А поэзия - это душа народа. Пусть звучит высокопарно, зато верно. Ну, а народ по-разному изъясняется…
Народ в лице тренера изъяснялся кратко и афористично. В речи его изобиловали тире и восклицательные знаки. Говорил - как стрелял.
- Работать будете в поте лица, - сказал он, когда ребята закончили завтрак. - Подъём - в семь утра! Зарядка! Кросс! Завтрак! Тренировка - до двенадцати! Вода! Душ, если холодно! Пруд, если тепло! Час - отдых! Обед! Полчаса - отдых! Тренировка - до семнадцати тридцати! Вода! Полчаса - отдых! Кросс! Ужин! Кино, телевизор, книги, шахматы! Сон! Впрочем, сами грамотные - прочитаете. Расписание висит в столовой на стене. Сейчас быстро - по комнатам, занять койки, переодеться и - на плац. Побегаем, разомнёмся, а то растряслись в автобусе, жиры развесили, смотреть на вас тошно.
В большой комнате, похожей на классную, двумя рядами стояло десять кроватей с деревянными спинками и панцирными сетками. Спать на такой кровати, Алик знал, было мукой мученической: сетка слушалась любого движения тела, прогибалась, норовя сбросить спящего на пол. Подумалось: при таком спартанском расписании стоило завести деревянные топчаны с хлипкими матрасиками поверх досок. Кстати, на даче Алик спал как раз на таком топчане и прекрасно себя чувствовал. А родители скрипели панцирными сетками, и по утрам на них больно было смотреть.
Кроме вышеупомянутых «коек» в комнате размещались тумбочки - по одной на брата, десять штук; четыре платяных шкафа и фикус на табуретке, развесистый фикус - мечта бабы-яги из второго сна Алика. Алик ухитрился занять кровать у окна, уложил на неё чемоданчик, щёлкнул замочками, достал синий тренировочный костюм - недавний подарок мамы, новенький, коленки ещё не оттянуты. Переоделся, побежал вон, краем глаза углядев, что Вешалка попал ему в соседи.
Выскочил на площадку перед корпусом, а тренер Александр Ильич уже прогуливается, на часы посматривает. Увидел Алика.
- Кто такой?
- Радуга я, Александр Ильич. Из пятьдесят шестой школы.
- Да помню я, - отмахнулся тренер. - Метр девяносто пять, Киевский район. Не о том речь. Почему так оделся? Холодно?
- Нет, - пожал плечами Алик. - Скорее жарко.
- То-то и оно. Форма одежды - одни трусы.
- Босиком? - не утерпел Алик.
Но тренер не заметил иронии.
- Босиком тяжко будет. Да и ноги посбиваете. В тапочках.
Помчался снимать костюм. В коридоре встретил Вешалку в таком же костюмчике, позлорадствовал про себя: сейчас назад побежит. Так и есть: на обратном пути опять встретились, Вешалка сердито на Алика глянул, и Алик подумал, что зря злорадствовал, мог бы и предупредить парня. Всё-таки две недели бок о бок жить, не два часа…
Минут через десять все наконец выстроились.
- Копаетесь, - сказал тренер. - Чтобы первый и последний раз… На построение - минута. С переодеванием - четыре. Побежали…
И потрусил впереди всех по дорожке, ведущей за ворота в лес.
Лес берёзовый, осиновый, еловый, таинственный, просвечивающий насквозь. Под ногами мягкая, усыпанная хвойными иголками земля, пружинит, помогает бежать. Тропинка неширокая, утоптанная, лёгкая тропинка. И темп бега невысок, прогулочный темп, Алик дома по набережной куда быстрее носился. Лёгкий ветерок упруго ударяет в разгорячённое жарой лицо, холодит грудь. Впереди, шагах в двух, машет ходулями Пащенко - как он ухитрился рядом попасть, вроде кто-то другой стоял. Как бы то ни было, а за Вешалкой хорошо бег вести: он не частит и не семенит, бежит ровно. Отдых, а не бег.
Увы, недолго так «отдыхать» пришлось.
Тренер в голове колонны, видно, припустил, потому что Пащенко чаще ногами заработал, и Алик, чтоб не отстать, тоже прибавил ходу. Стало потруднее. Местность пересечённая, то подъём, то спуск, поворотов - не счесть. Ветер уже не охлаждал лицо - жёстко бил по нему, пот тёк в глаза, слепил, ел солью. Солнце пропиралось сквозь кроны деревьев, норовило достать бегунов, ошпарить на ходу, поддать жару. Откуда-то взялись ветки по бокам тропинки - не было их раньше! - ударяли по телу. Всё как в бане: жара, пот, берёзовые веники. Но Алик баню терпеть не мог, не видел в ней удовольствия, не сумел отец приучить его к парной.
Бежал из последних сил, ждал второго дыхания, а оно не являлось, и неизвестно было - существует ли оно на самом деле или это - выдумка досужих репортёров, которые сами не бегают, не прыгают, не плавают, не крутят педали, а лишь пишут о том, как «на двадцать пятом километре к нему пришло долгожданное второе дыхание». Где оно, долгожданное?
