Доска валялась около канавы, она была ничья, вот мы и взяли. А нас засудили: год лишения свободы и полтора года испытательный срок. Громовы плюнули, да и уехали из Подгорска и Юрку с собой взяли. А я один без Юрки остался. Ты спрашиваешь, почему я не пишу? Все ребята пишут отцам на фронт, чего хорошего случилось, а я должен про все про это? Мама плачет, Валька с Олькой тоже плачут, один Коленька понимает: раз я не виноват, то и плакать нечего. Но тебе я писать стеснялся, думал, вдруг ты мне не поверишь. Но ты верь, ты мне, пожалуйста, верь, я никогда в своей жизни не воровал и никогда воровать не стану. А если им надо было свое воровство на меня свалить, так я в этом не виноватый.
Сергей. Папа, ты не сердись.
Твой Сергей".
...Это письмо до Кононова не дошло. Оно разминулось с похоронной.
Заплеванная комнатка с низким потолком, на полу окурки, стекла в окнах мутные, давно не мытые. Грязно-голубая краска на стенах облупилась. С потолка на длинном шнуре свисает тусклая лампочка без абажура. Все это ушибает тяжкой тоской. Как холодным сквозняком тянет тоской и от пожилого бухгалтера, который сидит за столом. Лицо длинное, давно не бритое, нос тоже длинный, вислый, унылый. Сонным голосом, покряхтывая, подолгу умолкая после каждого слова, он читает:
- "Подростки Кононов Сергей и Громов Юрий в декабре и январе систематически проникали в цеха лесозавода... Эти лица производили хищения инвентаря, инструмента, материалов и готовых изделий с территории лесозавода...А также порчу производственного оборудования и станков с целью их похищения... Злоумышленники..."
- Простите, - очень вежливо прерывает Поливанов, - а как же злоумышленники проникали в цех?
- Как? - Бухгалтер удивлен. - Очень просто: путем взлома замков.
- Что же, они в течение двух месяцев безнаказанно взламывали замки? А где же были руководители завода?
- Руководители завода... - Бухгалтер тяжко вздыхает. - Вообще на кражу в нашу артель ходили и другие, это само собой...
- "Ходили на кражу"... Какой странный отхожий промысел. Но откуда же набралось пятнадцать тысяч рублей?
Словно обрадовавшись, что снова может нырнуть в бумагу, бухгалтер деловито откликнулся:
- А вот: оконных стекол двадцать восемь штук, станков ножевых по металлу - два, электрораспределительный щит - один, амперметр - один... Всего семнадцать названий, на сумму пятнадцать тысяч семьсот семьдесят три рубля семьдесят копеек.
- Семьдесят копеек, говорите?
- Да.
- Ну что ж. Позаботились о вверенном вам имуществе, ничего не скажешь. Учтено все до последней копейки. Но если к вам ходили на кражу и другие, почему вы думаете, что все это украли подростки Кононов и Громов?
Бухгалтер вытирает платком лоб.
- Ну что вы ко мне пристали? - говорит он, и теперь Поливанов слышит его настоящий человеческий голос, бухгалтер больше не бубнит скучливо, он сердится. - Суд так решил, не я.
...На дворе Поливанова ждет Коленька. Он сидит на лавке неподвижно, уставившись на крыльцо. Едва в дверях появляется Митя, как он вскакивает и бежит ему навстречу.
- Беги домой, я еще долго ходить буду.
- И я с тобой.
Ты меня полюбил, я вижу, - думает Поливанов. А за что? Непонятно. Просто так. Полюбил - и все. И связал меня по рукам и ногам. Я еще не видел этого Сергея, а уже в ответе за вас за всех. А почему? С какой такой стати? Я вчера вас знать не знал, а сейчас вы вот у меня где сидите...
- У тебя сыны есть? - спрашивает Коля.
- Нет.
- Ну, тогда собака, кошка?
- У меня дочки.
- Дочки? Как Валька и Олька?
- Поменьше. Катя и Аня.
Поливанов оставляет Колю в коридоре и входит в кабинет к директору лесозавода. Кабинетик маленький, чистенький, стол под зеленым сукном, на полу коврик, на окне занавеска. Не бог весть что, но чисто, пристойно, и сам директор под стать своему кабинетику: небольшого роста, чисто выбрит, в аккуратной гимнастерке. А глаза пьяноватые. Красные, мутные. Долго рассматривает удостоверение Поливанова, вертит его и так и сяк.
- И вы из-за этого сюда приехали? Эх, товарищ, товарищ! Мальчишка-то на свободе. Чего вы беспокоитесь? Тихонов, - обращается он к высокому молодому парню, вошедшему в кабинет, - вот товарищ из самой, понимаешь, Москвы к нам пожаловал, насчет Кононова, парнишки того.
