Я вышел на берег и улегся на узкую горячую полоску песка. Скоро я вдруг почувствовал какую-то перемену вокруг. Что-то прибавилось, какая-то тень, может быть, хотя солнце светило все так же сильно и ярко. Я встал и огляделся. В небе стояла туча. Я бы не поверил, что на свете может быть такая туча, и до сих пор, целый год спустя, я такого больше не видел. Это была громадная, ослепительно белая туча, она стояла выше гор, из-за которых выплыла. Основание ее было темным, а все остальное представляло собой неподвижное белое нагромождение, почти затвердевшее в своей неподвижности. Признаться, мне даже стало страшновато. Я снова сел на песок, стараясь не смотреть на небо. Раки стучали броней в импровизированной торбе, будто кто-то потряхивал мешок с орехами. «Молчите, глупые, – сказал я им. – Молчите! Вы что, не видите, надвигается второе пришествие!» Но их гораздо больше беспокоило первое пришествие, они знай щелкали клешнями и стучали, мне даже казалось, что они отчаянно попискивают тоненькими голосами. «Ну, ладно, – вздохнул я, – придется поправить и это дело.» Я встал, расстегнул рубашку и высыпал все добро в реку. Было очень приятно смотреть, как моя бронированная армия панически отступает, пятясь назад.
Скоро туча совсем закрыла солнце. Она растянулась вширь и почернела. Больше мне здесь было нечего делать. Я наскоро оделся и сел в машину. Надо было выбираться на твердое место, пока дождь не размыл проселочную дорогу. Так и вышло. Как только я выбрался на асфальт, полил такой ливень, что я даже остановил машину. За полчаса шоссе превратилось в реку. Потом вода спала так же быстро, как и появилась.
Домой я вернулся к двум часам. Мама все еще ждала за столом. Увидев меня, она обрадовалась и встала с места.
– Господи, а я сижу и думаю, куда это парень запропал, уж не утонул ли…
И я вправду почувствовал себя мальчишкой – так стыдно мне стало. Все это время я ни разу не вспомнил о ней, – действительно как мальчишка. Мама тут же принесла кастрюлю, которую старательно держала в тепле целых два часа. Не знаю, известно ли вам сельское блюдо, которое она приготовила, – мне оно показалось шедевром домашней кулинарии, – лесной кебаб. Для него берут грудину и ребра ягненка, только хрящевую часть. Один ягненок – на один раз. Не знаю, почему этот кебаб назвали лесным, когда он благоухает всеми ароматами полевых трав. Мама дважды подкладывала мне в тарелку, после чего я усилием воли заставил себя остановиться; я мог бы опустошить всю кастрюлю. Хотелось выпить стакан вина, но я не посмел, наверное, постеснялся мамы. Я ушел к себе и с наслаждением залез под чистое одеяло, обшитое простыней. Изо всех дней моей жизни этот день показался мне самым полным, самым радостным. Будь благословенна, сестричка, за то, что ты силой затащила меня на реку.
Но ее хитрость не удалась. Ровно в четыре я проснулся, как по будильнику, оделся и поспешно спустился по крутой улочке на площадь. Только у порога почты я замедлил шаг. Не обманывал ли я самого себя? Чего я хотел в действительности? Задать несколько запоздалых и ненужных вопросов? Или отыскать хоть что-нибудь, что могло бы облегчить мою тяжкую вину перед ней? Этого я и теперь не знаю.
На этот раз она встретила меня улыбкой, – правда, несколько поблекшей, но радостной. Однако мой решительный и серьезный вид явно обескуражил ее, и улыбка тут же растаяла и пропала.
– Вера, я знаю, что виноват перед тобой, – начал я. – Но все-таки я хочу, чтобы ответила мне ясно и просто: я обещал жениться на тебе?
Она слегка побледнела, но ответила неожиданно спокойно и серьезно:
– Да, конечно. Мы были помолвлены. Но какое это теперь имеет значение?
– Помолвлены? Перед кем? Перед людьми? Или только друг перед другом?
– Зачем перед людьми? Нет, я никому не говорила. Да и ты, наверное, тоже.
Да, это уже кое-что Но глядя на нее, такую неприс-ступную и все же такую несчастную, я просто не знал, как задать последний вопрос. Но все же собрался с силами и сказал:
– А мы жили вместе?
– Что значит – вместе? – вздрогнула она.
– Понимай как хочешь. Но лучше всего – в буквальном смысле.
