Но я не видел ни кофе, ни мороженого. Такие любопытные вещицы совсем не для этого предназначены!» Сделав вид, что прикрывает себе рот руками в белых перчатках, он посмотрел вокруг себя пытливым взглядом, словно боялся, что его услышат и даже увидят хозяева дома. Но это было чистое притворство, так как несколько минут спустя он сделал те же замечания самой Покровительнице, а потом самым нахальным образом приказал: «А главное, никаких чашек с кофе! Подайте их той из ваших приятельниц, которую вы приглашаете, чтобы обезобразить ваш дом. Главное — чтобы она не внесла их в гостиную, а то еще, чего доброго, забудешься и подумаешь, что ошибся, — ведь это же самые настоящие ночные горшки».
«Но, кузен, — заговорила приглашенная, тоже понижая голос и вопросительно глядя на де Шарлю — не из боязни рассердить г-жу Вердюрен, а из боязни рассердить его, — может быть, она еще не все так хорошо знает…» — «Научат!» — «Лучшего учителя ей не найти! — со смехом сказала приглашенная. — Ей везет! Можно ручаться, что с вами фальшивой ноты она не возьмет». — «Во всяком случае, в музыке фальшивых нот я не уловил». — «Да, это было дивно! В жизни есть радости, которые не забываются. Кстати об этом гениальном скрипаче, — продолжала она, наивно полагая, что де Шарлю интересуется скрипкой „как таковой“, — я недавно слышала, как другой скрипач чудесно исполнял сонату Форе296, его зовут Франк…» — «Да, это ужасно, — сказал де Шарлю, не думая о том, что грубость его возражения показывает, что у его родственницы нет никакого вкуса. — Я вам советую не изменять моему скрипачу».
Де Шарлю и его родственница снова обменялись, хотя и из-под полуопущенных век, пронизывающими взглядами; покраснев от стыда, стараясь рвением загладить свой промах, г-жа де Мортемар предложила де Шарлю устроить у нее вечер Мореля. Она не ставила себе целью показать талант во всем его блеске, хотя и утверждала, что у нее именно такая цель, тогда как на самом деле это была цель де Шарлю. Для нее представлялся случай устроить изящный вечер, и она уже намечала, кого позовет, а кому даст отставку. Этот отбор — главная забота людей, устраивающих у себя вечера (тех, которых светские газеты имеют наглость или глупость называть «элитой»), — мгновенно до неузнаваемости меняет взгляд и почерк, как не удалось бы их изменить по внушению гипнотизера. Прежде чем обдумать, что Морель будет играть (эта забота считалась второстепенной, и не без оснований: все ради де Шарлю будут хранить молчание во время музыки, но зато никто не станет ее слушать), г-жа де Мортемар, решив, что г-жа де Валькур297 не будет причислена к «избранным», именно поэтому приняла таинственный вид заговорщицы, расстраивающей заговоры даже дам из общества, которым так просто издеваться над светскими толками. «Мне можно будет устроить у себя вечер вашего друга?» — тихо спросила г-жа де Мортемар; она обращалась только к де Шарлю, но не могла удержаться и, словно привороженная, бросила взгляд на г-жу де Валькур (не допущенную), чтобы окончательно увериться, что та далеко и ей не слышно. «Нет, она не поняла», — мысленно заключила г-жа де Мортемар — ее уверил брошенный ею взгляд на г-жу де Валькур. Он произвел совсем иное впечатление. «Ах, так! — подумала г-жа де Валькур, поймав на себе этот взгляд. — Мария-Тереза замышляет с Паламедом что-то, в чем я не должна принимать участие». «Вы хотите сказать: моего протеже, — поправил барон г-жу де Мортемар: он не мог снисходительно относиться к лингвистическим познаниям своей родственницы так же, как и к ее музыкальным способностям. Он не обратил внимания на ее безмолвную мольбу и извиняющуюся улыбку. — Но ведь… — начал он громко, на весь салон, — всегда есть опасность для завороженного попасть в другое окружение — это повлечет для него утрату трансцендентальной власти и заставит приспособиться к новому окружению». Г-жа