Но я не мог ходить, будто у меня не было ног, вернее, не было колен. Иногда мне удавалось сделать шажок – другой, но тут колени вдруг отнимались, и я опускался на пол в отчаянии и страхе. Я видел, что Топалов всерьез тревожится; мне сделали целую серию исследований и электрограмм, наверное, совершенно бессмысленных; потом пошли разные массажи и процедуры. Иногда я часами просиживал в кабинете физиотерапии. Прогресс был ничтожным, и анализы не показывали никаких отклонений – все рефлексы, все органы и системы были в порядке. Однако я с трудом, ценой огромных усилий добирался до окна палаты.
Не знаю, может быть, я и заблуждаюсь, но мне кажется, что в конце концов я сам преодолел этот недуг. Точнее, преодолевал его каждый раз огромным усилием воли. Как только мои колени начинали таять как воск, я напрягал все свои душевные силы и приказывал им ожить. Я чувствовал, как они постепенно крепнут, сопротивляясь тяжести тела. Топалов молчаливо и внимательно наблюдал за моими усилиями; не знаю, верил он в успех или нет, но он явно поощрял меня: надеяться было не на что, разве что на помощь бога или дьявола. И в конце концов я научился ходить.
Никогда не забуду свою первую прогулку. Я проделал ее сам, совсем сам, без чьей-либо помощи, без костылей, даже без палки. Я прошагал по всему больничному коридору, от одного конца до другого, и не израсходовал даже половины тех душевных сил, какие уходили у меня на ходьбу в первые дни. В конце коридора, возле медицинских весов общего пользования, висело большое зеркало. Я взглянул в него с торжеством победившего гладиатора и тут же скис: на меня смотрел длинный, тощий человек, коротко остриженный, с изнуренным и, я бы сказал, несчастным лицом. Висловатые уши придавали ему еще более злополучный вид. А больничная пижама с короткими рукавами и штанинами – еще более унылый. Но это был я, именно такой, каков я и есть на самом деле. И каков в действительности каждый. Чтобы понять, что представляет собой человек, надо сначала ощипать ему перья.
Ел я все лучше. Больничных порций вполне хватило бы нормальному, здоровому человеку, но Лидия еще подкармливала меня. И с затаенным удовольствием, с обожанием даже, наблюдала, как я, будто волкодав, глотаю ее котлетки и блинчики. Особенно блинчики, намазанные чудесным клубничным конфитюром. С каждым днем моя уверенность в себе росла, будто поднималась на дрожжах. А Лидия, наоборот, становилась все смиреннее. Вам, наверное, хорошо знаком этот закон сообщающихся сосудов. Но я ничуть не гордился своей властью. Эта власть была мне не нужна. Наверное, пассивный счастливее того, кто вечно прислушивается к голосу своих желаний. И подчиненный свободнее того, кто руководит его жизнью. Эта мысль, возможно, покажется вам сугубо консервативной, в сущности, такова она и есть. Но виновата не мысль, виновата жизнь. Да у меня и нет права обобщать, я судил обо всем главным образом по себе.
– Расскажи мне что-нибудь, – попросил я однажды. – Все равно, что.
Но она заметно утратила то, что принято называть инициативой. Это была уже не та женщина, что пыталась судить меня и давать мне оценки.
– О чем, например?
– Ну, например, о том, какой я архитектор. Хороший или плохой? Толковый или бездарный?
Она сразу почувствовала, что я просто кокетничаю перед самим собой. С чего это – бездарный? Разве мог бы бездарный человек так быстро подняться по ступеням служебной иерархии? И все-таки лицо ее просияло.
– Да, все говорят, что ты – отличный архитектор. Один из лучших.
Неизвестно почему, но мне этого показалось мало. Один из лучших! Я не хотел быть одним из лучших.
– Не важно, кто что говорит. Скажи, что ты сама думаешь.
Наверное, она угадала, чего мне хочется.
– Я думаю, что ты лучше всех. И Христофор того же мнения.
– Что это за Христофор?
– Твой первый зам в управлении.
– Что ты хочешь от первого зама!
– Нет-нет, это на самом деле так, – убежденно ответила она. – Наверняка так и есть, хотя я не особенно разбираюсь в архитектуре. Но готовых объектов у тебя немного. Может быть, потому, что ты чересчур взыскателен.
Я призадумался.
– А другой причины нет?
– Какой, например?
– Ну, скажем, такой, как простая человеческая лень.