– Могу ответить тебе только одно: мы никогда не оставались наедине. Может быть, не было условий. В Тырново ты снимал комнату вместе с Кынчо, твоим одноклассником из Ворован, я жила у тетки. А в селе…
Вера на миг умолкла. Умолкла, собралась с силами и добавила со скрытой душевной экзальтацией:
– Я осталась такой же, какой была!
Я ошеломленно смотрел на нее. В эту минуту я понял все, – не только ее, но и себя.
– А может быть, именно в этом была наша ошибка?
– Нет! – резко крикнула она, у нее даже голос сорвался – Не знаю, как для тебя, но для меня – нет! Даже Марта однажды так и сказала: твоя сила только в этом! До сих пор!
Бедная моя Марта! Она годами несла эту ношу вместо меня… Нашла самый лучший способ утешения… Брошенная женщина и обманутая женщина – далеко не одно и то же… И сейчас незачем убеждать ее в обратном.
– Вера, ты не могла бы дать мне фотографии?
– Какие фотографии? – быстро глянула она на меня.
– Наши! Не может быть, чтобы их не было!
Она сидела неподвижно, будто не слышала. Лицо ее было как каменное, взгляд безжизненный. Потом внезапно встала, отперла массивный железный сейф, стоявший за ее спиной, извлекла оттуда плотный дорогой конверт и положила на стол.
– Вот, – беззвучно, одними губами произнесла она.
– Почему ты их держишь в сейфе? – задал я дурацкий вопрос.
– А где же? Кроме них, у меня ничего больше нет…
Я убрал конверт во внутренний карман пиджака.
– Ничего больше нет… – повторила она. – Так что завтра ты должен вернуть их.
Потом я ушел. Я шагал по улице, не глядя по сторонам, хотя какая-то пожилая женщина неловко поздоровалась со мной. Дома я разлегся на кровати. Не было ни малейшего желания рассматривать фотографии, даже доставать их не хотелось. Мне действительно все было ясно, – по крайней мере, все про нас с Верой. Она ни в чем не виновата. Ни в чем, даже в том, что я назвал нашей ошибкой. Она просто была моей тенью и выполняла любое мое желание. Как она могла бы отказать мне, если бы я действительно захотел! Все эти полусказки о квартирах и условиях ничего не значат. Для сильного желания достаточно копны сена в селе.
А я? Как объяснить мое поведение? Что это было – осторожность, сознательное или неосознанное опасение, страх перед ответственностью? Эта мысль показалась мне абсурдной. Наутро я убедился в том, что она в самом деле нелепа… А может быть, причиной была черта моего характера, о которой все так часто упоминают? Мой фанатизм, идейный и моральный, что в конце концов почти одно и то же… Я не понимал смысла этого слова, и вряд ли когда-нибудь пойму его полностью. Но как увязать эту черту со всем остальным, что я о себе слышал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Скоро туча совсем закрыла солнце. Она растянулась вширь и почернела. Больше мне здесь было нечего делать. Я наскоро оделся и сел в машину. Надо было выбираться на твердое место, пока дождь не размыл проселочную дорогу. Так и вышло. Как только я выбрался на асфальт, полил такой ливень, что я даже остановил машину. За полчаса шоссе превратилось в реку. Потом вода спала так же быстро, как и появилась.
Домой я вернулся к двум часам. Мама все еще ждала за столом. Увидев меня, она обрадовалась и встала с места.
– Господи, а я сижу и думаю, куда это парень запропал, уж не утонул ли…
И я вправду почувствовал себя мальчишкой – так стыдно мне стало. Все это время я ни разу не вспомнил о ней, – действительно как мальчишка. Мама тут же принесла кастрюлю, которую старательно держала в тепле целых два часа. Не знаю, известно ли вам сельское блюдо, которое она приготовила, – мне оно показалось шедевром домашней кулинарии, – лесной кебаб. Для него берут грудину и ребра ягненка, только хрящевую часть. Один ягненок – на один раз. Не знаю, почему этот кебаб назвали лесным, когда он благоухает всеми ароматами полевых трав. Мама дважды подкладывала мне в тарелку, после чего я усилием воли заставил себя остановиться; я мог бы опустошить всю кастрюлю. Хотелось выпить стакан вина, но я не посмел, наверное, постеснялся мамы. Я ушел к себе и с наслаждением залез под чистое одеяло, обшитое простыней. Изо всех дней моей жизни этот день показался мне самым полным, самым радостным. Будь благословенна, сестричка, за то, что ты силой затащила меня на реку.