де Мортемар решила, что mezzo voce298 и pianissimo ее вопроса потонули в том «галдеже», который де Шарлю прорезал своим ответом. Она ошибалась. Г-жа де Валькур не слышала, потому что не поняла ни единого слова. Ее беспокойство уменьшилось и скоро вовсе сошло бы на нет, если бы г-жа де Мортемар, боясь, что у нее ничего не выйдет, и боясь пригласить г-жу де Валькур, которую ей было бы неудобно оставить за бортом, так как она была с ней очень дружна, вновь не метнула бы взгляда в сторону Эдит, словно для того, чтобы не упускать из вида грозящую опасность, и быстро отвела его из страха переусердствовать. Она надеялась на другой день после концерта, в дополнение к изучающему взгляду, написать ей одно из таких писем, которые считаются хитроумными и которые представляют собой признания, без недомолвок и за своей подписью. Например: «Дорогая Эдит! Я без Вас соскучилась. Я особенно не ждала Вас вчера вечером („Как она могла меня ждать, раз она меня не звала?“ — подумает Эдит), — я же знаю, что Вы не большая охотница до такого рода сборищ, Вам на них, в общем, скучно. Тем не менее Вы бы оказали нам большую честь своим посещением (никогда раньше г-жа де Мортемар не употребляла выражение „оказать честь“, за исключением писем, в которых старалась придать лжи видимость правды). Вы знаете, что Вы у нас всегда как дома. На сей раз Вы оказались правы, потому что вечер провалился, как все, к чему готовятся не более двух часов» — и т. д. Но уже новый, брошенный украдкой, взгляд прояснил Эдит все, что утаивал витиеватый язык де Шарлю. То был взгляд такой силы, что после того, как он ударил г-жу де Валькур, содержавшиеся в нем очевидный секрет и попытка утайки пришлись заодно и по юному перуанцу, которого г-жа де Мортемар как раз собиралась пригласить. Человек подозрительный, ясно видя, что тут кругом тайны, и не понимая, что таятся не от него, он вдруг почувствовал к г-же де Мортемар прилив дикой злобы и поклялся сыграть с ней множество мстительных шуток — например, послать ей пятьдесят порций кофе с мороженым в тот день, когда она никого не принимала, попросить поместить того, кто был приглашен, заметку в газетах о том, что концерт отменен, и напечатать ложные отчеты о будущих концертах, где были бы названы имена известных людей, которых по разным причинам не звали и с которыми не были даже знакомы. Г-жа де Мортемар напрасно так боялась г-жу де Валькур. Де Шарлю постарался в гораздо большей степени, чем это могло сделать присутствие г-жи де Валькур, испортить концерт. «Но, кузен, — в ответ на слова де Шарлю об „окружении“ сказала г-жа де Мортемар — состояние гиперостезии299, в которое она на мгновение впала, помогло ей понять их смысл, — мы избавим вас от всяких хлопот. Мне ничего не стоит попросить Жильбера». — «Ни в коем случае, тем более, что он не приглашен. Я все беру на себя. Сперва нужно исключить людей, у которых есть уши для того, чтобы не слышать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
«Но, кузен, — заговорила приглашенная, тоже понижая голос и вопросительно глядя на де Шарлю — не из боязни рассердить г-жу Вердюрен, а из боязни рассердить его, — может быть, она еще не все так хорошо знает…» — «Научат!» — «Лучшего учителя ей не найти! — со смехом сказала приглашенная. — Ей везет! Можно ручаться, что с вами фальшивой ноты она не возьмет». — «Во всяком случае, в музыке фальшивых нот я не уловил». — «Да, это было дивно! В жизни есть радости, которые не забываются. Кстати об этом гениальном скрипаче, — продолжала она, наивно полагая, что де Шарлю интересуется скрипкой „как таковой“, — я недавно слышала, как другой скрипач чудесно исполнял сонату Форе296, его зовут Франк…» — «Да, это ужасно, — сказал де Шарлю, не думая о том, что грубость его возражения показывает, что у его родственницы нет никакого вкуса. — Я вам советую не изменять моему скрипачу».
