Седельные шишки туарегов, рукоятки их сабель и кинжалов имеют также форму креста. И надо ли вам напоминать, что, несмотря на запрещение употреблять колокола, которые ислам рассматривает как христианский символ, на упряжи туарегских верблюдов всегда звенят маленькие колокольчики.
«Ни дон Гранже ни я не придавали слишком большого значения доказательствам подобного рода, похожим на те, которыми изобилует „Гений христианства“. Но, с другой стороны, нельзя отказать в известной ценности некоторым аргументам теологического характера. Бог туарегов, Аманай, — несомненный Адонай Библии, — является, согласно их верованию, единым. У них есть ад, „тимси-тан-эля-харт“, т. е. „последний огонь“, где царит Иблис, наш Люцифер. Их рай, в котором они вознаграждаются за добрые дела, населен анджелузенами — нашими ангелами. И не вздумайте, пожалуйста, противопоставлять этой теологии религиозные идеи Корана, ибо я выдвину, в таком случае, исторические аргументы и напомню вам, что в течение веков туареги защищали, с крайним напряжением сил и неся огромные потери, свои верования против вторжения в них магометанского фанатизма.
«Долгое время я изучал вместе с доном Гранже эту грандиозную эпопею противодействия туземного населения арабам-завоевателям. Вместе с ним мы проследили движение армии Сиди-Окбы, одного из учеников Пророка, и его проникновение в пустыню, с целью покорения великих туарегских племен и подчинения их влиянию и культу мусульманства. Эти племена находились тогда в цветущем состоянии и славились своим богатством. То были: ихогарены, имедедрены, ваделены, кель-гересы и кель-аиры. Но внутренние раздоры ослабляли силу их сопротивления. Тем не менее, они оказывали врагу поистине могучий отпор, и только после долгой и жестокой войны арабам удалось овладеть столицей берберов. Они сравняли ее с лицом земли, истребив все ее население. На ее развалинах Окба построил новый город — Эс-Сук. Город же, разрушенный Сиди-Окбой, назывался Тадмеккой берберийской. И вот, в связи с этими фактами, дон Гранже и поручил мне съездить к развалинам мусульманского Эс-Сука и попытаться откопать под ними следы Тадмекки берберийской, а может быть, и христианской.
— Понимаю, — проговорил я.
— Отлично, — продолжал Моранж. — А теперь я попрошу вас уяснить себе практический дух моих хозяев-монахов. Не забывайте, что даже после трех лет моей монастырской жизни они все еще сомневались в прочности моего призвания. И вот они нашли средство испытать его раз навсегда и в то же время использовать этот официальный искус в своих собственных интересах. Однажды утром меня позвали к отцу-настоятелю, и вот с какой речью он обратился ко мне в присутствии дона Гранже который лишь молча ему поддакивал: «— Срок вашего временного пребывания в запасе кончается через две недели. Вы отправитесь в Париж и подадите министру прошение о том, что вы снова хотите поступить на службу. С теми знаниями, которые вы здесь приобрели, и при помощи тех связей, которые мы имеем в главном штабе, вам нетрудно будет получить место в военно-географическом управлении. Когда вы окончательно устроитесь на улице Гренель, вы получите он нас инструкции».
Их доверие к моим познаниям сильно меня удивило. Но я понял, его, когда снова оказался на службе, в чине капитана, в военно-географическом управлении. В монастыре постоянное соприкосновение с доном Гранже и его сотрудниками поддерживало во мне убеждение в слабости и недостаточности моих сведений. Но, столкнувшись с товарищами, я понял все превосходство полученного мною в святой обители образования. О выполнении возложенного на меня монахами поручения мне даже не пришлось заботиться. Его дали мне сами министерства. Моя личная инициатива проявилась только в одном случае: узнав, что вы отправляетесь из Варглы в настоящее путешествие и считая себя не без основания исследователем довольно посредственным, я принял все меры к тому, чтобы отсрочить ваш отъезд и иметь возможность к вам присоединиться… Я надеюсь, что вы уже перестали на меня сердиться.
Дневной свет быстро убегал на запад, где солнце садилось в пышных складках огромного, небывало роскошного светло-голубого занавеса. Мы были одни посреди необозримой пустыни, у подножия черных, застывших в мрачном молчании, скал. Никого, кроме нас. Никого, никого, кроме нас.