Но ее хитрость не удалась. Ровно в четыре я проснулся, как по будильнику, оделся и поспешно спустился по крутой улочке на площадь. Только у порога почты я замедлил шаг. Не обманывал ли я самого себя? Чего я хотел в действительности? Задать несколько запоздалых и ненужных вопросов? Или отыскать хоть что-нибудь, что могло бы облегчить мою тяжкую вину перед ней? Этого я и теперь не знаю.
На этот раз она встретила меня улыбкой, – правда, несколько поблекшей, но радостной. Однако мой решительный и серьезный вид явно обескуражил ее, и улыбка тут же растаяла и пропала.
– Вера, я знаю, что виноват перед тобой, – начал я. – Но все-таки я хочу, чтобы ответила мне ясно и просто: я обещал жениться на тебе?
Она слегка побледнела, но ответила неожиданно спокойно и серьезно:
– Да, конечно. Мы были помолвлены. Но какое это теперь имеет значение?
– Помолвлены? Перед кем? Перед людьми? Или только друг перед другом?
– Зачем перед людьми? Нет, я никому не говорила. Да и ты, наверное, тоже.
Да, это уже кое-что Но глядя на нее, такую неприс-ступную и все же такую несчастную, я просто не знал, как задать последний вопрос. Но все же собрался с силами и сказал:
– А мы жили вместе?
– Что значит – вместе? – вздрогнула она.
– Понимай как хочешь. Но лучше всего – в буквальном смысле.
– Могу ответить тебе только одно: мы никогда не оставались наедине. Может быть, не было условий. В Тырново ты снимал комнату вместе с Кынчо, твоим одноклассником из Ворован, я жила у тетки. А в селе…
Вера на миг умолкла. Умолкла, собралась с силами и добавила со скрытой душевной экзальтацией:
– Я осталась такой же, какой была!
Я ошеломленно смотрел на нее. В эту минуту я понял все, – не только ее, но и себя.
– А может быть, именно в этом была наша ошибка?
– Нет! – резко крикнула она, у нее даже голос сорвался – Не знаю, как для тебя, но для меня – нет! Даже Марта однажды так и сказала: твоя сила только в этом! До сих пор!
Бедная моя Марта! Она годами несла эту ношу вместо меня… Нашла самый лучший способ утешения… Брошенная женщина и обманутая женщина – далеко не одно и то же… И сейчас незачем убеждать ее в обратном.
– Вера, ты не могла бы дать мне фотографии?
– Какие фотографии? – быстро глянула она на меня.
– Наши! Не может быть, чтобы их не было!
Она сидела неподвижно, будто не слышала. Лицо ее было как каменное, взгляд безжизненный. Потом внезапно встала, отперла массивный железный сейф, стоявший за ее спиной, извлекла оттуда плотный дорогой конверт и положила на стол.
– Вот, – беззвучно, одними губами произнесла она.
– Почему ты их держишь в сейфе? – задал я дурацкий вопрос.
– А где же? Кроме них, у меня ничего больше нет…
Я убрал конверт во внутренний карман пиджака.
– Ничего больше нет… – повторила она. – Так что завтра ты должен вернуть их.
Потом я ушел. Я шагал по улице, не глядя по сторонам, хотя какая-то пожилая женщина неловко поздоровалась со мной. Дома я разлегся на кровати. Не было ни малейшего желания рассматривать фотографии, даже доставать их не хотелось. Мне действительно все было ясно, – по крайней мере, все про нас с Верой. Она ни в чем не виновата. Ни в чем, даже в том, что я назвал нашей ошибкой. Она просто была моей тенью и выполняла любое мое желание. Как она могла бы отказать мне, если бы я действительно захотел! Все эти полусказки о квартирах и условиях ничего не значат. Для сильного желания достаточно копны сена в селе.
А я? Как объяснить мое поведение? Что это было – осторожность, сознательное или неосознанное опасение, страх перед ответственностью? Эта мысль показалась мне абсурдной. Наутро я убедился в том, что она в самом деле нелепа… А может быть, причиной была черта моего характера, о которой все так часто упоминают? Мой фанатизм, идейный и моральный, что в конце концов почти одно и то же… Я не понимал смысла этого слова, и вряд ли когда-нибудь пойму его полностью. Но как увязать эту черту со всем остальным, что я о себе слышал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70