Де Шарлю и его родственница снова обменялись, хотя и из-под полуопущенных век, пронизывающими взглядами; покраснев от стыда, стараясь рвением загладить свой промах, г-жа де Мортемар предложила де Шарлю устроить у нее вечер Мореля. Она не ставила себе целью показать талант во всем его блеске, хотя и утверждала, что у нее именно такая цель, тогда как на самом деле это была цель де Шарлю. Для нее представлялся случай устроить изящный вечер, и она уже намечала, кого позовет, а кому даст отставку. Этот отбор — главная забота людей, устраивающих у себя вечера (тех, которых светские газеты имеют наглость или глупость называть «элитой»), — мгновенно до неузнаваемости меняет взгляд и почерк, как не удалось бы их изменить по внушению гипнотизера. Прежде чем обдумать, что Морель будет играть (эта забота считалась второстепенной, и не без оснований: все ради де Шарлю будут хранить молчание во время музыки, но зато никто не станет ее слушать), г-жа де Мортемар, решив, что г-жа де Валькур297 не будет причислена к «избранным», именно поэтому приняла таинственный вид заговорщицы, расстраивающей заговоры даже дам из общества, которым так просто издеваться над светскими толками. «Мне можно будет устроить у себя вечер вашего друга?» — тихо спросила г-жа де Мортемар; она обращалась только к де Шарлю, но не могла удержаться и, словно привороженная, бросила взгляд на г-жу де Валькур (не допущенную), чтобы окончательно увериться, что та далеко и ей не слышно. «Нет, она не поняла», — мысленно заключила г-жа де Мортемар — ее уверил брошенный ею взгляд на г-жу де Валькур. Он произвел совсем иное впечатление. «Ах, так! — подумала г-жа де Валькур, поймав на себе этот взгляд. — Мария-Тереза замышляет с Паламедом что-то, в чем я не должна принимать участие». «Вы хотите сказать: моего протеже, — поправил барон г-жу де Мортемар: он не мог снисходительно относиться к лингвистическим познаниям своей родственницы так же, как и к ее музыкальным способностям. Он не обратил внимания на ее безмолвную мольбу и извиняющуюся улыбку. — Но ведь… — начал он громко, на весь салон, — всегда есть опасность для завороженного попасть в другое окружение — это повлечет для него утрату трансцендентальной власти и заставит приспособиться к новому окружению». Г-жа де Мортемар решила, что mezzo voce298 и pianissimo ее вопроса потонули в том «галдеже», который де Шарлю прорезал своим ответом. Она ошибалась. Г-жа де Валькур не слышала, потому что не поняла ни единого слова. Ее беспокойство уменьшилось и скоро вовсе сошло бы на нет, если бы г-жа де Мортемар, боясь, что у нее ничего не выйдет, и боясь пригласить г-жу де Валькур, которую ей было бы неудобно оставить за бортом, так как она была с ней очень дружна, вновь не метнула бы взгляда в сторону Эдит, словно для того, чтобы не упускать из вида грозящую опасность, и быстро отвела его из страха переусердствовать. Она надеялась на другой день после концерта, в дополнение к изучающему взгляду, написать ей одно из таких писем, которые считаются хитроумными и которые представляют собой признания, без недомолвок и за своей подписью. Например: «Дорогая Эдит! Я без Вас соскучилась. Я особенно не ждала Вас вчера вечером („Как она могла меня ждать, раз она меня не звала?“ — подумает Эдит), — я же знаю, что Вы не большая охотница до такого рода сборищ, Вам на них, в общем, скучно. Тем не менее Вы бы оказали нам большую честь своим посещением (никогда раньше г-жа де Мортемар не употребляла выражение „оказать честь“, за исключением писем, в которых старалась придать лжи видимость правды). Вы знаете, что Вы у нас всегда как дома. На сей раз Вы оказались правы, потому что вечер провалился, как все, к чему готовятся не более двух часов» — и т. д. Но уже новый, брошенный украдкой, взгляд прояснил Эдит все, что утаивал витиеватый язык де Шарлю. То был взгляд такой силы, что после того, как он ударил г-жу де Валькур, содержавшиеся в нем очевидный секрет и попытка утайки пришлись заодно и по юному перуанцу, которого г-жа де Мортемар как раз собиралась пригласить. Человек подозрительный, ясно видя, что тут кругом тайны, и не понимая, что таятся не от него, он вдруг почувствовал к г-же де Мортемар прилив дикой злобы и поклялся сыграть с ней множество мстительных шуток — например, послать ей пятьдесят порций кофе с мороженым в тот день, когда она никого не принимала, попросить поместить того, кто был приглашен, заметку в газетах о том, что концерт отменен, и напечатать ложные отчеты о будущих концертах, где были бы названы имена известных людей, которых по разным причинам не звали и с которыми не были даже знакомы. Г-жа де Мортемар напрасно так боялась г-жу де Валькур. Де Шарлю постарался в гораздо большей степени, чем это могло сделать присутствие г-жи де Валькур, испортить концерт. «Но, кузен, — в ответ на слова де Шарлю об „окружении“ сказала г-жа де Мортемар — состояние гиперостезии299, в которое она на мгновение впала, помогло ей понять их смысл, — мы избавим вас от всяких хлопот. Мне ничего не стоит попросить Жильбера». — «Ни в коем случае, тем более, что он не приглашен. Я все беру на себя. Сперва нужно исключить людей, у которых есть уши для того, чтобы не слышать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151