Меж могильными камнями росла высокая поблекшая трава, а когда я схватилась за ограду, на мои пальцы посыпались крошки ржавчины. Я застыла на какой-то миг, бессильно уставившись на могилы.
Здешняя церковь, должно быть, была церковью Святой Магды, но где она находилась по отношению к церкви Святой Аделы и к дому Вдовы я ни малейшего представления не имела. Может, нужно вернуться и спросить об этом ту фру Писуху, коли она все еще там?!
Она была там, но не одна. В нее вцепились двое мужчин, а ее крики разносились по всей округе, даже на самых дальних улицах.
– Отпустите меня, черт побери! Я ничего худого не сделала! Отпустите меня, вы, негодяи, скоты!
Один из них, пихнув ее к стене, что-то сказал, но что – я не расслышала. Женщина прекратила сопротивляться.
– Но почему? – удивленно сказала она. – Он ведь только спросил, где церковь…
Она посмотрела на проулок, прямо в мою сторону. Мужчина тоже обернулся, и я увидела его лицо, схожее во мраке с бледной круглой луной. Выпустив руку фру Писухи, он шагнул прямо ко мне.
– Иди сюда! – позвал он.
– Ну уж – спасибочки, с меня хватит.
Я не стала прохлаждаться. Резко повернувшись, я помчалась, как заяц, которого по пятам преследуют собаки. Мне не верилось, что у меня найдутся силы бежать. Но они у меня, ясное дело, были. Ноги мокро шлепали по уличной брусчатке. Назад в ворота и налево, прочь от церкви! Как можно дальше от церкви!
Я бежала, петляя по проулкам и дворам, пролезала, шмыгая, сквозь ограды и покосившиеся дощатые заборы, перебиралась через кучи мусора и помойки с отбросами, а один раз даже запросто протиснулась мимо двух здоровенных сонных свиноматок в узкой кишке свинарника.
Все время я выбирала самый тесный, самый темный, самый грязный путь, надеясь лишь, что люди за моей спиной окажутся слишком медлительными, или слишком ленивыми, слишком изнеженными, или же попросту слишком крупными, чтобы поспеть за мной.
Когда я в конце концов остановилась, потому как попросту не могла уже бежать, под ногами больше не было брусчатки, а вокруг ни каменных домов, ни застекленных оконных рам. Улицу, коли ее можно так назвать, обозначала мутная слякотная канава меж откосами из глины или досок. Здесь не было ни уличных вывесок, ни водяных насосов либо водосточных канав, а меньше всего наблюдалось уличных фонарей. Запах дыма и гари смешивался с вонью отбросов, мочи и навоза. Дома стояли так тесно прижавшись друг к другу, что во многих местах можно было, протянув руки, коснуться шершавых и неровных дощатых стен по обе стороны проулка. Лошадь с повозкой никогда здесь бы не проехала – разве что тачка, да и то с огромным трудом.
Нетрудно было понять, что я оказалась в самой темной, самой тесной и самой грязной части Дунарка – Грязном городе.
Присев на корточки, я прижалась спиной к чем-то замазанной глинобитной стене и прислушалась. Хотя стояла уже поздняя ночь, за тонкими стенами раздавались голоса, шумное бряканье глиняной посуды и звон жестяных ведер, брань, писк крысы, подбитой башмаком или камнем.
Но никаких шагов я не слышала. Я долго просидела в ожидании, что кто-то вынырнет из-за угла в узком проходе в проулке. Я не знала, удалось ли избавиться от них, не знала, что бы они сделали, коли б нашли меня теперь. Пожалуй, они всего-навсего не дали бы мне уйти. Скорее всего они снова потащили бы меня с собой. Быть может, привязали бы или посадили на цепь, как сажают охотничью собаку, которая в этот день больше не нужна.
Я так устала, что мне было почти все равно. Нет, пожалуй, не все равно. Только во мне все чувства притупились. Даже если б они вынырнули вместе с драконом на привязи там, в конце проулка, я была бы не в силах сделать больше ни шагу. А схвати они меня сейчас… да, тогда, по крайней мере, они не смогли бы использовать меня как охотничью собаку.
Нико они не нашли. А я не привела их в дом Вдовы!
Сколько я просидела так, не знаю. Может, я попросту клевала носом и на несколько мгновений впала в сон с открытыми глазами. Я не уверена в том, что мне вообще удалось бы подняться, если бы я так немилосердно не мерзла.
На бегу я вспотела. Но сейчас, когда я тихонько сидела, ночной холод пробирал вдвойне, прямо до костей. Моя одежда и волосы промокли насквозь, а зубы стучали. Но зато в конце проулка по-прежнему не слышалось никаких шагов и не видно было никаких теней. Похоже, я ускользнула от преследователей. Только бы сейчас найти какое-нибудь теплое и сухое укромное местечко и немного поспать. А затем, когда рассветет, попытаться вновь найти дом Вдовы.
