ее некрасивое лицо освещалось, становилось тонким, неожиданно прелестным. Саша была здесь на каникулах, жила с матерью на дебаркадере.
– Что ж ты цветы за решетку сажаешь? – лениво пошутил Лузга.
– Пятиклашек по ним учить будут, – она покосилась на него. – Ты, что ли, в школе ботанику не учил?
– Не помню.
– Ну, и враки! Как это не помнишь?! Не старик.
– Не, не помню.
– На тебя просто зла не хватает! – всерьез рассердилась она.
Из дебаркадера вышла Лида с тазом рыбы, покосилась в сторону дочери. Стала чистить рыбу и все косилась. Наконец постучала ножом по тазу. Саша обернулась. Мать быстро заговорила пальцами и лицом – языком глухонемых. Саша выслушала, упрямо дернула плечом и отвернулась.
– Чего она? – без интереса спросил Лузга.
– Не твое дело! – сердито бросила девочка.
На реке вдалеке застучал мотор. Саша прислушалась,
– Манков?
– Он, – сказал Лузга.
Крупная моторка с разгона вползла на песок. Милиционер Манков несколько секунд сидел неподвижно, по профессиональной привычке внимательно и последовательно оглядывая берег и вырубку с избами.
На дебаркадере появился начальник пристани Фадеичев в застиранном кителе и форменной фуражке. Начальственно поднял руку на шутливо отданную Манковым честь.
– Привет товарищу капитану рейда! – сказал Манков.
Фадеич, так его все звали, кивнул и скрылся.
Манков встал, ступил на берег и небрежным рывком втащил тяжелую лодку на землю. Он был необычайно силен, хотя и не больно высок ростом.
На звук мотора Копалыч загодя вышел из сарая и направился к Лузге. Тот встал. Оба напряженно смотрели на милиционера.
Наконец Манков впервые посмотрел в их сторону, внимательно оглядел, помедлил и кивнул. Лузга тут же лег, а Копалыч поспешил назад, к сараю.
Все это время Саша чрезмерно внимательно занималась гербарием и как бы не видела процедуры проверки ссыльных. Чужое унижение раздражало ее.
К лодке Манкова подошли бригадир Яков, другой старик, маленький, и черноглазая старуха. Маленькому Манков привез двуручную пилу, Якову обещанное не привез, а черноглазая получила от него три стекла для керосиновой лампы.
Манков достал из лодки потертый саквояж, забросил за спину автомат ППШ, а затем взял связанные шпагатом три деревянные резные рамки и пошел к пристани.
Саша искоса посмотрела на Лузгу.
– Копалыча зовут так, потому что в тайге копается, А почему тебя Лузгой зовут?
– Так я и есть Лузга.
– Ну, и врешь ты все! – опять рассердилась она. – Все ты помнишь, а не говоришь, потому что ты бессовестный! У нас просто так не сажают!
Лузга засмеялся, поднял камешек и кинул Саше на колени.
Она с нарочитой брезгливостью сбросила камешек.
* * *
Манков вошел в комнату Фадеича.
На реке Фадеич прослужил всю жизнь, бывал и капитаном буксира, а когда списали из плавсостава по здоровью, стали его понижать – главным образом из-за бестолковости и вздорности характера – и допонижали до этого дебаркадера. Дальше некуда. Жену он два года как схоронил, сыновья еще раньше разлетелись и жили где-то глухо, а больше у него никого не было. Вся жизнь и его и его близких была с ним – на стенах комнаты, точней, каюты. Он очень любил фотографироваться, а рамочки для фоток делал сам. Были на стенах и картинки из «Огонька» – тоже в рамах.
На столе стоял самовар трубой в форточку. Фадеич листал старый «Огонек». Манков протянул рамочки, Фадеич принял их с вожделением.
– Взял у фотографа, – сказал Манков. – Пошлешь ему пару балыков
– Фабричные! – Фадеич ласкал рамки пальцами. Манков достал из саквояжа газеты, бросил на кровать. Сел, устало откинулся к стене.
– Чем живет страна? – Фадеич покосился на газеты.
Манков угрюмо посмотрел на журнал. Там был портрет Берии.
– Позавчера кореша схоронил. Воевали вместе.
– Скончался от ран? – деловито спросил старик.
– Урки зарезали. В подъезде. С дежурства шел. Зарезали, раздели – форму сняли, наган… Это они так амнистию празднуют! Магазин грабанули, с пальбой, людей поранили… Ну, мы их!.. Но шесть человек ушли в тайгу, а у нас собак не хватает!
– Какую амнистию? – спросил Фадеич.
Манков поморщился, вырвал у него журнал.
– Дай сюда! Вот! – Он потряс портретом. – Маршал Берия, Лаврентий Палыч… Весной, после смерти товарища Сталина, всем уркам амнистию дали. Его дело. Я ничего понять не мог! Всех урок – на свободу! Органы с ног сбились, до сих пор кровью захлебываемся, мать твою!..
– Все было учтено, – легко сказал старик. – Значит так надо.
Манков пристально посмотрел на него.