Так и не пришло.
Зато тренер темп сбавил, и Алик почувствовал, что ещё может бежать, ещё не падает. Пожалел, что майки не было. Сейчас бы сорвать её, вытереть на бегу пот… Рукой вытирать приходится. А рука - сама мокрая, как из воды.
Интересно, сколько они бегут? Часы не взял, оставил на тумбочке… А бежать-то полегче стало, и ветерок опять холодит. Что за чудеса? Ах, ёлочки какие красивые - словно ныряют в овражек. За ними, за ними… А тренер - железный он, что ли? - опять темп взвинтил, и замелькали по сторонам ёлочки. Красивые? Чёрта с два, не до красоты больше. Вверх по склону, носом чуть землю не пашут. Вдоль оврага - быстрей. Сердце колотилось так, что казалось - выскочит, не удержится в грудной клетке. Алик прижал его рукой, но тут же убрал руку: труднее бежать, дыхание сбивается. Хватит ли его - дыхания? А Пащенко ещё быстрее помчался, и Алик опять попытался удержаться за ним, но понял, что не удастся, отстанет он от длинноногого Вешалки. И вдруг - как знамение - увидал впереди знакомый забор с золотыми воротами, жёлтенькие корпуса базы за ним и понял с облегчением: конец мукам.
Да, это был конец, но - первой серии. Без передышки железный тренер повёл их на задний двор, где они яростно пилили на козлах еловые стволы, кололи поленья. Впервые в жизни - если не считать сна с бабой-ягой - Алик взял в руки топор и, памятуя «сонный опыт», тюкнул, размахнувшись, по свежеспиленному кругляку. Топор со свистом рассёк воздух и воткнулся в землю рядом с поленом. Оно даже не шевельнулось. Алик озлился, повторил замах и попал-таки в дерево. Топор вошёл в него на полполотна, застрял - ни туда, ни сюда.
- Так дело не пойдёт, - сказал Александр Ильич, заметив тщетные потуги ученика. - Сегодня вечером вместо отдыха будешь тренироваться с топором. А пока не теряй темпа, иди попили. Это проще…
Не так-то и просто оказалось. Звенящее полотнище двуручной пилы гнулось и застревало в стволе. Напарником у Алика был Вешалка Пащенко. Алик ждал насмешки, но Вешалка только сказал:
- Не толкай пилу. Тяни её. Ты - на себя, я - на себя. Раз-два, раз-два… Поехали.
Поехали. Выходило толково. Рука уставала, но уже не от беспорядочной суетни, а от чёткого ритма: раз-два, раз-два. И усталость эта была приятной.
- Где ты пилить научился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Народ в лице тренера изъяснялся кратко и афористично. В речи его изобиловали тире и восклицательные знаки. Говорил - как стрелял.
- Работать будете в поте лица, - сказал он, когда ребята закончили завтрак. - Подъём - в семь утра! Зарядка! Кросс! Завтрак! Тренировка - до двенадцати! Вода! Душ, если холодно! Пруд, если тепло! Час - отдых! Обед! Полчаса - отдых! Тренировка - до семнадцати тридцати! Вода! Полчаса - отдых! Кросс! Ужин! Кино, телевизор, книги, шахматы! Сон! Впрочем, сами грамотные - прочитаете. Расписание висит в столовой на стене. Сейчас быстро - по комнатам, занять койки, переодеться и - на плац. Побегаем, разомнёмся, а то растряслись в автобусе, жиры развесили, смотреть на вас тошно.
В большой комнате, похожей на классную, двумя рядами стояло десять кроватей с деревянными спинками и панцирными сетками. Спать на такой кровати, Алик знал, было мукой мученической: сетка слушалась любого движения тела, прогибалась, норовя сбросить спящего на пол. Подумалось: при таком спартанском расписании стоило завести деревянные топчаны с хлипкими матрасиками поверх досок. Кстати, на даче Алик спал как раз на таком топчане и прекрасно себя чувствовал. А родители скрипели панцирными сетками, и по утрам на них больно было смотреть.
Кроме вышеупомянутых «коек» в комнате размещались тумбочки - по одной на брата, десять штук; четыре платяных шкафа и фикус на табуретке, развесистый фикус - мечта бабы-яги из второго сна Алика. Алик ухитрился занять кровать у окна, уложил на неё чемоданчик, щёлкнул замочками, достал синий тренировочный костюм - недавний подарок мамы, новенький, коленки ещё не оттянуты. Переоделся, побежал вон, краем глаза углядев, что Вешалка попал ему в соседи.
Выскочил на площадку перед корпусом, а тренер Александр Ильич уже прогуливается, на часы посматривает. Увидел Алика.
- Кто такой?
- Радуга я, Александр Ильич. Из пятьдесят шестой школы.
- Да помню я, - отмахнулся тренер. - Метр девяносто пять, Киевский район. Не о том речь. Почему так оделся? Холодно?
- Нет, - пожал плечами Алик. - Скорее жарко.
- То-то и оно. Форма одежды - одни трусы.
- Босиком? - не утерпел Алик.
Но тренер не заметил иронии.
