— Покачу помаленьку.
— Кто же даром такие вещи отдает? — заволновался Соколов. — Ты мне, понимаешь, не заливай!
— Зацеплю, — сказал я, сдвигая мотоцикл с места.
Машина была тяжелая. Масло в ступицах загустело, и колеса с трудом проворачивались. Но мне не терпелось поскорее вывести мотоцикл с территории склада. Соколов шел рядом с таким видом, будто увозили его собственный мотоцикл. Он совсем расстроился, узнав, что я не племяш Ягодкина, хотя у нас и носы в аккурат одинаковые.
— Какое три… — бубнил он. — Все четыре дадут. Только вывези на барахолку.
— Не повезу, — сказал я. — Сам буду ездить.
Завскладом выбежал вперед и, расставив руки, загородил дорогу.
— Права есть? — спросил он.
— А ты кто, милиционер? — стал злиться я. — Отойди, зацеплю…
Соколов отскочил в сторону, потому что я двинул мотоцикл прямо на него. Выбравшись на улицу, я облегченно вздохнул. Но тут снова подскочил Соколов.
— Даром я тебе новые свечи дал? — сказал он. — Гони валюту!
— Сколько?
Соколов нахмурил лоб, прикидывая, сколько содрать с меня. И прикинул!
— Сотенную, — сказал он.
На улице мне было гораздо проще разговаривать с ним. На улице Соколов был для меня обыкновенным прохожим, а не завскладом.
— Управляющий где тут у вас! — спросил я, прислоняя мотоцикл к стене дома.
— Давай полсотни — и езжай себе…
Дал бы я ему эту несчастную полсотню, но у меня, как назло, денег с собой не было, а потом очень уж противная личность был этот Соколов. Жулик насквозь, и даже глубже. Это он свечи вывинтил из цилиндров и загнал шоферам. И насос хотел загнать.
— Пойдем в контору, — решительно сказал я. — Там рассчитаемся… По закону.
— Черт… двери-то я не запер, — вдруг вспомнил Соколов. — А народ такой… Из глаз нос утащат.
Он ушел и больше не появлялся. Я стал раздумывать: куда мотоцикл везти? В общежитие? Куркуленко найдет место. Пол-литра куплю — и все будет в порядке. Но у него на складе тоже холодно. Заржавеет до весны машина, и резина окончательно сопреет. Лучше всего бы в производственную мастерскую: первый этаж, тепло.
Я покатил мотоцикл в техникум.
Климыч не стал возражать. Он молча осмотрел мотоцикл, потрогал вмятины и, покачав головой, изрек:
— Хозяйский глаз — это не фунт изюма…
Значит, дела моего мотоцикла действительно были плохи.
— Загонять? — спросил я, кивнув на дверь в мастерскую.
— Не бросать же на улице? — сказал Климыч. — Это машина, а не…
— Фунт изюму! — обрадованно закончил я.
В мастерской еще копошились у верстаков ребята — энтузиасты слесарного дела.
Они помогли втащить мотоцикл.
— Твой? — спросил Климыч.
— Инженер подарил, — сказал я. — Знакомый.
Климыч не удивился, не то что тот завскладом. Сказал только, что мотоцикл нужно весь до последнего винтика разобрать и привести в божеский вид. Ржавчины воз. А бак, крылья можно легко выправить. И подножки новые сделать. И спицы.
— Я сейчас! — обрадовался я.
— Всякому овощу свое время, — изрек Климыч. — Научись сначала напильник в руках держать… Металл — это тебе не хозяйственное мыло.
— Металл — это железо, — ввернул кто-то из ребят, подмигнув мне.
— Пускай себе стоит, — сказал Климыч. — Придумаем что-нибудь.
— А колеса? Сопреет резина.
— Колеса сними, — сказал Климыч.
На дворе зима. Конец января. Все равно ездить на мотоцикле нельзя, и я пошел в городскую техническую библиотеку за литературой. Мне подобрали несколько нужных книжек, в ГАИ выпросил у автоинспектора брошюру с правилами уличного движения. На три дня. И плотно засел за теорию. Читал книжки про мотоцикл с удовольствием. Оказывается, первый мотоцикл изобрели еще при царе Горохе. В конце девятнадцатого века. Мотоциклы бывают двухи четырехтактные. Мой был четырехтактным с карданным валом. Скорость мог развивать до ста километров. И даже больше, если постараться.
Теперь я не мог дождаться производственной учебы. Я уже умел вытачивать кое-какие детали: мотоцикл стал для меня наглядным пособием. Он стоял на двух чурбаках, а колеса лежали под моим верстаком. Инструмента к машине не было никакого (Соколов спер), и я решил сам выпилить все ключи. Уроки Климыча здорово пригодились! Но старый мастер во время занятий запретил мне заниматься мотоциклом.
— Инструмент — штука нужная, — сказал он, — но программа есть программа… Одна для всех.