Я протянул Моранжу руку, которую он пожал. Потом он сказал:
— Если я нахожу бесконечными те несколько тысяч километров, что отделяют меня от минуты, когда я, выполнив возложенное на меня поручение, смогу, наконец, найти в монастыре забвение от жизни, для которой я не был создан, то позвольте вам сказать следующее: в этот час мне кажутся необычайно короткими те несколько сот километров, что отделяют меня от прибытия в Ших-Салу, где мне придется с вами расстаться.
В тусклом зеркале родника, сверкавшего как большой серебряный гвоздь, заблестела звезда.
— В Ших-Салу, — тихо повторил я, чувствуя, как мое сердце сжимается от невыразимой грусти. — О, до нее еще далеко! Мы еще не скоро туда доберемся.
И действительно, нам не было суждено доехать до Ших-Салы.
V. НАДПИСЬ
Ударом своей железной палки Моранж отколол кусок от темного чрева горы.
— Что это? — спросил он, протягивая мне камень.
— Перидотитовый базальт, — ответил я.
— По-видимому, штука неинтересная: вы едва удостоили ее взглядом.
— Напротив, очень интересная. Но в данную минуту меня занимает, скажу вам откровенно, совершенно другая вещь.
— Что именно?
— Посмотрите-ка туда, — сказал я ему, указывая на западную часть горизонта, где, по ту сторону белой равнины, виднелась черная точка.
Было шесть часов утра. Солнце уже взошло. Но глаза напрасно искали его на необычайно чистом небе. И ко всему — ни малейшего ветерка, ни малейшего движения воздуха.
Вдруг один из наших верблюдов жалобно закричал.
Огромная антилопа, выпрыгнув в паническом страхе из прозрачного тумана, ударилась головой о стену скал и, точно вкопанная, остановилась в нескольких шагах от нас, глядя вперед бессмысленными глазами и дрожа на своих тонких, стройных ногах.
К нам подошел Бу-Джема.
— Когда ноги мехари подгибаются, это значит, что столбы, на которые опирается небесный свод, тоже скоро затрясутся, — проговорил он.
Моранж пристально на меня посмотрел, а затем устремил свой взор на видневшуюся на горизонте черную точку, ставшую к тому времени вдвое больше.
— Будет гроза?
— Да, гроза.
— И это дает вам повод для тревоги?
Я ответил ему не сразу, будучи занят коротким и быстрым разговором с Бу-Джемой, который старался успокоить начинавших нервничать верблюдов.
Моранж повторил свой вопрос… Я пожал плечами.
— Для тревоги? Не знаю… Мне еще не приходилось видеть непогоду в Хоггаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
«Ни дон Гранже ни я не придавали слишком большого значения доказательствам подобного рода, похожим на те, которыми изобилует „Гений христианства“. Но, с другой стороны, нельзя отказать в известной ценности некоторым аргументам теологического характера. Бог туарегов, Аманай, — несомненный Адонай Библии, — является, согласно их верованию, единым. У них есть ад, „тимси-тан-эля-харт“, т. е. „последний огонь“, где царит Иблис, наш Люцифер. Их рай, в котором они вознаграждаются за добрые дела, населен анджелузенами — нашими ангелами. И не вздумайте, пожалуйста, противопоставлять этой теологии религиозные идеи Корана, ибо я выдвину, в таком случае, исторические аргументы и напомню вам, что в течение веков туареги защищали, с крайним напряжением сил и неся огромные потери, свои верования против вторжения в них магометанского фанатизма.
«Долгое время я изучал вместе с доном Гранже эту грандиозную эпопею противодействия туземного населения арабам-завоевателям. Вместе с ним мы проследили движение армии Сиди-Окбы, одного из учеников Пророка, и его проникновение в пустыню, с целью покорения великих туарегских племен и подчинения их влиянию и культу мусульманства. Эти племена находились тогда в цветущем состоянии и славились своим богатством. То были: ихогарены, имедедрены, ваделены, кель-гересы и кель-аиры. Но внутренние раздоры ослабляли силу их сопротивления. Тем не менее, они оказывали врагу поистине могучий отпор, и только после долгой и жестокой войны арабам удалось овладеть столицей берберов. Они сравняли ее с лицом земли, истребив все ее население. На ее развалинах Окба построил новый город — Эс-Сук. Город же, разрушенный Сиди-Окбой, назывался Тадмеккой берберийской. И вот, в связи с этими фактами, дон Гранже и поручил мне съездить к развалинам мусульманского Эс-Сука и попытаться откопать под ними следы Тадмекки берберийской, а может быть, и христианской.
— Понимаю, — проговорил я.
