Но все равно. Я рассказываю все это для себя самой, потому что люблю вспоминать о том времени… Так вот там, дальше, вверх по течению, Нигер делает крутой поворот. Берег образует там небольшой мыс, поросший громадными деревьями.
Был августовский вечер, солнце садилось, и в соседнем лесу все птицы уже дремали неподвижно на ветвях, засыпая до следующего утра. Внезапно мы услышали со стороны запада непривычный шум: бум-бум-бум, бум-барабум, бум-бум, который все рос, — бум-бум, бум-барабум, — и вдруг огромная стая водяных птиц — чепур, пеликанов, диких уток и чирков — взвилась и рассеялась над молочайной рощей, преследуемая столбом черного дыма, который чуть заметно колебался от легкого ветерка.
«Мы увидели военную лодку, канонерку. Она огибала мыс, разводя с обеих сторон сильное волнение, заставлявшее склоняться и трепетать низкий прибрежный кустарник. За судном, волочась по воде, бежал сине-бело-красный флаг,вечерний теплый воздух был так прозрачен, что мы ясно различали его цвета.
«Канонерка пристала к деревянному молу. Вскоре от нее отвалила лодка с двумя лаптосами и тремя белыми вождями, спрыгнувшими, через несколько минут, на нашу землю.
«Самый старый из них, французский марабут, одетый в широкий белый бурнус и отлично говоривший на нашем языке, спросил, может ли он видеть шейха Сонни-Азкия.
Когда мой отец выступил вперед и заявил; что это — он, марабут ему сказал, что начальник Тимбуктуского округа очень недоволен, так как в миле от нас канонерка наскочила на подводное свайное заграждение, получила повреждение и не могла продолжать свой путь в Ансанго.
«Мой отец ответил, что он сердечно приветствует французов, защищающих бедных оседлых туземцев от туарегов, и объяснил, что плотина была сооружена для ловли рыбы, для пропитания, и что для починки лодки он готов предоставить в распоряжение белого вождя все находившиеся в Гао средства, в том числе и местную кузницу.
«В то время как он говорил, французский начальник смотрел на меня, а я на него. Это был пожилой человек, широкоплечий, немного сутуловатый, с глазами, такими же ясными, как и тот источник, имя которого я ношу.
«— Подойди сюда, малютка, — сказал он голосом, показавшимся мне очень приятным.
«— Я дочь шейха Сонни-Азкия и делаю только то, что хочу, — ответила я, недовольная его бесцеремонностью.
«— Ты права, — продолжал он, улыбаясь, — потому что ты красива. Подари мне цветы, которые у тебя на шее.
«И он указал на венок из пурпуровых гибисков. Я протянула ему цветы. Он меня поцеловал. Мир был заключен.
«Тем временем лаптосы с канонерки и наиболее сильные люди нашего племени втащили судно под руководством моего отца в одну из прибрежных бухт.
«— Работы хватит на весь завтрашний день, полковник, — сказал старший механик лодки, осмотревший ее повреждения. — Мы сможем продолжать путь только послезавтра утром. Да и то лишь в том случае, если эти черномазые бездельники будут шевелиться.
«— Какая досада, — сердито проворчал мой новый друг.
«Но его дурное настроение очень скоро исчезло, так как и я и мои маленькие подруги старались изо всех сил привести его в хорошее расположение духа. Он прослушал наши самые красивые песни и, желая нас отблагодарить, угостил разными вкусными вещами, доставленными ему с канонерки для обеда. Он спал в нашей большой хижине, которую ему уступил отец, и сквозь древесные ветви шалаша, где я поместилась вместе с матерью, я еще долго видела, прежде чем заснуть, как мигал и расходился красными кругами по темной воде свет большого судового фонаря.
«В ту ночь мне приснился страшный сон: мой друг, французский офицер, спокойно спал, а над его головой носился огромный ворон и каркал: „Краа, краа, — сень деревьев Гао, — краа, краа — не спасет никого, — краа, краа, — ни белого вождя, ни его людей!“
«Как только занялся день, я побежала к лаптосам. Они валялись на палубе канонерки и ничего не делали, пользуясь тем, что белые спали.
«Я выбрала наиболее пожилого из них и сказала ему властным тоном:
«— Послушай, я видела сегодня во сне черного ворона. Он мне сказал, что тень деревьев Гао окажется в эту ночь роковой для вашего начальника…
«Заметив, что они не двигались с места, продолжая лежать лицом к небу и даже как будто не слушая меня, я прибавила:
«— И для его людей.
«Был полдень, и полковник собирался обедать вместе с другими французами в отведенной ему хижине, когда туда вошел механик.
«— Не знаю, что такое приключилось с нашими лаптосами. Они работают, не покладая рук. Если их усердие не остынет, мы сможем двинуться сегодня же вечером.