Мои ноги, как и раньше, едва ли хотели нести меня, так ужасно они дрожали. Проулки же по-прежнему были такие грязные и слякотные, что под ногами хлюпало, когда я шла. Я отыскала какой-то крытый загон для скота, где ночевали три козы, и на краткий миг размечталась о мягкой соломе, а быть может, в придачу о глотке теплого козьего молока. Но из этого ровно ничего не вышло. Одна из трех коз оказалась злющим старым козлом, который выставил рога, лишь только я собралась перелезть через плетень.
Я готова была уже сдаться и усесться где-нибудь, прислонившись к стене, когда теплый и сладостный запах проник в мои ноздри, почти заглушив здешнюю вонь. Запах хлеба! Свежеиспеченного хлеба! Запах привел меня за угол, и я попала прямо в маленькую тесную усадебку, что казалась менее загаженной, нежели остальная часть Грязного города. Площадка двора была не только из грязи да ила, а из утоптанной глины и, казалось, ее иной раз даже подметали. Костяк дома, соединявший обе стороны двора, был из бревен с вмурованной в них глиной, а стены его были некогда побелены.
Ставни в одном из строений ленги были широко распахнуты, и в окно виднелись гигантская печь и труба, сложенная из красновато-коричневого камня. Пекаря же нигде не было видно, да и я не настолько обезумела, чтобы прокрасться в пекарню в том виде, в каком пребывала. Слова «дерьмовая девчонка» наверняка были бы очень метким описанием меня как раз теперь. Даже самый милейший и всепонимающий пекарь впал бы в бешенство, стал бы берсерком, увидев в своей пекарне замурзанного поросенка.
Однако же на дворе у стены стояла повозка. А что коли я залезу под нее… Мне хотелось укрыться от зарядившего мелкого дождика и от враждебных взглядов. А стена, где проходила дымовая труба, была наверняка замечательно теплой.
Прокравшись по двору, я вжалась меж колесом повозки и стеной и с глубочайшей благодарностью вползла во мрак под прицеп повозки. «Замечательное укрытие», – подумала я. И думала так до тех пор, пока не положила руку на нечто мягкое, теплое и живое, прошипевшее:
– Отвали! Отстань от меня! Знай, у меня нож!..
Роза
Вот так я встретила Розу. И не будь я так измотана, мы, пожалуй, никогда бы не перемолвились даже словом друг с другом, ведь я бы тут же улизнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Здешняя церковь, должно быть, была церковью Святой Магды, но где она находилась по отношению к церкви Святой Аделы и к дому Вдовы я ни малейшего представления не имела. Может, нужно вернуться и спросить об этом ту фру Писуху, коли она все еще там?!
Она была там, но не одна. В нее вцепились двое мужчин, а ее крики разносились по всей округе, даже на самых дальних улицах.
– Отпустите меня, черт побери! Я ничего худого не сделала! Отпустите меня, вы, негодяи, скоты!
Один из них, пихнув ее к стене, что-то сказал, но что – я не расслышала. Женщина прекратила сопротивляться.
– Но почему? – удивленно сказала она. – Он ведь только спросил, где церковь…
Она посмотрела на проулок, прямо в мою сторону. Мужчина тоже обернулся, и я увидела его лицо, схожее во мраке с бледной круглой луной. Выпустив руку фру Писухи, он шагнул прямо ко мне.
– Иди сюда! – позвал он.
– Ну уж – спасибочки, с меня хватит.
Я не стала прохлаждаться. Резко повернувшись, я помчалась, как заяц, которого по пятам преследуют собаки. Мне не верилось, что у меня найдутся силы бежать. Но они у меня, ясное дело, были. Ноги мокро шлепали по уличной брусчатке. Назад в ворота и налево, прочь от церкви! Как можно дальше от церкви!
Я бежала, петляя по проулкам и дворам, пролезала, шмыгая, сквозь ограды и покосившиеся дощатые заборы, перебиралась через кучи мусора и помойки с отбросами, а один раз даже запросто протиснулась мимо двух здоровенных сонных свиноматок в узкой кишке свинарника.
Все время я выбирала самый тесный, самый темный, самый грязный путь, надеясь лишь, что люди за моей спиной окажутся слишком медлительными, или слишком ленивыми, слишком изнеженными, или же попросту слишком крупными, чтобы поспеть за мной.
Когда я в конце концов остановилась, потому как попросту не могла уже бежать, под ногами больше не было брусчатки, а вокруг ни каменных домов, ни застекленных оконных рам. Улицу, коли ее можно так назвать, обозначала мутная слякотная канава меж откосами из глины или досок. Здесь не было ни уличных вывесок, ни водяных насосов либо водосточных канав, а меньше всего наблюдалось уличных фонарей. Запах дыма и гари смешивался с вонью отбросов, мочи и навоза. Дома стояли так тесно прижавшись друг к другу, что во многих местах можно было, протянув руки, коснуться шершавых и неровных дощатых стен по обе стороны проулка. Лошадь с повозкой никогда здесь бы не проехала – разве что тачка, да и то с огромным трудом.
