ходил по лагерю злой, недовольный и все время прикладывал к багровой шишке мокрый лист подорожника. Когда Ваня предложил съездить на плес порыбачить, Андрей зло ответил:
— Я не нанимался к твоему дружку-кулаку заготовителем… тебе нравится — рыбачь. У него мешков много припасено.
— С каких это пор он моим дружком стал? — опешил Ваня. — Ты говори, да не заговаривайся.
— Я могу вообще с тобой не разговаривать, — отрезал Андрей и, в сердцах припечатав ко лбу лист подорожника, ушел в палатку к микробиологам.
Так до ужина они больше и не перекинулись ни одним словом. За столом тоже сидели молча, каждый глядя в свою тарелку.
После ужина Андрей сразу пришел в палатку и стал собирать свои вещи.
— Ты чего это? — первым не выдержал и спросил Ваня. — Переезжаешь в другую палатку?
— Не переезжаю, а уезжаю, — пробурчал Андрей. — Завтра утром в путь-дорогу.
— Нас никто не гонит.
— Мало ли, что не гонят… Надо совесть знать: разрешили побыть здесь неделю — и на том спасибо.
— Вера Хечекова только что мне сказала, что завтра поплывем на дальний остров к ихтиологам. У них там моториста нет.
— Это ты у нас известный моторист, а я никто, — с обидой сказал Андрей. — Впередсмотрящий.
— Я хотел тебе дать, но, помнишь, Галина Алексеевна…
— Помню, помню, как ты хотел мне дать, — оборвал Андрей. — На другой день, когда чуть в топляк не врезался…
— Хорошо, приедем к ихтиологам, ты сядешь за мотор.
— Поздно, Ваня, поздно, — сказал Андрей. — Не сяду я больше за мотор. И в лодку не сяду. Никакой не моторист я, а пустое место! Поэтому ты мне и не доверил румпель. И правильно сделал. И вообще…
— Что вообще?
Андрей не ответил. Молча запихивал в вещмешок грязную клетчатую рубаху, шерстяные носки, коробку с блеснами. В скудном свете, пробивающемся сквозь зеленый брезент, лица его было не видно.
— Хечекова сказала, что мы три дня будем жить на острове с ихтиологами, — продолжал Ваня. — Вот там и щук будем ловить, и ряпушку.
— Лови на здоровье, а я — гуд бай! До дому, до хаты!
Андрей швырнул вещмешок в угол и повернулся к приятелю. — Не получился из меня полярник-папанинец, — сказал он. — Только и гожусь на то, чтобы твои удочки сзади носить, да «подай-принеси». И зачем я инструкции зубрил?! Карбюраторы, конденсаторы, маховики… Стоило на Север ехать, чтобы на все эти моторы издали любоваться? Их у нас, в Ленинграде, в магазинах полно. Да мне Иван Васильевич — отец Кости — всегда разрешит по Неве покататься! И ничего прекрасного на твоем Вял-озере нет. Наши карельские озера в тысячу раз красивее, и нет таких омерзительных комаров и гнуса. Даже выкупаться ни разу не пришлось… Дурак я, болван, что послушался тебя и поехал сюда!
Хотя последнее время Ваня и чувствовал, что с приятелем творится что-то неладное, такого взрыва он не ожидал.
— А рыбалка какая здесь! — растерянно сказал он. — Где ты еще так ловил?
— Я человек не жадный. Мне много не надо. Зачем попусту губить рыбу? Для Ивана Николаевича? То-то он ласковый стал! Будто кот ходит по берегу и ждет готовеньких окуней… И никакого у него ревматизма нет. Привык жар загребать чужими руками. Мы ему уже три ящика наловили, а он даже попробовать вяленого окуня не дал.
— Хочешь, залезу на вышку и приволоку тебе хоть сто штук?
— Я сейчас уехал бы отсюда, — сказал Андрей. — Да не на чем…
— Один? Без меня?
Андрей нагнулся и стал расшнуровывать ботинки. Черная прядь волос, прикрыв шишку, закачалась у носа.
— Ты не поедешь со мной, — негромко сказал Андрей. — Поэтому я тебя и не зову.
— И ты не поедешь.
— Поеду, Ваня, — твердо сказал Андрей. — Еще как поеду!
— Знаешь кто ты тогда будешь? Дезертир!
— Обзывай меня как хочешь, — устало сказал Андрей. — Самые плохие слова — ничто по сравнению с комарами да мошкой!
— Комары всех одинаково кусают.
— Я спать хочу, — сказал Андрей и, не раздеваясь, бухнулся на раскладушку, быстро забрался в спальный мешок, застегнулся до самого верха и старательно засопел.
«Чего это он забастовал? — подумал Ваня, тоже укладываясь спать. — Ладно, проспится — одумается. Утро вечера мудренее…» Однако когда утром Ваня открыл глаза, раскладушка Андрея Пирожкова была пуста. Не было в углу и рюкзака. Сидя до половины в мешке, Ваня растерянно хлопал глазами. Уходил сон, приходило незнакомое чувство одиночества. Как же это так? Лучший друг… Ваня все еще не мог поверить, что Андрея нет. Не будет рядом за завтраком, на берегу, в палатке. Он еще и еще раз обводил взглядом полусумрачные углы, прыгнув на брезентовый пол, заглянул под раскладушку: пусто. Лишь в кармашке над маленьким окошком обнаружил карандаш и белый блокнот. На первой странице написано: «Ваня…» — и все, больше ни слова.