– Я сегодня, только светать стало, заправлял лодку. Смотрю, Дмитрюк едет, начальник милиции, верхом, и на седле что-то такое везет… Туман был понизу, лошади не видно, только голова иногда показывается, а у Дмитрюка перед грудью портрет – вот такой! – Манков не совсем еще пришел в себя от утреннего впечатления. – Да не один – три! Бросил их на песок, слез и – ко мне. «Полей, – говорит, – бензином». Я говорю: «Это приказ?» – «Приказ, – говорит, – что же еще». И потом много еще ворчал, все матом… Ну, и спалили.
Фадеич не сразу спросил:
– А чей портрет-то?
– Так я ж говорю! – Манков обозлился, ткнул в портрет. – Его! Чей…
Фадеич долго молчал, потом спросил:
– Дмитрюк – враг народа?
Манков поморщился – Фадеич раздражал его своим неумением думать.
– По радио было сообщение. Дмитрюк позвонил в краевое управление, там подтвердили: разоблачен, выведен из состава, судили… Все!
Манков выдрал портрет из журнала.
– Нет! – забеспокоился Фадеич. – Я не оповещен.
– Я тебя оповестил.
– Пока нет бумаги…
– Защищаешь? – тихо спросил Манков.
Некоторое время сидели молча, глядя друг на друга.
– А по инструкции, – спросил старик, – кто имеет право портреты уничтожать?
– А кто здесь есть, кроме нас двоих?
* * *
По улице к дебаркадеру неторопливо шел Зотов. Подошел к Саше.
– Александра, почему не заходишь?
– Чего я там не видела! – Она ощетинилась, как раздраженный ежик.
– Именно, что не видела. Сгущенку не видела. Так? Конфеты «лимонная долька». Так?
– Да нужны мне ваши конфеты! Прямо я тут вся…
Она оборвала себя и отвернулась.
– Грубишь, – мягко сказал Зотов, покачал головой и шагнул в сторону дебаркадера.
Па пути лежал Лузга.
– Уберись, – сказал Зотов.
Лузга не пошевелился. Зотов беззлобно пнул его. Лузга отполз немного. Зотов прошел мимо.
Закусив губу, Саша отвернулась от Лузги. Он снова взял камешек бросил в ее сторону. Она дернула плечом:
– Ну и валяйся, как…
Он ногой подтолкнул к ней банку из-под тушенки, перевернулся па спину и вытянулся.
Она быстро глянула на него, фыркнула:
– Делать мне больше нечего!
– Мумия готова, – сказал Лузга, складывая на груди руки.
– Ну сколько можно, ей-богу! – воскликнула Саша, с трудом сдерживая улыбку, потом взяла банку и принялась сыпать на Лузгу песок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Что ж ты цветы за решетку сажаешь? – лениво пошутил Лузга.
– Пятиклашек по ним учить будут, – она покосилась на него. – Ты, что ли, в школе ботанику не учил?
– Не помню.
– Ну, и враки! Как это не помнишь?! Не старик.
– Не, не помню.
– На тебя просто зла не хватает! – всерьез рассердилась она.
Из дебаркадера вышла Лида с тазом рыбы, покосилась в сторону дочери. Стала чистить рыбу и все косилась. Наконец постучала ножом по тазу. Саша обернулась. Мать быстро заговорила пальцами и лицом – языком глухонемых. Саша выслушала, упрямо дернула плечом и отвернулась.
– Чего она? – без интереса спросил Лузга.
– Не твое дело! – сердито бросила девочка.
На реке вдалеке застучал мотор. Саша прислушалась,
– Манков?
– Он, – сказал Лузга.
Крупная моторка с разгона вползла на песок. Милиционер Манков несколько секунд сидел неподвижно, по профессиональной привычке внимательно и последовательно оглядывая берег и вырубку с избами.
На дебаркадере появился начальник пристани Фадеичев в застиранном кителе и форменной фуражке. Начальственно поднял руку на шутливо отданную Манковым честь.
– Привет товарищу капитану рейда! – сказал Манков.
Фадеич, так его все звали, кивнул и скрылся.
Манков встал, ступил на берег и небрежным рывком втащил тяжелую лодку на землю. Он был необычайно силен, хотя и не больно высок ростом.
На звук мотора Копалыч загодя вышел из сарая и направился к Лузге. Тот встал. Оба напряженно смотрели на милиционера.
Наконец Манков впервые посмотрел в их сторону, внимательно оглядел, помедлил и кивнул. Лузга тут же лег, а Копалыч поспешил назад, к сараю.
Все это время Саша чрезмерно внимательно занималась гербарием и как бы не видела процедуры проверки ссыльных. Чужое унижение раздражало ее.
К лодке Манкова подошли бригадир Яков, другой старик, маленький, и черноглазая старуха. Маленькому Манков привез двуручную пилу, Якову обещанное не привез, а черноглазая получила от него три стекла для керосиновой лампы.
Манков достал из лодки потертый саквояж, забросил за спину автомат ППШ, а затем взял связанные шпагатом три деревянные резные рамки и пошел к пристани.
Саша искоса посмотрела на Лузгу.
– Копалыча зовут так, потому что в тайге копается, А почему тебя Лузгой зовут?