«— Тем лучше, — сказал полковник, — но я боюсь, что своей торопливостью они могут испортить работу. Мы должны быть в Ансанго только в конце этой недели. Лучше, я думаю, отплыть завтра.
«Я задрожала. Умоляюще сложив руки, я подошла к нему и рассказала о своем сне. Он слушал меня с улыбкой удивления на лице, а затем очень серьезно произнес:
«— Хорошо, милая Таннит-Зерга. Это решено: мы уедем сегодня вечером, если ты так хочешь.
«И поцеловал меня.
«Уже темнело, когда исправленная канонерка вышла из приютившей ее бухты. Французы, среди которых я видела моего друга, долго с нами прощались и, пока могли нас видеть, не переставали махать в воздухе своими касками.
Оставшись одна на шаткой пристани, я долго смотрела на течение реки и ушла только тогда, когда шум «дымного» корабля, «бум-барабума», совершенно заглох в ночной темноте.
Танит-Зерга сделала паузу.
— Эта ночь была для Гао последней. Я спала. Луна стояла еще высоко над лесом, когда вдруг залаяла собака, тотчас же замолчавшая. Вслед за тем, со всех сторон понеслись дикие вопли мужчин, потом — женщин… Тот, кто слышал эти крики хоть раз, никогда их не забудет… Когда солнце поднялось, оно застало нас, — меня и моих маленьких подруг, — бегущими со всех ног, спотыкаясь и задыхаясь, по направлению на север, куда нас гнали окружавшие нас тесным кольцом туареги, ехавшие на своих быстрых верблюдах. За ними следовали женщины племени, в том числе моя мать; все они были связаны попарно, с ярмом на шее.
Мужчин было мало. Большинство, вместе с моим отцом, храбрым Сонни-Азкией, осталось лежать под развалинами Гао, стертого еще раз с лица земли шайкой ауэлимиденов, намеревавшихся истребить посетивших нас французов с канонерки.
«Опасаясь их преследования, туареги нас торопили, очень торопили. Мы шли так около десяти дней, и, по мере того, как исчезали просо и конопля, наш поход становился все ужаснее. Наконец около Изакерейна, в стране кидалёй, туареги продали нас каравану мавров из Трарзы, направлявшемуся из Мабрука в Рат. Я почувствовала себя почти счастливой, когда мы пошли тише. Но местность, в которую мы вступили, оказалась сплошь усеянной камнями, и женщины начали падать одна за другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Был августовский вечер, солнце садилось, и в соседнем лесу все птицы уже дремали неподвижно на ветвях, засыпая до следующего утра. Внезапно мы услышали со стороны запада непривычный шум: бум-бум-бум, бум-барабум, бум-бум, который все рос, — бум-бум, бум-барабум, — и вдруг огромная стая водяных птиц — чепур, пеликанов, диких уток и чирков — взвилась и рассеялась над молочайной рощей, преследуемая столбом черного дыма, который чуть заметно колебался от легкого ветерка.
«Мы увидели военную лодку, канонерку. Она огибала мыс, разводя с обеих сторон сильное волнение, заставлявшее склоняться и трепетать низкий прибрежный кустарник. За судном, волочась по воде, бежал сине-бело-красный флаг,вечерний теплый воздух был так прозрачен, что мы ясно различали его цвета.
«Канонерка пристала к деревянному молу. Вскоре от нее отвалила лодка с двумя лаптосами и тремя белыми вождями, спрыгнувшими, через несколько минут, на нашу землю.
«Самый старый из них, французский марабут, одетый в широкий белый бурнус и отлично говоривший на нашем языке, спросил, может ли он видеть шейха Сонни-Азкия.
Когда мой отец выступил вперед и заявил; что это — он, марабут ему сказал, что начальник Тимбуктуского округа очень недоволен, так как в миле от нас канонерка наскочила на подводное свайное заграждение, получила повреждение и не могла продолжать свой путь в Ансанго.
«Мой отец ответил, что он сердечно приветствует французов, защищающих бедных оседлых туземцев от туарегов, и объяснил, что плотина была сооружена для ловли рыбы, для пропитания, и что для починки лодки он готов предоставить в распоряжение белого вождя все находившиеся в Гао средства, в том числе и местную кузницу.
«В то время как он говорил, французский начальник смотрел на меня, а я на него. Это был пожилой человек, широкоплечий, немного сутуловатый, с глазами, такими же ясными, как и тот источник, имя которого я ношу.
«— Подойди сюда, малютка, — сказал он голосом, показавшимся мне очень приятным.
«— Я дочь шейха Сонни-Азкия и делаю только то, что хочу, — ответила я, недовольная его бесцеремонностью.