- Босиком тяжко будет. Да и ноги посбиваете. В тапочках.
Помчался снимать костюм. В коридоре встретил Вешалку в таком же костюмчике, позлорадствовал про себя: сейчас назад побежит. Так и есть: на обратном пути опять встретились, Вешалка сердито на Алика глянул, и Алик подумал, что зря злорадствовал, мог бы и предупредить парня. Всё-таки две недели бок о бок жить, не два часа…
Минут через десять все наконец выстроились.
- Копаетесь, - сказал тренер. - Чтобы первый и последний раз… На построение - минута. С переодеванием - четыре. Побежали…
И потрусил впереди всех по дорожке, ведущей за ворота в лес.
Лес берёзовый, осиновый, еловый, таинственный, просвечивающий насквозь. Под ногами мягкая, усыпанная хвойными иголками земля, пружинит, помогает бежать. Тропинка неширокая, утоптанная, лёгкая тропинка. И темп бега невысок, прогулочный темп, Алик дома по набережной куда быстрее носился. Лёгкий ветерок упруго ударяет в разгорячённое жарой лицо, холодит грудь. Впереди, шагах в двух, машет ходулями Пащенко - как он ухитрился рядом попасть, вроде кто-то другой стоял. Как бы то ни было, а за Вешалкой хорошо бег вести: он не частит и не семенит, бежит ровно. Отдых, а не бег.
Увы, недолго так «отдыхать» пришлось.
Тренер в голове колонны, видно, припустил, потому что Пащенко чаще ногами заработал, и Алик, чтоб не отстать, тоже прибавил ходу. Стало потруднее. Местность пересечённая, то подъём, то спуск, поворотов - не счесть. Ветер уже не охлаждал лицо - жёстко бил по нему, пот тёк в глаза, слепил, ел солью. Солнце пропиралось сквозь кроны деревьев, норовило достать бегунов, ошпарить на ходу, поддать жару. Откуда-то взялись ветки по бокам тропинки - не было их раньше! - ударяли по телу. Всё как в бане: жара, пот, берёзовые веники. Но Алик баню терпеть не мог, не видел в ней удовольствия, не сумел отец приучить его к парной.
Бежал из последних сил, ждал второго дыхания, а оно не являлось, и неизвестно было - существует ли оно на самом деле или это - выдумка досужих репортёров, которые сами не бегают, не прыгают, не плавают, не крутят педали, а лишь пишут о том, как «на двадцать пятом километре к нему пришло долгожданное второе дыхание». Где оно, долгожданное?
Так и не пришло.
Зато тренер темп сбавил, и Алик почувствовал, что ещё может бежать, ещё не падает. Пожалел, что майки не было. Сейчас бы сорвать её, вытереть на бегу пот… Рукой вытирать приходится. А рука - сама мокрая, как из воды.
Интересно, сколько они бегут? Часы не взял, оставил на тумбочке… А бежать-то полегче стало, и ветерок опять холодит. Что за чудеса? Ах, ёлочки какие красивые - словно ныряют в овражек. За ними, за ними… А тренер - железный он, что ли? - опять темп взвинтил, и замелькали по сторонам ёлочки. Красивые? Чёрта с два, не до красоты больше. Вверх по склону, носом чуть землю не пашут. Вдоль оврага - быстрей. Сердце колотилось так, что казалось - выскочит, не удержится в грудной клетке. Алик прижал его рукой, но тут же убрал руку: труднее бежать, дыхание сбивается. Хватит ли его - дыхания? А Пащенко ещё быстрее помчался, и Алик опять попытался удержаться за ним, но понял, что не удастся, отстанет он от длинноногого Вешалки. И вдруг - как знамение - увидал впереди знакомый забор с золотыми воротами, жёлтенькие корпуса базы за ним и понял с облегчением: конец мукам.
Да, это был конец, но - первой серии. Без передышки железный тренер повёл их на задний двор, где они яростно пилили на козлах еловые стволы, кололи поленья. Впервые в жизни - если не считать сна с бабой-ягой - Алик взял в руки топор и, памятуя «сонный опыт», тюкнул, размахнувшись, по свежеспиленному кругляку. Топор со свистом рассёк воздух и воткнулся в землю рядом с поленом. Оно даже не шевельнулось. Алик озлился, повторил замах и попал-таки в дерево. Топор вошёл в него на полполотна, застрял - ни туда, ни сюда.
- Так дело не пойдёт, - сказал Александр Ильич, заметив тщетные потуги ученика. - Сегодня вечером вместо отдыха будешь тренироваться с топором. А пока не теряй темпа, иди попили. Это проще…
Не так-то и просто оказалось. Звенящее полотнище двуручной пилы гнулось и застревало в стволе. Напарником у Алика был Вешалка Пащенко. Алик ждал насмешки, но Вешалка только сказал:
- Не толкай пилу. Тяни её. Ты - на себя, я - на себя. Раз-два, раз-два… Поехали.
Поехали. Выходило толково. Рука уставала, но уже не от беспорядочной суетни, а от чёткого ритма: раз-два, раз-два. И усталость эта была приятной.
- Где ты пилить научился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35