– Вы можете заменить петушков шампанским, только сладким, пожалуйста, и покатать на лодке. И чур не целоваться.
– Почему? – удивился Алексей. – Вы же давно совершеннолетняя… Кстати, как давно?
– Мне уже двадцать один, – серьезно сказала Нина. – Старая, да?
– Ужасно, – подтвердил Алексей, – прямо долгожительница. Нет, правда, что вы делаете сегодня вечером?
– А что вы делаете сегодня вечером? Не знаете, товарищ корреспондент? И я не знаю. До вечера – целая вечность…
Лошадь вдруг перестала хрустеть травой, подняла голову и прислушалась. На поляну, выбежал молодой парень, голый по пояс, загорелый и злой.
– Вот ты где, Нинка! Ору тебе, ору… Пошли скорей, Яков Ильич зовет. Там Васильца принесли, подшибли его… – И зверовато глянув на Алексея, развернулся и скрылся в лесу.
– Я побежала, – сказала Нина. – Вот видите, до вечера еще ой сколько!.. Но вы все-таки купите шампанское и поставьте его в погреб. Купите-купите, не пропадет.
– Вот тебе и раз, – разнеженно произнес Алексей, обнимая лошадь, гладя ее, прижимая к себе ее морду. Лошади ласки не нравились, она тряхнула головой, вырвалась, отступила: – Называется: приехал к партизанам…
– Черт, черт, где ты? – крикнула душа Алексея Ивановича на весь открытый космос.
– Ну, здесь я, слышу, чего орешь!
– Остановись, мгновенье…
– Погоди, – быстро прервал цитату черт, – не гони картину. Я понимаю: воспоминания нахлынули, сопли распустил… Но остановить мгновенье пока не в силах: сверхновая еще не погасла. Вот погаснет, тогда можем вернуться назад, прямо на эту полянку, к кобыле… Да только зачем? Вечером ты уйдешь на операцию вместе с головной группой отряда, вернешься через три дня, ночью, к самолету. И ту-ту – в столицу. Нину не увидишь…
– Я же потом опять прилетел, через месяц.
– Верно, прилетел. Наврал начальству, что повесть задумал.
– Почему наврал? Задумал. И написал.
– Когда это будет? Через два года. А тогда ты не о повести размечтался, а о девке с веснушками, кобель несчастный!.. Шампанское хоть достал?
– Достал. Любицкий две бутылки приволок, прямо на аэродром.
– Куртуазным ты был, старик, сил нет. Чистый этот… как его… Жюль Верн.
– Дон Жуан, черт.
– Точно, он. Нелады у меня с литературой, путаю все, зря я с тобой, с писателем, связался. Но поздно, поздно. Самолет на старте, пилот в кабине, моторы крутятся. Взлет разрешаю!..
– Извините за опоздание, Нина, но честное слово, оно не по моей вине. Война, – Алексей достал из вещмешка шампанское, поставил бутылки на невысокий, грубо сколоченный стол. – Вот, как обещал…
– Неужели из Москвы? – ахнула Нина, осторожно взяла бутылку в руки, посмотрела на черную этикетку. – Сладкое… Не забыли…
Они сидели в тесной землянке «для гостей», которую командир отряда выделил Алексею, узнал, что корреспондент повесть задумал, что не налетом в отряде. В прошлый раз, к слову, Алексей жил в общей землянке, где, кроме него, храпело человек пять, а теперь – один, королем.
– А вот бокалов нет, – огорченно сказал Алексей. – Придется из кружек… Сейчас вечер. Надеюсь, вы никуда не спешите?
– Никуда.
На Нине было то же самое платье, что и тогда, на поляне, стираное, видать, перестираное, но аккуратное, даже нарядное. И не сапоги на ногах, а туфли-лодочки, такие непривычные, неуместные здесь, в этой темной и низкой норе в два наката, освещаемой тусклой однолинейной керосиновой лампой с надтреснутым стеклом. Да и Нина, чудилось Алексею, была вовсе не отсюда, не из войны…
Алексей снял с бутылки фольгу.