«Удрал потихоньку, как мышь, и даже не попрощался… — с горечью подумал Ваня. — Мошка, комары… Может быть, это оса его доконала?.. Вроде не жаловался, не ныл; что с ним случилось? Эх, ты, Андрей, Андрей!»
Большая алюминиевая «Казанка» ходко идет по Вял-озеру. От кормы в обе стороны разбежались пенистые волны. Крепко держа румпель мотора «Москва», на сиденье нахохлился Ваня. В лодке Валентина Гавриловна, Вера Хечекова и Галя Летанская, тоже микробиолог. Холодный ветер с брызгами хлещет в лицо. Девушки закутались в брезентовые плащи, подняли остроконечные капюшоны и повернулись к ветру спинами.
«Казанка» идет хорошо. Еще бы! «Москва» — это не «Ветерок». Одиннадцать лошадиных сил. Если дать полный газ, лодка приподнимет нос и еще быстрее помчится. Полный газ давать нельзя. Валентина Гавриловна строго-настрого запретила. В озере прячутся коварные топляки. Топляк — это бревно, торчком плавающее в озере. Наружу выглядывает лишь круглая черная шапочка. Такие топляки не страшны, их издалека видно. Встречаются топляки, полностью ушедшие под воду, как подводные лодки. Их вообще можно не увидеть. Лодка проскакивает над таким топляком, а крыльчатка мотора может зацепить. И тогда стой и меняй шплинт. Самый опасный топляк — это тот, который то немного выглянет из воды, то снова спрячется. Не отвернешь вовремя — такой топляк может пропороть дно лодки. Валентина Гавриловна говорит, такие случаи на этом озере были. Поэтому Ваня не дает полный газ и внимательно смотрит на воду. Прямо по курсу что-то мелькнуло в волнах и пропало. Ваня отводит в сторону румпель, и лодка плавно меняет направление. Так и есть — самый коварный топляк! Когда набегает волна, его не видно. Потом выглянет на секунду — и снова под воду. Да-а, тут гляди в оба!
Сегодня Ваня не радуется живописным берегам, озеру, интересному путешествию. У него плохое настроение. Светлые пронзительные глаза сощурены, губы сжаты. Не ожидал от Андрея такого! Где он сейчас? Машина ушла в три утра. Валентина Гавриловна еще вечером дала ему деньги на билет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Я не нанимался к твоему дружку-кулаку заготовителем… тебе нравится — рыбачь. У него мешков много припасено.
— С каких это пор он моим дружком стал? — опешил Ваня. — Ты говори, да не заговаривайся.
— Я могу вообще с тобой не разговаривать, — отрезал Андрей и, в сердцах припечатав ко лбу лист подорожника, ушел в палатку к микробиологам.
Так до ужина они больше и не перекинулись ни одним словом. За столом тоже сидели молча, каждый глядя в свою тарелку.
После ужина Андрей сразу пришел в палатку и стал собирать свои вещи.
— Ты чего это? — первым не выдержал и спросил Ваня. — Переезжаешь в другую палатку?
— Не переезжаю, а уезжаю, — пробурчал Андрей. — Завтра утром в путь-дорогу.
— Нас никто не гонит.
— Мало ли, что не гонят… Надо совесть знать: разрешили побыть здесь неделю — и на том спасибо.
— Вера Хечекова только что мне сказала, что завтра поплывем на дальний остров к ихтиологам. У них там моториста нет.
— Это ты у нас известный моторист, а я никто, — с обидой сказал Андрей. — Впередсмотрящий.
— Я хотел тебе дать, но, помнишь, Галина Алексеевна…
— Помню, помню, как ты хотел мне дать, — оборвал Андрей. — На другой день, когда чуть в топляк не врезался…
— Хорошо, приедем к ихтиологам, ты сядешь за мотор.
— Поздно, Ваня, поздно, — сказал Андрей. — Не сяду я больше за мотор. И в лодку не сяду. Никакой не моторист я, а пустое место! Поэтому ты мне и не доверил румпель. И правильно сделал. И вообще…
— Что вообще?
Андрей не ответил. Молча запихивал в вещмешок грязную клетчатую рубаху, шерстяные носки, коробку с блеснами. В скудном свете, пробивающемся сквозь зеленый брезент, лица его было не видно.
— Хечекова сказала, что мы три дня будем жить на острове с ихтиологами, — продолжал Ваня. — Вот там и щук будем ловить, и ряпушку.
— Лови на здоровье, а я — гуд бай! До дому, до хаты!
