкрикиваемое кондуктором, и тогда вы начинаете отвлекаться от мыслей о том, чего теперь уж никак нельзя осуществить, и, решая не думать о безвозвратно утраченном, вы разворачиваете пакет с провизией и достаете газеты и журналы».
206
«…частично разрушило первое обиталище госпожи Вердюрен». — Об этом пожаре на улице Монталиве будет рассказано в романе «Обретенное время».
207
Стр. 200. Карл VII — французский король с 1422 по 1461 г.
208
Антресоли. — Во Франции XVII — XVIII вв. на антресолях обычно помещались жилые комнаты, не предназначавшиеся для официальных приемов; туда допускались лишь близкие хозяевам люди.
209
Стр. 201. Протей — морское божество, обладавшее способностью менять свою внешность (греч. миф.).
210
Отто — модный парижский фотограф. Пруст фотографировался у него в 1896 г.
211
Лантерик — известный парижский парфюмер.
212
Стр. 202. Сюржи-ле-Дюк — персонаж книг Пруста, любовница герцога Германтского; о ней рассказывается в романах «У Германтов» (см. указ. изд., с. 500) и «Содом и Гоморра» (см. указ. изд., с. 67 и сл.).
213
Ландрю — убийца, процесс над которым происходил в 1921 г.
214
Стр. 203. Пракситель — знаменитый древнегреческий скульптор IV в. до н.э.
215
…сказал Лабрюйер… — Вольная цитата из «Характеров» Жана де Лабрюйера (1645-1696), из главы «О моде» (у Лабрюйера: «Благочестивец — это такой человек, который при короле-безбожнике сразу стал бы безбожником»).
216
Феокрит — древнегреческий поэт III в. до н. э., автор идиллии, создатель жанра буколик.
217
Амарилис — молодая пастушка, героиня первой идиллии Феокрита.
218
Веронезе Паоло (1528-1588) — итальянский художник венецианской школы, автор больших полотен на исторические и мифологические темы.
219
Стр. 204. …с великим инквизитором кисти Эль Греко. — Речь идет о портрете Великого инквизитора Ниньо де Гевара, написанном великим испанским художником Эль Греко (1541-1614) в 1601 г. (Нью-Йорк, Метрополитен-музей).
220
Стр. 205. …раз вы почти прибыли — Далее в беловой рукописи на отдельном листе дана вставка, помещаемая нами под строкой. В новейших изданиях она обычно вводится в основной текст.
[«Мы увидим сегодня вашу родственницу? О, она так хороша! А будет еще лучше, если станет и дальше изощрять свое редкое искусство, которым ей дано обладать от природы, — хорошо одеваться». Де Шарлю «обладал» как раз тем, что делало его полной противоположностью мне, моим антиподом: даром подмечать и различать подробности не только туалета, но и «фона». Злые языки и узкие теоретики скажут, что отсутствие интереса мужчины к мужским нарядам, к мужским костюмам и шляпам компенсируется врожденным вкусом к женским туалетам, желанием изучить их, знать. И в самом деле, так бывает: когда у мужчин исчерпывается физическое влечение, свойственное баронам де Шарлю, вся их глубокая нежность, женский пол вознаграждается «платоническим» вкусом мужчин (определение очень неудачное), или, короче говоря, всем, что есть вкус, основанный на точнейшем знании и на неоспоримом благородстве. В связи с этим барону де Шарлю дали впоследствии прозвище «Портниха». Но его вкус, его наблюдательность распространялись на многое. Мы помним тот вечер, когда я заехал к нему от герцогини Германтской и когда я не обратил внимания на шедевры, которые он мне показывал. Он тотчас угадывал, чем тот или иной человек никогда не интересовался, и относилось это не только к произведениям искусства, но и к блюдам и в картинках на кухне, развешанных в простенках, он понимал толк). Мне всегда было жалко, что де Шарлю, вместо того чтобы ограничивать свои способности к рисованию раскрашиванием вееров, которые он подарил своей родственнице (мы видели, как герцогиня Германтская распахнула веер не столько для того, чтобы обмахнуться, сколько для того, чтобы похвастаться, чтобы показать, как она гордится своей дружбой с Паламедом), и усовершенствованием своей игры на рояле, чтобы без ошибок аккомпанировать Морелю, — повторяю: мне всегда было жалко, да я и сейчас еще жалею, что де Шарлю ничего не написал. Конечно, я не могу на основании яркости его устной речи и стиля его писем утверждать, что он талантливый писатель. Нам доводилось слышать скучнейшие банальные рацеи от людей, писавших шедевры, и королей устной речи, писавших хуже самых жалких посредственностей. Как бы то ни было, я полагаю, что если бы де Шарлю попробовал свои силы в прозе и написал что-нибудь об искусстве, которое он хорошо знал, огонь загорелся бы, молния вспыхнула бы и светский человек стал бы писателем. Я часто уговаривал его, но он так и не сделал ни одной попытки — быть может, просто-напросто от лени или потому, что время было у него занято блестящими празднествами и гнусными развлечениями, или же ему мешала потребность Германта болтать без конца. Я особенно жалею об этом потому, что во время его самых зажигательных речей ум всегда был у него в ладу с характером, находки одного с дерзостями другого. Если бы он писал, вместо того, чтобы всех ненавидеть и одновременно всех обожать, как в салоне, где в моменты, когда он особенно блистал остроумием, он одновременно попирал ногами слабых, отмщал тем, кто его ничем не оскорбил, из низких побуждений старался рассорить друзей, — если бы он писал и его умственные способности развивались бы в одиночестве, вдалеке от зла, ничто не помешало бы ему восхищаться, и при описании многих поступков его потянуло бы к людям.
Во всяком случае, если даже я и ошибаюсь насчет того, сколь многого мог он достичь даже на одной страничке, он был бы очень полезен, потому что он замечал все, а замечая, все определял верно. Конечно, беседуя с ним, я не научился видеть все (мой ум и чувство бывали далеко), но, во всяком случае, я видел предметы, которые без него я бы так и не заметил, а вот их названия, которые помогли бы мне восстановить их очертания и цвет, я всегда очень быстро забывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151