– Как открывать? С бабахом или без?
– Не надо с бабахом. Как тихо кругом, слышите? Тишина стояла лесная, летняя, настоянная на хвое и на смоле, обыкновенная мирная тишина.
– За вас, Нина, – сказал Алексей и поднял кружку.
– Лучше за вас. Вы все-таки гость.
– Тогда за нас. За нас двоих. Можем мы выпить за нас двоих или нет?
– Можем, – улыбнулась Нина. – Наверное, даже должны.
Свет от фитиля лампы дрожал на бревенчатом потолке, то уменьшался желтый неровный круг, то увеличивался, а после и совсем погас.
– Остановись, мгновение… – повторила душа.
– Рано, старик, – грустно ответил черт, – сверхновой еще пылать и пылать…
И, кроме тишины, была темнота.
– Зачем ты появился? – спросила Нина.
– За тобой, – сказал Алексей.
– Командир говорил, будто ты прилетел за материалом для книги…
– За тобой, – повторил Алексей.
– Пусть это будет правдой.
– Это правда.
– Но ведь война…
– Никакой войны нет!
– Зачем ты соврал, старик? – непривычно тихо спросил черт.
– Я не соврал, – воспротивилась душа Алексея Ивановича. – Войны не было! Только Нина и я, Нина и я! Почти месяц!..
– А потом ты улетел в Москву.
– Чтобы вернуться вновь!
– Лучше бы ты не возвращался, старик…
– Пристегнитесь, товарищ писатель, – сказал Алексею радист, выходя из кабины. – Сейчас посадка.
– Спокойно долетели, – ответил Алексей, нашаривая за спиной брезентовый пояс.
– Еще сесть надо, – философски заметил радист. – А что, товарищ писатель, ребята болтают, будто у вас в отряде невеста? Верно или треп?
– Верно, радист.
– Забрали бы вы ее в Москву.
– Забрал бы, да она не хочет.
– Ишь ты! – удивился радист. – Не женское это дело – война.
– Война не спрашивает, где чье дело.
– Справедливо… Ну, счастья вам тогда, – и ушел в кабину.
Алексей смотрел в иллюминатор. В черноте ночи возникла мелкая цепочка огней – костры на взлетно-посадочной полосе. Старенький ЛИ-2 нырнул вниз по крутой глиссаде, жестко ткнулся шасси о землю, подпрыгнул, дав «козла», и покатился. На Алексея свалился мешок с чем-то мягким, к ногам подъехал, уперся в сапоги какой-то ящик. Самолет встал.
Из кабины вышли летчики. Штурман спросил:
– Целы?
– Вроде бы, – усмехнулся Алексей, выбираясь из-под мешка. – С благополучным прибытием.
– И вас также.
Радист открыл дверь, и в самолет ворвался холодный осенний воздух. Алексей спрыгнул на землю и сразу попал в объятия комиссара отряда. Тот молча и долго мял Алексея, тискал, Алексей ответно хлопал его по спине, вырвался наконец, спросил:
– Нина с вами?
Комиссар не ответил, заорал на бойца, который волок на спине давешний ящик:
– Осторожнее! Не картошку тащишь… – и пошел к самолету.
Алексей цепко взял его за плечо.
– Стой! Нина где, спрашиваю.
Комиссар обернулся.
– Нина? – в глазах его плясали крохотные языки костров. – Нет Нины, Алеша.
– Как нет?!
– Убили Нину.
– Кто? – Алексей крикнул, не понимая даже, насколько бессмысленно звучит вопрос.
– В Белозерках. На операции. Перед самым уходом.
– Кто ее пустил на операцию? – Алексей схватил комиссара за отвороты кожанки, притянул к себе. – Кто разрешил?