Делать было нечего. До звонка я «выполнял программу», а потом оставался в мастерской и вытачивал ключи. Вернее, ключ. Что-то туго продвигалось у меня это дело. Я работал до вечера: металлическая пыль вихрем летела из-под напильника, с носа капал пот, и все же к шести часам второго дня я еще не сделал этот дурацкий ключ. А их нужно было сделать штук десять. И еще уйму других инструментов. Климыч все это время занимался своими делами и не обращал на меня внимания. В шесть часов он снял с гвоздя шинель; пора было очистить мастерскую. Признаться, хотя я и устал, уходить не хотелось. Климыч повертел в руках мой многострадальный ключ, поморщился:
— Грани топором тесал?
Я сказал, что напильником. Климыч бросил ключ на верстак, потрогал седые усики.
— Аршинов — мастак, — сказал он. — Поговори. Поможет… Или Птнцын. Тоже мастак.
Геньку Аршинова мне просить не хотелось. И вообще мне никого просить не хотелось. Да и с какой стати они мне будут помогать? Я сам выпилю весь нужный инструмент. Обойдусь без помощников. И без Генькиного штангенциркуля. И на глазок сделаю — закачаешься.
Каждый день после обеда я становился за верстак и водил напильником по металлу. На руках у меня выросли твердые рабочие мозоли. Климыч, проверяя мою работу, больше не морщился. Да я и сам видел, что ключ получился как фабричный — с гранями и фаской. Постарался. На этот ключ я убил три вечера.
Зато ключ был хоть куда. Приятно самому посмотреть и людям показать. У этого ключа был только один недостаток: он не подходил ни к одной гайке. Перестарался я, снял немного лишнего. Но ключ все равно мне нравился, и я его не выбросил. Положил в тумбочку.
— Для чего тебе дана голова, парень? — сказал Климыч. — Чтобы соображать. Металл любит точность. Где твоя разметка?
Без разметки пилил я. На глазок.
Заметил я, что ребята очень уж нездоровое любопытство проявляют к моему мотоциклу. Трогают кому не лень, крутят стартер, вертят руль. Генька Аршинов как-то взгромоздился на седло и чуть не опрокинул машину на цементный пол.
— Нечего дурака валять, — сказал я. — Это тебе не игрушка.
— Жалко? — усмехнулся Генька.
— Заимей свой.
— И прокатиться не дашь?
Я ничего не ответил. Кому-кому а Геньке, конечно, не дам. Думает, я забыл, как он поносил меня на комсомольском бюро. И этих… с карандашами настропалил против меня.
Игорь Птицын, высокий здоровый парень, трудился на токарном станке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Кто же даром такие вещи отдает? — заволновался Соколов. — Ты мне, понимаешь, не заливай!
— Зацеплю, — сказал я, сдвигая мотоцикл с места.
Машина была тяжелая. Масло в ступицах загустело, и колеса с трудом проворачивались. Но мне не терпелось поскорее вывести мотоцикл с территории склада. Соколов шел рядом с таким видом, будто увозили его собственный мотоцикл. Он совсем расстроился, узнав, что я не племяш Ягодкина, хотя у нас и носы в аккурат одинаковые.
— Какое три… — бубнил он. — Все четыре дадут. Только вывези на барахолку.
— Не повезу, — сказал я. — Сам буду ездить.
Завскладом выбежал вперед и, расставив руки, загородил дорогу.
— Права есть? — спросил он.
— А ты кто, милиционер? — стал злиться я. — Отойди, зацеплю…
Соколов отскочил в сторону, потому что я двинул мотоцикл прямо на него. Выбравшись на улицу, я облегченно вздохнул. Но тут снова подскочил Соколов.
— Даром я тебе новые свечи дал? — сказал он. — Гони валюту!
— Сколько?
Соколов нахмурил лоб, прикидывая, сколько содрать с меня. И прикинул!
— Сотенную, — сказал он.
На улице мне было гораздо проще разговаривать с ним. На улице Соколов был для меня обыкновенным прохожим, а не завскладом.
— Управляющий где тут у вас! — спросил я, прислоняя мотоцикл к стене дома.
— Давай полсотни — и езжай себе…
Дал бы я ему эту несчастную полсотню, но у меня, как назло, денег с собой не было, а потом очень уж противная личность был этот Соколов. Жулик насквозь, и даже глубже. Это он свечи вывинтил из цилиндров и загнал шоферам. И насос хотел загнать.
— Пойдем в контору, — решительно сказал я. — Там рассчитаемся… По закону.
— Черт… двери-то я не запер, — вдруг вспомнил Соколов. — А народ такой… Из глаз нос утащат.
Он ушел и больше не появлялся. Я стал раздумывать: куда мотоцикл везти? В общежитие? Куркуленко найдет место. Пол-литра куплю — и все будет в порядке. Но у него на складе тоже холодно. Заржавеет до весны машина, и резина окончательно сопреет. Лучше всего бы в производственную мастерскую: первый этаж, тепло.
Я покатил мотоцикл в техникум.
