Рядом валялся волейбольный мяч. Немного подальше на лужайке еще кто-то лежал животом вверх. Лицо было закрыто книжкой. Умаялся, бедняга, заснул. Я прошел близко от него и вдруг полетел в траву: этот бездельник подставил мне ногу. Я схватил книжку, которой он замаскировал свою нахальную рожу, замахнулся и… опустил руку: на лужайке лежал Николай Бутафоров. Прикрыв редкими белыми ресницами смеющиеся глаза, он сказал:
— Чуть не наступил… Глядеть нужно…
Я присел рядом, взглянул на обложку: название длинное, учебник про паровозное хозяйство.
— Брось зубрить, — сказал я. — Все равно пятерку поставят.
— Не уверен.
— Поставят… Отличникам всегда пятерки ставят, не то что нам, грешным.
— Где уж нам уж, — передразнил Бутафоров. — Не прикидывайся сиротой… Швейк пишет?
От Мишки получил я одно-единственное письмо. В апреле. Он сообщал, что живет в Макеевке, в шахтерском общежитии. Уголек пока рубают другие, а он учится на трехмесячных курсах. Будет машинистом подземного поезда. Это, конечно, не то что паровоз. Под землей бывает часто. Довелось подержать в руках врубовый молоток. Приличная штука. Шахтеры ребята веселые, любят пошутить и выпить. И заработок у них порядочный. Некуда деньги девать, особенно холостякам. Подружился с одним парнем, отбойщиком. Звать его Ринг. Два метра ростом, и каждый кулак — кувалда. Но парень добродушный. Сам не дерется, а вот разнимать ему часто приходится: за ним специально посылают. У них койки в общежитии рядом. Ринг тоже любит Есенина и знает много стихов. Отпуск Мишке в этом году не дадут, а в будущем — два месяца. Заедет в Луки, а потом к матери в Осенино. Конечно, могут дать путевку на курорт, да ладно, в другой раз. Звал и меня в деревню. И еще Мишка писал, не слышал ли я чего-нибудь о Корнее. Он до смерти рад, что развязался с ним.
Об этом письме я и рассказал Николаю. Умолчал только про Корнея. Бутафоров не перебивал, слушал. А когда я замолчал, спросил совсем о другом:
— Как ты думаешь, дождь будет завтра?
— Я не прогноз, — ответил я.
— Зовут старики на рыбалку… На два дня.
— А экзамены? — спросил я, кивнув на учебник.
— Ты же говоришь, все равно пятерку поставят. Зачем учить?
— Поезжай, — сказал я. — Поставят.
Николай перевернулся на бок. Он уже загорел, — каждый день коптит бока на солнце. Здесь готовиться к экзаменам хорошо: тихо, никто не мешает. Скоро купаться можно. Почитал — и в речку. Голова снова свежая.
— На мотоцикле? — спросил Николай.
— У твоего дома оставил, — ответил я. — Не украдут?
— Боишься?
— А как же… Дорогая вещь. Мне один дружок, завскладом, сказал: больше трех кусков на барахолке отвалят.
Николай помрачнел, раскрыл книгу и стал листать. А меня смех разобрал. Пускай позлится.
— Когда спать ложишься, цепью к ноге привязываешь? — спросил Бутафоров. — Как кружку на вокзале?..
— Сравнил, — сказал я. — Кружка или мотоцикл! А это идея, насчет цепи. Буду привязывать…
— К ноге?
— К твоему языку, — сказал я. — Ну чего вы все крутите вола? Покататься хочешь, так и скажи.
— Кататься не хочу, — сказал Николай. — Я не девочка. Научиться бы.
— Научишься. Это пара пустяков.
— И Генька Аршинов хотел бы. Игорь тоже.
— Мне они этого не говорили, а сам навязываться не буду. Я тоже не девочка.
Николай отбросил с глаз выгоревшую прядь волос и сказал:
— И другие ребята хотят…
— Пускай записываются, — сказал я.
Николай взглянул на меня, спросил:
— В очередь?