— Отлично, — продолжал Моранж. — А теперь я попрошу вас уяснить себе практический дух моих хозяев-монахов. Не забывайте, что даже после трех лет моей монастырской жизни они все еще сомневались в прочности моего призвания. И вот они нашли средство испытать его раз навсегда и в то же время использовать этот официальный искус в своих собственных интересах. Однажды утром меня позвали к отцу-настоятелю, и вот с какой речью он обратился ко мне в присутствии дона Гранже который лишь молча ему поддакивал: «— Срок вашего временного пребывания в запасе кончается через две недели. Вы отправитесь в Париж и подадите министру прошение о том, что вы снова хотите поступить на службу. С теми знаниями, которые вы здесь приобрели, и при помощи тех связей, которые мы имеем в главном штабе, вам нетрудно будет получить место в военно-географическом управлении. Когда вы окончательно устроитесь на улице Гренель, вы получите он нас инструкции».
Их доверие к моим познаниям сильно меня удивило. Но я понял, его, когда снова оказался на службе, в чине капитана, в военно-географическом управлении. В монастыре постоянное соприкосновение с доном Гранже и его сотрудниками поддерживало во мне убеждение в слабости и недостаточности моих сведений. Но, столкнувшись с товарищами, я понял все превосходство полученного мною в святой обители образования. О выполнении возложенного на меня монахами поручения мне даже не пришлось заботиться. Его дали мне сами министерства. Моя личная инициатива проявилась только в одном случае: узнав, что вы отправляетесь из Варглы в настоящее путешествие и считая себя не без основания исследователем довольно посредственным, я принял все меры к тому, чтобы отсрочить ваш отъезд и иметь возможность к вам присоединиться… Я надеюсь, что вы уже перестали на меня сердиться.
Дневной свет быстро убегал на запад, где солнце садилось в пышных складках огромного, небывало роскошного светло-голубого занавеса. Мы были одни посреди необозримой пустыни, у подножия черных, застывших в мрачном молчании, скал. Никого, кроме нас. Никого, никого, кроме нас.
Я протянул Моранжу руку, которую он пожал. Потом он сказал:
— Если я нахожу бесконечными те несколько тысяч километров, что отделяют меня от минуты, когда я, выполнив возложенное на меня поручение, смогу, наконец, найти в монастыре забвение от жизни, для которой я не был создан, то позвольте вам сказать следующее: в этот час мне кажутся необычайно короткими те несколько сот километров, что отделяют меня от прибытия в Ших-Салу, где мне придется с вами расстаться.
В тусклом зеркале родника, сверкавшего как большой серебряный гвоздь, заблестела звезда.
— В Ших-Салу, — тихо повторил я, чувствуя, как мое сердце сжимается от невыразимой грусти. — О, до нее еще далеко! Мы еще не скоро туда доберемся.
И действительно, нам не было суждено доехать до Ших-Салы.
V. НАДПИСЬ
Ударом своей железной палки Моранж отколол кусок от темного чрева горы.
— Что это? — спросил он, протягивая мне камень.
— Перидотитовый базальт, — ответил я.
— По-видимому, штука неинтересная: вы едва удостоили ее взглядом.
— Напротив, очень интересная. Но в данную минуту меня занимает, скажу вам откровенно, совершенно другая вещь.
— Что именно?
— Посмотрите-ка туда, — сказал я ему, указывая на западную часть горизонта, где, по ту сторону белой равнины, виднелась черная точка.
Было шесть часов утра. Солнце уже взошло. Но глаза напрасно искали его на необычайно чистом небе. И ко всему — ни малейшего ветерка, ни малейшего движения воздуха.
Вдруг один из наших верблюдов жалобно закричал.
Огромная антилопа, выпрыгнув в паническом страхе из прозрачного тумана, ударилась головой о стену скал и, точно вкопанная, остановилась в нескольких шагах от нас, глядя вперед бессмысленными глазами и дрожа на своих тонких, стройных ногах.
К нам подошел Бу-Джема.
— Когда ноги мехари подгибаются, это значит, что столбы, на которые опирается небесный свод, тоже скоро затрясутся, — проговорил он.
Моранж пристально на меня посмотрел, а затем устремил свой взор на видневшуюся на горизонте черную точку, ставшую к тому времени вдвое больше.
— Будет гроза?
— Да, гроза.
— И это дает вам повод для тревоги?
Я ответил ему не сразу, будучи занят коротким и быстрым разговором с Бу-Джемой, который старался успокоить начинавших нервничать верблюдов.
Моранж повторил свой вопрос… Я пожал плечами.
— Для тревоги? Не знаю… Мне еще не приходилось видеть непогоду в Хоггаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58