– Она просила… – глухо сказал комиссар. – Мы не ждали засады, думали – без боя обойдется…
– Ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– Почему? – удивился Алексей. – Вы же давно совершеннолетняя… Кстати, как давно?
– Мне уже двадцать один, – серьезно сказала Нина. – Старая, да?
– Ужасно, – подтвердил Алексей, – прямо долгожительница. Нет, правда, что вы делаете сегодня вечером?
– А что вы делаете сегодня вечером? Не знаете, товарищ корреспондент? И я не знаю. До вечера – целая вечность…
Лошадь вдруг перестала хрустеть травой, подняла голову и прислушалась. На поляну, выбежал молодой парень, голый по пояс, загорелый и злой.
– Вот ты где, Нинка! Ору тебе, ору… Пошли скорей, Яков Ильич зовет. Там Васильца принесли, подшибли его… – И зверовато глянув на Алексея, развернулся и скрылся в лесу.
– Я побежала, – сказала Нина. – Вот видите, до вечера еще ой сколько!.. Но вы все-таки купите шампанское и поставьте его в погреб. Купите-купите, не пропадет.
– Вот тебе и раз, – разнеженно произнес Алексей, обнимая лошадь, гладя ее, прижимая к себе ее морду. Лошади ласки не нравились, она тряхнула головой, вырвалась, отступила: – Называется: приехал к партизанам…
– Черт, черт, где ты? – крикнула душа Алексея Ивановича на весь открытый космос.
– Ну, здесь я, слышу, чего орешь!
– Остановись, мгновенье…
– Погоди, – быстро прервал цитату черт, – не гони картину. Я понимаю: воспоминания нахлынули, сопли распустил… Но остановить мгновенье пока не в силах: сверхновая еще не погасла. Вот погаснет, тогда можем вернуться назад, прямо на эту полянку, к кобыле… Да только зачем? Вечером ты уйдешь на операцию вместе с головной группой отряда, вернешься через три дня, ночью, к самолету. И ту-ту – в столицу. Нину не увидишь…
– Я же потом опять прилетел, через месяц.
– Верно, прилетел. Наврал начальству, что повесть задумал.
– Почему наврал? Задумал. И написал.
– Когда это будет? Через два года. А тогда ты не о повести размечтался, а о девке с веснушками, кобель несчастный!.. Шампанское хоть достал?
– Достал. Любицкий две бутылки приволок, прямо на аэродром.
– Куртуазным ты был, старик, сил нет. Чистый этот… как его… Жюль Верн.
– Дон Жуан, черт.
– Точно, он. Нелады у меня с литературой, путаю все, зря я с тобой, с писателем, связался. Но поздно, поздно. Самолет на старте, пилот в кабине, моторы крутятся. Взлет разрешаю!..
– Извините за опоздание, Нина, но честное слово, оно не по моей вине. Война, – Алексей достал из вещмешка шампанское, поставил бутылки на невысокий, грубо сколоченный стол. – Вот, как обещал…
– Неужели из Москвы? – ахнула Нина, осторожно взяла бутылку в руки, посмотрела на черную этикетку. – Сладкое… Не забыли…
Они сидели в тесной землянке «для гостей», которую командир отряда выделил Алексею, узнал, что корреспондент повесть задумал, что не налетом в отряде. В прошлый раз, к слову, Алексей жил в общей землянке, где, кроме него, храпело человек пять, а теперь – один, королем.
– А вот бокалов нет, – огорченно сказал Алексей. – Придется из кружек… Сейчас вечер. Надеюсь, вы никуда не спешите?
– Никуда.
На Нине было то же самое платье, что и тогда, на поляне, стираное, видать, перестираное, но аккуратное, даже нарядное. И не сапоги на ногах, а туфли-лодочки, такие непривычные, неуместные здесь, в этой темной и низкой норе в два наката, освещаемой тусклой однолинейной керосиновой лампой с надтреснутым стеклом. Да и Нина, чудилось Алексею, была вовсе не отсюда, не из войны…
Алексей снял с бутылки фольгу.