– Так я и есть Лузга.
– Ну, и врешь ты все! – опять рассердилась она. – Все ты помнишь, а не говоришь, потому что ты бессовестный! У нас просто так не сажают!
Лузга засмеялся, поднял камешек и кинул Саше на колени.
Она с нарочитой брезгливостью сбросила камешек.
* * *
Манков вошел в комнату Фадеича.
На реке Фадеич прослужил всю жизнь, бывал и капитаном буксира, а когда списали из плавсостава по здоровью, стали его понижать – главным образом из-за бестолковости и вздорности характера – и допонижали до этого дебаркадера. Дальше некуда. Жену он два года как схоронил, сыновья еще раньше разлетелись и жили где-то глухо, а больше у него никого не было. Вся жизнь и его и его близких была с ним – на стенах комнаты, точней, каюты. Он очень любил фотографироваться, а рамочки для фоток делал сам. Были на стенах и картинки из «Огонька» – тоже в рамах.
На столе стоял самовар трубой в форточку. Фадеич листал старый «Огонек». Манков протянул рамочки, Фадеич принял их с вожделением.
– Взял у фотографа, – сказал Манков. – Пошлешь ему пару балыков
– Фабричные! – Фадеич ласкал рамки пальцами. Манков достал из саквояжа газеты, бросил на кровать. Сел, устало откинулся к стене.
– Чем живет страна? – Фадеич покосился на газеты.
Манков угрюмо посмотрел на журнал. Там был портрет Берии.
– Позавчера кореша схоронил. Воевали вместе.
– Скончался от ран? – деловито спросил старик.
– Урки зарезали. В подъезде. С дежурства шел. Зарезали, раздели – форму сняли, наган… Это они так амнистию празднуют! Магазин грабанули, с пальбой, людей поранили… Ну, мы их!.. Но шесть человек ушли в тайгу, а у нас собак не хватает!
– Какую амнистию? – спросил Фадеич.
Манков поморщился, вырвал у него журнал.
– Дай сюда! Вот! – Он потряс портретом. – Маршал Берия, Лаврентий Палыч… Весной, после смерти товарища Сталина, всем уркам амнистию дали. Его дело. Я ничего понять не мог! Всех урок – на свободу! Органы с ног сбились, до сих пор кровью захлебываемся, мать твою!..
– Все было учтено, – легко сказал старик. – Значит так надо.
Манков пристально посмотрел на него.
– Я сегодня, только светать стало, заправлял лодку. Смотрю, Дмитрюк едет, начальник милиции, верхом, и на седле что-то такое везет… Туман был понизу, лошади не видно, только голова иногда показывается, а у Дмитрюка перед грудью портрет – вот такой! – Манков не совсем еще пришел в себя от утреннего впечатления. – Да не один – три! Бросил их на песок, слез и – ко мне. «Полей, – говорит, – бензином». Я говорю: «Это приказ?» – «Приказ, – говорит, – что же еще». И потом много еще ворчал, все матом… Ну, и спалили.
Фадеич не сразу спросил:
– А чей портрет-то?
– Так я ж говорю! – Манков обозлился, ткнул в портрет. – Его! Чей…
Фадеич долго молчал, потом спросил:
– Дмитрюк – враг народа?
Манков поморщился – Фадеич раздражал его своим неумением думать.
– По радио было сообщение. Дмитрюк позвонил в краевое управление, там подтвердили: разоблачен, выведен из состава, судили… Все!
Манков выдрал портрет из журнала.
– Нет! – забеспокоился Фадеич. – Я не оповещен.
– Я тебя оповестил.
– Пока нет бумаги…
– Защищаешь? – тихо спросил Манков.
Некоторое время сидели молча, глядя друг на друга.
– А по инструкции, – спросил старик, – кто имеет право портреты уничтожать?
– А кто здесь есть, кроме нас двоих?
* * *
По улице к дебаркадеру неторопливо шел Зотов. Подошел к Саше.
– Александра, почему не заходишь?
– Чего я там не видела! – Она ощетинилась, как раздраженный ежик.
– Именно, что не видела. Сгущенку не видела. Так? Конфеты «лимонная долька». Так?
– Да нужны мне ваши конфеты! Прямо я тут вся…
Она оборвала себя и отвернулась.
– Грубишь, – мягко сказал Зотов, покачал головой и шагнул в сторону дебаркадера.
Па пути лежал Лузга.
– Уберись, – сказал Зотов.
Лузга не пошевелился. Зотов беззлобно пнул его. Лузга отполз немного. Зотов прошел мимо.
Закусив губу, Саша отвернулась от Лузги. Он снова взял камешек бросил в ее сторону. Она дернула плечом:
– Ну и валяйся, как…
Он ногой подтолкнул к ней банку из-под тушенки, перевернулся па спину и вытянулся.
Она быстро глянула на него, фыркнула:
– Делать мне больше нечего!
– Мумия готова, – сказал Лузга, складывая на груди руки.
– Ну сколько можно, ей-богу! – воскликнула Саша, с трудом сдерживая улыбку, потом взяла банку и принялась сыпать на Лузгу песок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10