— Нет, — сказал я. — Не в очередь. В мотокружок. Как инструктор назначаю тебя старостой. Хочу тобой покомандовать. Не возражаешь? Так вот, напиши объявление, заведи тетрадь… и приступим.
Николай поднялся с травы, сунул учебник под мышку.
— Пошли, — сказал он.
— Куда?
— Объявление писать.
Мы зашагали по узкой тропинке к дому. Николай шел впереди. Он был в плавках. Плечи широкие, тонкая талия, а вот ноги немного кривые.
— Скотина ты, — сказал Николай.
— Думали, что зажимаю? Кулак?
— Думали.
— Совести, мол, нет у него, индивидуалиста?
— И так думали.
— Правильно думали, — сказал я.
— Это как понимать? Самокритика?
— Понимай как хочешь…
Мы подошли к дому. Еще издали, сквозь кусты, я увидел, что на мотоцикле кто-то сидит. Сидит и крутит рукоятки. Это была Рысь.
— Не заводится? — спросил я.
Рысь спрыгнули с седла и, растопырив пальцы, стала смотреть на свои руки.
— Пачкается, — сказали она. — Не стыдно, на таком грязном ездить?
— Не беда, — сказал я.
— Его нужно в речке вымыть.
— Тряпок нет… Дефицит.
— Я принесу! — Рысь крутнулась на месте и убежала в дом.
Бутафоров поглядел ей вслед и сказал:
— Сейчас теткино платье притащит… Ишь, приспичило!
— Не собирается в Ригу?
— Это сам спроси… Сначала пусть за восьмой сдаст.
— Туговато?
— Динке-то? — удивился Николай. — Я ее ни разу за книжкой не видел, а погляди в дневник: одни пятерки.
— А что с матерью у нее? — спросил я. — Тоже в войну?
Рысь иногда об отце говорила, а о матери — никогда.
— У нее не было матери… То есть была, но сразу, как она родилась, умерла. Бывает так.
Верно, бывает… Бывает, человек жизнь проживет и горя не знает. А бывает — родиться не успеет, а уж беда тут как тут. Несправедлива судьба к Рыси. И мать отняла и отца. Наградила взамен подлой теткой.
Рысь и вправду притащила какое-то драное платье. Бросила его на седло, обошла мотоцикл вокруг и сказала:
— Ну чего стоишь? Подтащи к воде.
— Я пойду, — сказал Николай, — объявление составлять… Ты мне дай адресок Швейка. Вот тебе карандаш — пиши. — И сунул мне учебник.
Я написал. Пусть чиркнет Мишке. Обрадуется парень.
Мотоцикл можно было и на руках докатить до воды, но я завел и, круто развернувшись перед домом, съехал вниз. Я бы с удовольствием проехал и по воде, но колеса засосало в мокрый песок, и мотор заглох. Я выключил зажигание и слез с седла. Рысь стояла рядом и смотрела на меня. Восторг и зависть были в ее глазах. Наверное, я казался девчонке героем, как Чапай. Она дотронулась до переключателя скоростей и сказала:
— Без этой штуки можно ездить?
— Нельзя.
— А без этой? — прикоснулась она к ручке газа.
— Тоже нельзя.
— Без гудка можно, — сказала Рысь. — И без фары… Днем.
— Без сигнала можно, — согласился я. — Хочешь, научу водить?
Рысь бросила на песок тряпку и схватила меня за руку:
— Правда?!
— Вот сдам физику…
— Сдашь, — сказала Рысь. — Физика — ерунда. Поедем сейчас?
— На грязном?
Она схватила платье, разодрала его на две части. Один кусок бросила мне, другой помочила в воде.
— Когда сяду за руль, — поучала она, выжимая тряпку, — ты, пожалуйста, не кричи. Я знаю, ты человек неуравновешенный. Тебя в детстве часто бомбили, Мне, конечно, наплевать на твои крики, но лучше не надо… Это мне на нервы действует.
— Глушитель протрешь, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65