– Нет, только не это! – энергично запротестовала Лидия. Поразмыслив, она добавила:
– Может быть, действительно есть что-то другое… Но не знаю, как тебе объяснить…
– А ты попроще.
– Попроще… – машинально повторила она. – Ты не любишь выполнять то, чего от тебя требуют. Ты всегда делаешь то, чего хочется тебе самому.
Поверить этому было нелегко. Даже человек с неполноценной памятью, вроде меня, может сообразить: архитектор работает не на себя. Архитектор работает по заказу. Так работали все великие мастера в любую эпоху, – конечно, каждый в меру своего таланта или гения. Но заказ есть заказ, и его надо выполнять.
– Ты можешь привести какой-нибудь пример?
– Примеров много, – тут же отозвалась она. – Хотя бы твоя первая работа, сделанная на конкурс. Это был красивый отель в Боровце. Ты получил первый приз, причем с большими комплиментами и даже похвалами в печати, – ново, оригинально, еще никем не опробовано… А построили другой отель, который получил третью премию…
Я буквально затаил дыхание.
– Ты помнишь, как он выглядел?
– Как не помнить… Чертежи до сих пор лежат у тебя дома… Почти замкнутое кольцо, напоминает Рильский монастырь…
– Что же тут нового?
– Да нет, твое решение было очень оригинальным. Но как раз за это сходство уцепились домашние архитекторы «Балкантуриста». Мол, когда строили Рильский монастырь, предусматривали и его защиту от врагов, а кто станет нападать на отель. Да и здание не функционально… Тебя всегда злит это слово. Ты считаешь, что подлинное искусство по своей сущности функционально. Именно потому, что искусство совершенно. Но, по-моему, им просто был нужен предлог, чтобы отказаться от твоего проекта. Наверное, он им показался слишком дорогостоящим… У нас сейчас есть такой принцип: минимум капиталовложений, максимум экономического эффекта. А может быть, трудно было найти строительную организацию, которая взялась бы за такой сложный подряд…
Да, она в самом деле много знала, – должно быть, интересовалась моими делами. Я впервые посмотрел на нее с особым, я бы сказал, человеческим интересом. Но она вряд ли заметила это.
– Ты вообще очень любишь природу, деревья, зелень, – продолжала она. – Любишь, чтобы здание естественно вписывалось в окружающую среду…
При этих словах я так и вздрогнул. Сама она наверняка не подозревала, как они важны, ее слова, сказанные именно здесь, в больнице. Должно быть, это ее замечание и пробудило во мне первый порыв, стремление искать себя, понять себя самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Не знаю, может быть, я и заблуждаюсь, но мне кажется, что в конце концов я сам преодолел этот недуг. Точнее, преодолевал его каждый раз огромным усилием воли. Как только мои колени начинали таять как воск, я напрягал все свои душевные силы и приказывал им ожить. Я чувствовал, как они постепенно крепнут, сопротивляясь тяжести тела. Топалов молчаливо и внимательно наблюдал за моими усилиями; не знаю, верил он в успех или нет, но он явно поощрял меня: надеяться было не на что, разве что на помощь бога или дьявола. И в конце концов я научился ходить.
Никогда не забуду свою первую прогулку. Я проделал ее сам, совсем сам, без чьей-либо помощи, без костылей, даже без палки. Я прошагал по всему больничному коридору, от одного конца до другого, и не израсходовал даже половины тех душевных сил, какие уходили у меня на ходьбу в первые дни. В конце коридора, возле медицинских весов общего пользования, висело большое зеркало. Я взглянул в него с торжеством победившего гладиатора и тут же скис: на меня смотрел длинный, тощий человек, коротко остриженный, с изнуренным и, я бы сказал, несчастным лицом. Висловатые уши придавали ему еще более злополучный вид. А больничная пижама с короткими рукавами и штанинами – еще более унылый. Но это был я, именно такой, каков я и есть на самом деле. И каков в действительности каждый. Чтобы понять, что представляет собой человек, надо сначала ощипать ему перья.