Климыч не стал возражать. Он молча осмотрел мотоцикл, потрогал вмятины и, покачав головой, изрек:
— Хозяйский глаз — это не фунт изюма…
Значит, дела моего мотоцикла действительно были плохи.
— Загонять? — спросил я, кивнув на дверь в мастерскую.
— Не бросать же на улице? — сказал Климыч. — Это машина, а не…
— Фунт изюму! — обрадованно закончил я.
В мастерской еще копошились у верстаков ребята — энтузиасты слесарного дела.
Они помогли втащить мотоцикл.
— Твой? — спросил Климыч.
— Инженер подарил, — сказал я. — Знакомый.
Климыч не удивился, не то что тот завскладом. Сказал только, что мотоцикл нужно весь до последнего винтика разобрать и привести в божеский вид. Ржавчины воз. А бак, крылья можно легко выправить. И подножки новые сделать. И спицы.
— Я сейчас! — обрадовался я.
— Всякому овощу свое время, — изрек Климыч. — Научись сначала напильник в руках держать… Металл — это тебе не хозяйственное мыло.
— Металл — это железо, — ввернул кто-то из ребят, подмигнув мне.
— Пускай себе стоит, — сказал Климыч. — Придумаем что-нибудь.
— А колеса? Сопреет резина.
— Колеса сними, — сказал Климыч.
На дворе зима. Конец января. Все равно ездить на мотоцикле нельзя, и я пошел в городскую техническую библиотеку за литературой. Мне подобрали несколько нужных книжек, в ГАИ выпросил у автоинспектора брошюру с правилами уличного движения. На три дня. И плотно засел за теорию. Читал книжки про мотоцикл с удовольствием. Оказывается, первый мотоцикл изобрели еще при царе Горохе. В конце девятнадцатого века. Мотоциклы бывают двухи четырехтактные. Мой был четырехтактным с карданным валом. Скорость мог развивать до ста километров. И даже больше, если постараться.
Теперь я не мог дождаться производственной учебы. Я уже умел вытачивать кое-какие детали: мотоцикл стал для меня наглядным пособием. Он стоял на двух чурбаках, а колеса лежали под моим верстаком. Инструмента к машине не было никакого (Соколов спер), и я решил сам выпилить все ключи. Уроки Климыча здорово пригодились! Но старый мастер во время занятий запретил мне заниматься мотоциклом.
— Инструмент — штука нужная, — сказал он, — но программа есть программа… Одна для всех.
Делать было нечего. До звонка я «выполнял программу», а потом оставался в мастерской и вытачивал ключи. Вернее, ключ. Что-то туго продвигалось у меня это дело. Я работал до вечера: металлическая пыль вихрем летела из-под напильника, с носа капал пот, и все же к шести часам второго дня я еще не сделал этот дурацкий ключ. А их нужно было сделать штук десять. И еще уйму других инструментов. Климыч все это время занимался своими делами и не обращал на меня внимания. В шесть часов он снял с гвоздя шинель; пора было очистить мастерскую. Признаться, хотя я и устал, уходить не хотелось. Климыч повертел в руках мой многострадальный ключ, поморщился:
— Грани топором тесал?
Я сказал, что напильником. Климыч бросил ключ на верстак, потрогал седые усики.
— Аршинов — мастак, — сказал он. — Поговори. Поможет… Или Птнцын. Тоже мастак.
Геньку Аршинова мне просить не хотелось. И вообще мне никого просить не хотелось. Да и с какой стати они мне будут помогать? Я сам выпилю весь нужный инструмент. Обойдусь без помощников. И без Генькиного штангенциркуля. И на глазок сделаю — закачаешься.
Каждый день после обеда я становился за верстак и водил напильником по металлу. На руках у меня выросли твердые рабочие мозоли. Климыч, проверяя мою работу, больше не морщился. Да я и сам видел, что ключ получился как фабричный — с гранями и фаской. Постарался. На этот ключ я убил три вечера.
Зато ключ был хоть куда. Приятно самому посмотреть и людям показать. У этого ключа был только один недостаток: он не подходил ни к одной гайке. Перестарался я, снял немного лишнего. Но ключ все равно мне нравился, и я его не выбросил. Положил в тумбочку.
— Для чего тебе дана голова, парень? — сказал Климыч. — Чтобы соображать. Металл любит точность. Где твоя разметка?
Без разметки пилил я. На глазок.
Заметил я, что ребята очень уж нездоровое любопытство проявляют к моему мотоциклу. Трогают кому не лень, крутят стартер, вертят руль. Генька Аршинов как-то взгромоздился на седло и чуть не опрокинул машину на цементный пол.
— Нечего дурака валять, — сказал я. — Это тебе не игрушка.
— Жалко? — усмехнулся Генька.
— Заимей свой.
— И прокатиться не дашь?
Я ничего не ответил. Кому-кому а Геньке, конечно, не дам. Думает, я забыл, как он поносил меня на комсомольском бюро. И этих… с карандашами настропалил против меня.
Игорь Птицын, высокий здоровый парень, трудился на токарном станке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65