Тихонов садится на стул, выставляет ноги и говорит, зевая:
- А чего? Мало дали подлецам. С таких лет - и воровать. Если сейчас не приструнить, дело далеко зайдет. Пускай спасибо скажут, что не засудили лет так на десять. Подумать, в такие годы на пятнадцать тысяч тяпнули! Это надо же!
***
- Вы Тихонов? Значит, это вы тогда исколотили ребят?
- Как понять - исколотил? Тряхнул маленько, это - да. Неужели по головке гладить за воровство?
- Вот это меня интересует - кто вор?
- То есть как - кто? Суд разбирался, выяснял, люди мозгами ворочали, думали. Воров за руку словили, на месте, как говорится, преступления, а вы интересуетесь, кто своровал? Здрасте!
Директор молчит. Разговаривает старший механик Тихонов. Разговаривает уверенно, напористо. У него яркие голубые глаза, плоские, без глубины - не то бельма, не то пуговицы.
Поливанов тоже вытянул ноги, тоже развалился па стуле и, дождавшись паузы, тихо сказал:
- Есть такой анекдот: пьяный ползает на земле у фонаря. Люди спрашивают: ты, мол, что? Рубль потерял, отвечает. А где потерял? Вон у того забора. Так почему ищешь здесь, а не там? А здесь светло!
- Вы на что намекаете? - Тихонов повышает голос. - Вы хоть из Москвы, и пускай вы корреспондент, а должны отвечать за свои слова. Если каждый, кто из Москвы, станет разоряться...
Когда Поливанов вышел в коридор, Коля стоял спиной к нему и глядел в окно. Он мгновенно обернулся, взял Поливанова за руку, и они вышли на улицу. Митя вынул из кармана кусок хлеба с тонким ломтиком шпига и дал мальчику. Коля поднял на него глаза:
- А ты?
- Я сыт.
- Ну откуси.
Митя откусил, и они пошли дальше. Коля шел и спотыкался. Митя подхватил его на руки, мальчишка задрыгал ногами:
- Я большой! - И вдруг затих, обмяк, стал тяжелый. Переложил хлеб в левую руку, правой обнял Поливанова за шею и уронил голову ему на плечо. - Я большой, - повторил он очень тихо и опять умолк.
***
Он был тяжелый, потяжелее Кати, да и Анюты, пожалуй. Поливанов все останавливался, спрашивая дорогу в прокуратуру. Одна тетка объясняла долго и путано:
- Суд, стало быть? Постой, постой, где же это такое? А, в райсовете. Вот завернешь после кина вправо, там поднимешься на горку и возьмешь левей. Эх, да что там, давай провожу!
Она шла рядом, размахивая кошелкой, и говорила без передышки:
- От сумы, говорят, да от тюрьмы не уйдешь. Сума вот она. До сумы нас всех война довела. Окаянная! Ты, я смотрю, не на фронте. Отвоевался? А! Счастливая у тебя жинка. А у моих дочек мужиков поубивало. У обеих. Обое с детьми остались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Сергей. Папа, ты не сердись.
Твой Сергей".
...Это письмо до Кононова не дошло. Оно разминулось с похоронной.
Заплеванная комнатка с низким потолком, на полу окурки, стекла в окнах мутные, давно не мытые. Грязно-голубая краска на стенах облупилась. С потолка на длинном шнуре свисает тусклая лампочка без абажура. Все это ушибает тяжкой тоской. Как холодным сквозняком тянет тоской и от пожилого бухгалтера, который сидит за столом. Лицо длинное, давно не бритое, нос тоже длинный, вислый, унылый. Сонным голосом, покряхтывая, подолгу умолкая после каждого слова, он читает:
- "Подростки Кононов Сергей и Громов Юрий в декабре и январе систематически проникали в цеха лесозавода... Эти лица производили хищения инвентаря, инструмента, материалов и готовых изделий с территории лесозавода...А также порчу производственного оборудования и станков с целью их похищения... Злоумышленники..."
- Простите, - очень вежливо прерывает Поливанов, - а как же злоумышленники проникали в цех?
- Как? - Бухгалтер удивлен. - Очень просто: путем взлома замков.
- Что же, они в течение двух месяцев безнаказанно взламывали замки? А где же были руководители завода?
- Руководители завода... - Бухгалтер тяжко вздыхает. - Вообще на кражу в нашу артель ходили и другие, это само собой...
- "Ходили на кражу"... Какой странный отхожий промысел. Но откуда же набралось пятнадцать тысяч рублей?
Словно обрадовавшись, что снова может нырнуть в бумагу, бухгалтер деловито откликнулся:
- А вот: оконных стекол двадцать восемь штук, станков ножевых по металлу - два, электрораспределительный щит - один, амперметр - один... Всего семнадцать названий, на сумму пятнадцать тысяч семьсот семьдесят три рубля семьдесят копеек.
- Семьдесят копеек, говорите?
- Да.
- Ну что ж. Позаботились о вверенном вам имуществе, ничего не скажешь. Учтено все до последней копейки. Но если к вам ходили на кражу и другие, почему вы думаете, что все это украли подростки Кононов и Громов?