«— Ты права, — продолжал он, улыбаясь, — потому что ты красива. Подари мне цветы, которые у тебя на шее.
«И он указал на венок из пурпуровых гибисков. Я протянула ему цветы. Он меня поцеловал. Мир был заключен.
«Тем временем лаптосы с канонерки и наиболее сильные люди нашего племени втащили судно под руководством моего отца в одну из прибрежных бухт.
«— Работы хватит на весь завтрашний день, полковник, — сказал старший механик лодки, осмотревший ее повреждения. — Мы сможем продолжать путь только послезавтра утром. Да и то лишь в том случае, если эти черномазые бездельники будут шевелиться.
«— Какая досада, — сердито проворчал мой новый друг.
«Но его дурное настроение очень скоро исчезло, так как и я и мои маленькие подруги старались изо всех сил привести его в хорошее расположение духа. Он прослушал наши самые красивые песни и, желая нас отблагодарить, угостил разными вкусными вещами, доставленными ему с канонерки для обеда. Он спал в нашей большой хижине, которую ему уступил отец, и сквозь древесные ветви шалаша, где я поместилась вместе с матерью, я еще долго видела, прежде чем заснуть, как мигал и расходился красными кругами по темной воде свет большого судового фонаря.
«В ту ночь мне приснился страшный сон: мой друг, французский офицер, спокойно спал, а над его головой носился огромный ворон и каркал: „Краа, краа, — сень деревьев Гао, — краа, краа — не спасет никого, — краа, краа, — ни белого вождя, ни его людей!“
«Как только занялся день, я побежала к лаптосам. Они валялись на палубе канонерки и ничего не делали, пользуясь тем, что белые спали.
«Я выбрала наиболее пожилого из них и сказала ему властным тоном:
«— Послушай, я видела сегодня во сне черного ворона. Он мне сказал, что тень деревьев Гао окажется в эту ночь роковой для вашего начальника…
«Заметив, что они не двигались с места, продолжая лежать лицом к небу и даже как будто не слушая меня, я прибавила:
«— И для его людей.
«Был полдень, и полковник собирался обедать вместе с другими французами в отведенной ему хижине, когда туда вошел механик.
«— Не знаю, что такое приключилось с нашими лаптосами. Они работают, не покладая рук. Если их усердие не остынет, мы сможем двинуться сегодня же вечером.
«— Тем лучше, — сказал полковник, — но я боюсь, что своей торопливостью они могут испортить работу. Мы должны быть в Ансанго только в конце этой недели. Лучше, я думаю, отплыть завтра.
«Я задрожала. Умоляюще сложив руки, я подошла к нему и рассказала о своем сне. Он слушал меня с улыбкой удивления на лице, а затем очень серьезно произнес:
«— Хорошо, милая Таннит-Зерга. Это решено: мы уедем сегодня вечером, если ты так хочешь.
«И поцеловал меня.
«Уже темнело, когда исправленная канонерка вышла из приютившей ее бухты. Французы, среди которых я видела моего друга, долго с нами прощались и, пока могли нас видеть, не переставали махать в воздухе своими касками.
Оставшись одна на шаткой пристани, я долго смотрела на течение реки и ушла только тогда, когда шум «дымного» корабля, «бум-барабума», совершенно заглох в ночной темноте.
Танит-Зерга сделала паузу.
— Эта ночь была для Гао последней. Я спала. Луна стояла еще высоко над лесом, когда вдруг залаяла собака, тотчас же замолчавшая. Вслед за тем, со всех сторон понеслись дикие вопли мужчин, потом — женщин… Тот, кто слышал эти крики хоть раз, никогда их не забудет… Когда солнце поднялось, оно застало нас, — меня и моих маленьких подруг, — бегущими со всех ног, спотыкаясь и задыхаясь, по направлению на север, куда нас гнали окружавшие нас тесным кольцом туареги, ехавшие на своих быстрых верблюдах. За ними следовали женщины племени, в том числе моя мать; все они были связаны попарно, с ярмом на шее.
Мужчин было мало. Большинство, вместе с моим отцом, храбрым Сонни-Азкией, осталось лежать под развалинами Гао, стертого еще раз с лица земли шайкой ауэлимиденов, намеревавшихся истребить посетивших нас французов с канонерки.
«Опасаясь их преследования, туареги нас торопили, очень торопили. Мы шли так около десяти дней, и, по мере того, как исчезали просо и конопля, наш поход становился все ужаснее. Наконец около Изакерейна, в стране кидалёй, туареги продали нас каравану мавров из Трарзы, направлявшемуся из Мабрука в Рат. Я почувствовала себя почти счастливой, когда мы пошли тише. Но местность, в которую мы вступили, оказалась сплошь усеянной камнями, и женщины начали падать одна за другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58