– Как открывать? С бабахом или без?
– Не надо с бабахом. Как тихо кругом, слышите? Тишина стояла лесная, летняя, настоянная на хвое и на смоле, обыкновенная мирная тишина.
– За вас, Нина, – сказал Алексей и поднял кружку.
– Лучше за вас. Вы все-таки гость.
– Тогда за нас. За нас двоих. Можем мы выпить за нас двоих или нет?
– Можем, – улыбнулась Нина. – Наверное, даже должны.
Свет от фитиля лампы дрожал на бревенчатом потолке, то уменьшался желтый неровный круг, то увеличивался, а после и совсем погас.
– Остановись, мгновение… – повторила душа.
– Рано, старик, – грустно ответил черт, – сверхновой еще пылать и пылать…
И, кроме тишины, была темнота.
– Зачем ты появился? – спросила Нина.
– За тобой, – сказал Алексей.
– Командир говорил, будто ты прилетел за материалом для книги…
– За тобой, – повторил Алексей.
– Пусть это будет правдой.
– Это правда.
– Но ведь война…
– Никакой войны нет!
– Зачем ты соврал, старик? – непривычно тихо спросил черт.
– Я не соврал, – воспротивилась душа Алексея Ивановича. – Войны не было! Только Нина и я, Нина и я! Почти месяц!..
– А потом ты улетел в Москву.
– Чтобы вернуться вновь!
– Лучше бы ты не возвращался, старик…
– Пристегнитесь, товарищ писатель, – сказал Алексею радист, выходя из кабины. – Сейчас посадка.
– Спокойно долетели, – ответил Алексей, нашаривая за спиной брезентовый пояс.
– Еще сесть надо, – философски заметил радист. – А что, товарищ писатель, ребята болтают, будто у вас в отряде невеста? Верно или треп?
– Верно, радист.
– Забрали бы вы ее в Москву.
– Забрал бы, да она не хочет.
– Ишь ты! – удивился радист. – Не женское это дело – война.
– Война не спрашивает, где чье дело.
– Справедливо… Ну, счастья вам тогда, – и ушел в кабину.
Алексей смотрел в иллюминатор. В черноте ночи возникла мелкая цепочка огней – костры на взлетно-посадочной полосе. Старенький ЛИ-2 нырнул вниз по крутой глиссаде, жестко ткнулся шасси о землю, подпрыгнул, дав «козла», и покатился. На Алексея свалился мешок с чем-то мягким, к ногам подъехал, уперся в сапоги какой-то ящик. Самолет встал.
Из кабины вышли летчики. Штурман спросил:
– Целы?
– Вроде бы, – усмехнулся Алексей, выбираясь из-под мешка. – С благополучным прибытием.
– И вас также.
Радист открыл дверь, и в самолет ворвался холодный осенний воздух. Алексей спрыгнул на землю и сразу попал в объятия комиссара отряда. Тот молча и долго мял Алексея, тискал, Алексей ответно хлопал его по спине, вырвался наконец, спросил:
– Нина с вами?
Комиссар не ответил, заорал на бойца, который волок на спине давешний ящик:
– Осторожнее! Не картошку тащишь… – и пошел к самолету.
Алексей цепко взял его за плечо.
– Стой! Нина где, спрашиваю.
Комиссар обернулся.
– Нина? – в глазах его плясали крохотные языки костров. – Нет Нины, Алеша.
– Как нет?!
– Убили Нину.
– Кто? – Алексей крикнул, не понимая даже, насколько бессмысленно звучит вопрос.
– В Белозерках. На операции. Перед самым уходом.
– Кто ее пустил на операцию? – Алексей схватил комиссара за отвороты кожанки, притянул к себе. – Кто разрешил?
– Она просила… – глухо сказал комиссар. – Мы не ждали засады, думали – без боя обойдется…
– Ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19