Бухгалтер вытирает платком лоб.
- Ну что вы ко мне пристали? - говорит он, и теперь Поливанов слышит его настоящий человеческий голос, бухгалтер больше не бубнит скучливо, он сердится. - Суд так решил, не я.
...На дворе Поливанова ждет Коленька. Он сидит на лавке неподвижно, уставившись на крыльцо. Едва в дверях появляется Митя, как он вскакивает и бежит ему навстречу.
- Беги домой, я еще долго ходить буду.
- И я с тобой.
Ты меня полюбил, я вижу, - думает Поливанов. А за что? Непонятно. Просто так. Полюбил - и все. И связал меня по рукам и ногам. Я еще не видел этого Сергея, а уже в ответе за вас за всех. А почему? С какой такой стати? Я вчера вас знать не знал, а сейчас вы вот у меня где сидите...
- У тебя сыны есть? - спрашивает Коля.
- Нет.
- Ну, тогда собака, кошка?
- У меня дочки.
- Дочки? Как Валька и Олька?
- Поменьше. Катя и Аня.
Поливанов оставляет Колю в коридоре и входит в кабинет к директору лесозавода. Кабинетик маленький, чистенький, стол под зеленым сукном, на полу коврик, на окне занавеска. Не бог весть что, но чисто, пристойно, и сам директор под стать своему кабинетику: небольшого роста, чисто выбрит, в аккуратной гимнастерке. А глаза пьяноватые. Красные, мутные. Долго рассматривает удостоверение Поливанова, вертит его и так и сяк.
- И вы из-за этого сюда приехали? Эх, товарищ, товарищ! Мальчишка-то на свободе. Чего вы беспокоитесь? Тихонов, - обращается он к высокому молодому парню, вошедшему в кабинет, - вот товарищ из самой, понимаешь, Москвы к нам пожаловал, насчет Кононова, парнишки того.
Тихонов садится на стул, выставляет ноги и говорит, зевая:
- А чего? Мало дали подлецам. С таких лет - и воровать. Если сейчас не приструнить, дело далеко зайдет. Пускай спасибо скажут, что не засудили лет так на десять. Подумать, в такие годы на пятнадцать тысяч тяпнули! Это надо же!
***
- Вы Тихонов? Значит, это вы тогда исколотили ребят?
- Как понять - исколотил? Тряхнул маленько, это - да. Неужели по головке гладить за воровство?
- Вот это меня интересует - кто вор?
- То есть как - кто? Суд разбирался, выяснял, люди мозгами ворочали, думали. Воров за руку словили, на месте, как говорится, преступления, а вы интересуетесь, кто своровал? Здрасте!
Директор молчит. Разговаривает старший механик Тихонов. Разговаривает уверенно, напористо. У него яркие голубые глаза, плоские, без глубины - не то бельма, не то пуговицы.
Поливанов тоже вытянул ноги, тоже развалился па стуле и, дождавшись паузы, тихо сказал:
- Есть такой анекдот: пьяный ползает на земле у фонаря. Люди спрашивают: ты, мол, что? Рубль потерял, отвечает. А где потерял? Вон у того забора. Так почему ищешь здесь, а не там? А здесь светло!
- Вы на что намекаете? - Тихонов повышает голос. - Вы хоть из Москвы, и пускай вы корреспондент, а должны отвечать за свои слова. Если каждый, кто из Москвы, станет разоряться...
Когда Поливанов вышел в коридор, Коля стоял спиной к нему и глядел в окно. Он мгновенно обернулся, взял Поливанова за руку, и они вышли на улицу. Митя вынул из кармана кусок хлеба с тонким ломтиком шпига и дал мальчику. Коля поднял на него глаза:
- А ты?
- Я сыт.
- Ну откуси.
Митя откусил, и они пошли дальше. Коля шел и спотыкался. Митя подхватил его на руки, мальчишка задрыгал ногами:
- Я большой! - И вдруг затих, обмяк, стал тяжелый. Переложил хлеб в левую руку, правой обнял Поливанова за шею и уронил голову ему на плечо. - Я большой, - повторил он очень тихо и опять умолк.
***
Он был тяжелый, потяжелее Кати, да и Анюты, пожалуй. Поливанов все останавливался, спрашивая дорогу в прокуратуру. Одна тетка объясняла долго и путано:
- Суд, стало быть? Постой, постой, где же это такое? А, в райсовете. Вот завернешь после кина вправо, там поднимешься на горку и возьмешь левей. Эх, да что там, давай провожу!
Она шла рядом, размахивая кошелкой, и говорила без передышки:
- От сумы, говорят, да от тюрьмы не уйдешь. Сума вот она. До сумы нас всех война довела. Окаянная! Ты, я смотрю, не на фронте. Отвоевался? А! Счастливая у тебя жинка. А у моих дочек мужиков поубивало. У обеих. Обое с детьми остались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81