Ел я все лучше. Больничных порций вполне хватило бы нормальному, здоровому человеку, но Лидия еще подкармливала меня. И с затаенным удовольствием, с обожанием даже, наблюдала, как я, будто волкодав, глотаю ее котлетки и блинчики. Особенно блинчики, намазанные чудесным клубничным конфитюром. С каждым днем моя уверенность в себе росла, будто поднималась на дрожжах. А Лидия, наоборот, становилась все смиреннее. Вам, наверное, хорошо знаком этот закон сообщающихся сосудов. Но я ничуть не гордился своей властью. Эта власть была мне не нужна. Наверное, пассивный счастливее того, кто вечно прислушивается к голосу своих желаний. И подчиненный свободнее того, кто руководит его жизнью. Эта мысль, возможно, покажется вам сугубо консервативной, в сущности, такова она и есть. Но виновата не мысль, виновата жизнь. Да у меня и нет права обобщать, я судил обо всем главным образом по себе.
– Расскажи мне что-нибудь, – попросил я однажды. – Все равно, что.
Но она заметно утратила то, что принято называть инициативой. Это была уже не та женщина, что пыталась судить меня и давать мне оценки.
– О чем, например?
– Ну, например, о том, какой я архитектор. Хороший или плохой? Толковый или бездарный?
Она сразу почувствовала, что я просто кокетничаю перед самим собой. С чего это – бездарный? Разве мог бы бездарный человек так быстро подняться по ступеням служебной иерархии? И все-таки лицо ее просияло.
– Да, все говорят, что ты – отличный архитектор. Один из лучших.
Неизвестно почему, но мне этого показалось мало. Один из лучших! Я не хотел быть одним из лучших.
– Не важно, кто что говорит. Скажи, что ты сама думаешь.
Наверное, она угадала, чего мне хочется.
– Я думаю, что ты лучше всех. И Христофор того же мнения.
– Что это за Христофор?
– Твой первый зам в управлении.
– Что ты хочешь от первого зама!
– Нет-нет, это на самом деле так, – убежденно ответила она. – Наверняка так и есть, хотя я не особенно разбираюсь в архитектуре. Но готовых объектов у тебя немного. Может быть, потому, что ты чересчур взыскателен.
Я призадумался.
– А другой причины нет?
– Какой, например?
– Ну, скажем, такой, как простая человеческая лень.
– Нет, только не это! – энергично запротестовала Лидия. Поразмыслив, она добавила:
– Может быть, действительно есть что-то другое… Но не знаю, как тебе объяснить…
– А ты попроще.
– Попроще… – машинально повторила она. – Ты не любишь выполнять то, чего от тебя требуют. Ты всегда делаешь то, чего хочется тебе самому.
Поверить этому было нелегко. Даже человек с неполноценной памятью, вроде меня, может сообразить: архитектор работает не на себя. Архитектор работает по заказу. Так работали все великие мастера в любую эпоху, – конечно, каждый в меру своего таланта или гения. Но заказ есть заказ, и его надо выполнять.
– Ты можешь привести какой-нибудь пример?
– Примеров много, – тут же отозвалась она. – Хотя бы твоя первая работа, сделанная на конкурс. Это был красивый отель в Боровце. Ты получил первый приз, причем с большими комплиментами и даже похвалами в печати, – ново, оригинально, еще никем не опробовано… А построили другой отель, который получил третью премию…
Я буквально затаил дыхание.
– Ты помнишь, как он выглядел?
– Как не помнить… Чертежи до сих пор лежат у тебя дома… Почти замкнутое кольцо, напоминает Рильский монастырь…
– Что же тут нового?
– Да нет, твое решение было очень оригинальным. Но как раз за это сходство уцепились домашние архитекторы «Балкантуриста». Мол, когда строили Рильский монастырь, предусматривали и его защиту от врагов, а кто станет нападать на отель. Да и здание не функционально… Тебя всегда злит это слово. Ты считаешь, что подлинное искусство по своей сущности функционально. Именно потому, что искусство совершенно. Но, по-моему, им просто был нужен предлог, чтобы отказаться от твоего проекта. Наверное, он им показался слишком дорогостоящим… У нас сейчас есть такой принцип: минимум капиталовложений, максимум экономического эффекта. А может быть, трудно было найти строительную организацию, которая взялась бы за такой сложный подряд…
Да, она в самом деле много знала, – должно быть, интересовалась моими делами. Я впервые посмотрел на нее с особым, я бы сказал, человеческим интересом. Но она вряд ли заметила это.
– Ты вообще очень любишь природу, деревья, зелень, – продолжала она. – Любишь, чтобы здание естественно вписывалось в окружающую среду…
При этих словах я так и вздрогнул. Сама она наверняка не подозревала, как они важны, ее слова, сказанные именно здесь, в больнице. Должно быть, это ее замечание и пробудило во мне первый порыв, стремление искать себя, понять себя самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70