Нетрудно было понять, что я оказалась в самой темной, самой тесной и самой грязной части Дунарка – Грязном городе.
Присев на корточки, я прижалась спиной к чем-то замазанной глинобитной стене и прислушалась. Хотя стояла уже поздняя ночь, за тонкими стенами раздавались голоса, шумное бряканье глиняной посуды и звон жестяных ведер, брань, писк крысы, подбитой башмаком или камнем.
Но никаких шагов я не слышала. Я долго просидела в ожидании, что кто-то вынырнет из-за угла в узком проходе в проулке. Я не знала, удалось ли избавиться от них, не знала, что бы они сделали, коли б нашли меня теперь. Пожалуй, они всего-навсего не дали бы мне уйти. Скорее всего они снова потащили бы меня с собой. Быть может, привязали бы или посадили на цепь, как сажают охотничью собаку, которая в этот день больше не нужна.
Я так устала, что мне было почти все равно. Нет, пожалуй, не все равно. Только во мне все чувства притупились. Даже если б они вынырнули вместе с драконом на привязи там, в конце проулка, я была бы не в силах сделать больше ни шагу. А схвати они меня сейчас… да, тогда, по крайней мере, они не смогли бы использовать меня как охотничью собаку.
Нико они не нашли. А я не привела их в дом Вдовы!
Сколько я просидела так, не знаю. Может, я попросту клевала носом и на несколько мгновений впала в сон с открытыми глазами. Я не уверена в том, что мне вообще удалось бы подняться, если бы я так немилосердно не мерзла.
На бегу я вспотела. Но сейчас, когда я тихонько сидела, ночной холод пробирал вдвойне, прямо до костей. Моя одежда и волосы промокли насквозь, а зубы стучали. Но зато в конце проулка по-прежнему не слышалось никаких шагов и не видно было никаких теней. Похоже, я ускользнула от преследователей. Только бы сейчас найти какое-нибудь теплое и сухое укромное местечко и немного поспать. А затем, когда рассветет, попытаться вновь найти дом Вдовы.
Мои ноги, как и раньше, едва ли хотели нести меня, так ужасно они дрожали. Проулки же по-прежнему были такие грязные и слякотные, что под ногами хлюпало, когда я шла. Я отыскала какой-то крытый загон для скота, где ночевали три козы, и на краткий миг размечталась о мягкой соломе, а быть может, в придачу о глотке теплого козьего молока. Но из этого ровно ничего не вышло. Одна из трех коз оказалась злющим старым козлом, который выставил рога, лишь только я собралась перелезть через плетень.
Я готова была уже сдаться и усесться где-нибудь, прислонившись к стене, когда теплый и сладостный запах проник в мои ноздри, почти заглушив здешнюю вонь. Запах хлеба! Свежеиспеченного хлеба! Запах привел меня за угол, и я попала прямо в маленькую тесную усадебку, что казалась менее загаженной, нежели остальная часть Грязного города. Площадка двора была не только из грязи да ила, а из утоптанной глины и, казалось, ее иной раз даже подметали. Костяк дома, соединявший обе стороны двора, был из бревен с вмурованной в них глиной, а стены его были некогда побелены.
Ставни в одном из строений ленги были широко распахнуты, и в окно виднелись гигантская печь и труба, сложенная из красновато-коричневого камня. Пекаря же нигде не было видно, да и я не настолько обезумела, чтобы прокрасться в пекарню в том виде, в каком пребывала. Слова «дерьмовая девчонка» наверняка были бы очень метким описанием меня как раз теперь. Даже самый милейший и всепонимающий пекарь впал бы в бешенство, стал бы берсерком, увидев в своей пекарне замурзанного поросенка.
Однако же на дворе у стены стояла повозка. А что коли я залезу под нее… Мне хотелось укрыться от зарядившего мелкого дождика и от враждебных взглядов. А стена, где проходила дымовая труба, была наверняка замечательно теплой.
Прокравшись по двору, я вжалась меж колесом повозки и стеной и с глубочайшей благодарностью вползла во мрак под прицеп повозки. «Замечательное укрытие», – подумала я. И думала так до тех пор, пока не положила руку на нечто мягкое, теплое и живое, прошипевшее:
– Отвали! Отстань от меня! Знай, у меня нож!..
Роза
Вот так я встретила Розу. И не будь я так измотана, мы, пожалуй, никогда бы не перемолвились даже словом друг с другом, ведь я бы тут же улизнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47