Андрей швырнул вещмешок в угол и повернулся к приятелю. — Не получился из меня полярник-папанинец, — сказал он. — Только и гожусь на то, чтобы твои удочки сзади носить, да «подай-принеси». И зачем я инструкции зубрил?! Карбюраторы, конденсаторы, маховики… Стоило на Север ехать, чтобы на все эти моторы издали любоваться? Их у нас, в Ленинграде, в магазинах полно. Да мне Иван Васильевич — отец Кости — всегда разрешит по Неве покататься! И ничего прекрасного на твоем Вял-озере нет. Наши карельские озера в тысячу раз красивее, и нет таких омерзительных комаров и гнуса. Даже выкупаться ни разу не пришлось… Дурак я, болван, что послушался тебя и поехал сюда!
Хотя последнее время Ваня и чувствовал, что с приятелем творится что-то неладное, такого взрыва он не ожидал.
— А рыбалка какая здесь! — растерянно сказал он. — Где ты еще так ловил?
— Я человек не жадный. Мне много не надо. Зачем попусту губить рыбу? Для Ивана Николаевича? То-то он ласковый стал! Будто кот ходит по берегу и ждет готовеньких окуней… И никакого у него ревматизма нет. Привык жар загребать чужими руками. Мы ему уже три ящика наловили, а он даже попробовать вяленого окуня не дал.
— Хочешь, залезу на вышку и приволоку тебе хоть сто штук?
— Я сейчас уехал бы отсюда, — сказал Андрей. — Да не на чем…
— Один? Без меня?
Андрей нагнулся и стал расшнуровывать ботинки. Черная прядь волос, прикрыв шишку, закачалась у носа.
— Ты не поедешь со мной, — негромко сказал Андрей. — Поэтому я тебя и не зову.
— И ты не поедешь.
— Поеду, Ваня, — твердо сказал Андрей. — Еще как поеду!
— Знаешь кто ты тогда будешь? Дезертир!
— Обзывай меня как хочешь, — устало сказал Андрей. — Самые плохие слова — ничто по сравнению с комарами да мошкой!
— Комары всех одинаково кусают.
— Я спать хочу, — сказал Андрей и, не раздеваясь, бухнулся на раскладушку, быстро забрался в спальный мешок, застегнулся до самого верха и старательно засопел.
«Чего это он забастовал? — подумал Ваня, тоже укладываясь спать. — Ладно, проспится — одумается. Утро вечера мудренее…» Однако когда утром Ваня открыл глаза, раскладушка Андрея Пирожкова была пуста. Не было в углу и рюкзака. Сидя до половины в мешке, Ваня растерянно хлопал глазами. Уходил сон, приходило незнакомое чувство одиночества. Как же это так? Лучший друг… Ваня все еще не мог поверить, что Андрея нет. Не будет рядом за завтраком, на берегу, в палатке. Он еще и еще раз обводил взглядом полусумрачные углы, прыгнув на брезентовый пол, заглянул под раскладушку: пусто. Лишь в кармашке над маленьким окошком обнаружил карандаш и белый блокнот. На первой странице написано: «Ваня…» — и все, больше ни слова.
«Удрал потихоньку, как мышь, и даже не попрощался… — с горечью подумал Ваня. — Мошка, комары… Может быть, это оса его доконала?.. Вроде не жаловался, не ныл; что с ним случилось? Эх, ты, Андрей, Андрей!»
Большая алюминиевая «Казанка» ходко идет по Вял-озеру. От кормы в обе стороны разбежались пенистые волны. Крепко держа румпель мотора «Москва», на сиденье нахохлился Ваня. В лодке Валентина Гавриловна, Вера Хечекова и Галя Летанская, тоже микробиолог. Холодный ветер с брызгами хлещет в лицо. Девушки закутались в брезентовые плащи, подняли остроконечные капюшоны и повернулись к ветру спинами.
«Казанка» идет хорошо. Еще бы! «Москва» — это не «Ветерок». Одиннадцать лошадиных сил. Если дать полный газ, лодка приподнимет нос и еще быстрее помчится. Полный газ давать нельзя. Валентина Гавриловна строго-настрого запретила. В озере прячутся коварные топляки. Топляк — это бревно, торчком плавающее в озере. Наружу выглядывает лишь круглая черная шапочка. Такие топляки не страшны, их издалека видно. Встречаются топляки, полностью ушедшие под воду, как подводные лодки. Их вообще можно не увидеть. Лодка проскакивает над таким топляком, а крыльчатка мотора может зацепить. И тогда стой и меняй шплинт. Самый опасный топляк — это тот, который то немного выглянет из воды, то снова спрячется. Не отвернешь вовремя — такой топляк может пропороть дно лодки. Валентина Гавриловна говорит, такие случаи на этом озере были. Поэтому Ваня не дает полный газ и внимательно смотрит на воду. Прямо по курсу что-то мелькнуло в волнах и пропало. Ваня отводит в сторону румпель, и лодка плавно меняет направление. Так и есть — самый коварный топляк! Когда набегает волна, его не видно. Потом выглянет на секунду — и снова под воду. Да-а, тут гляди в оба!
Сегодня Ваня не радуется живописным берегам, озеру, интересному путешествию. У него плохое настроение. Светлые пронзительные глаза сощурены, губы сжаты. Не ожидал от Андрея такого! Где он сейчас? Машина ушла в три утра. Валентина Гавриловна еще вечером дала ему деньги на билет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63