он ничего не знал как следует. Решая задачу, он пускал в ход все четыре действия сразу, и потом они у него так перепутывались, что все выходило шиворот-навыворот. Учитель в таких случаях говорил ему:
– У тебя, Тоотс, прямо каша какая-то получается.
Но вот к доске вызвали Арно. Тут была совсем другая картина. Он знал все, о чем его спрашивали. Возвращаясь на свое место, он даже чувствовал себя немного смущенным, что так хорошо отвечал. Ему стало вдруг жаль своего соседа Тоотса, который, несмотря на свои познания, не сумел решить задачу, а ведь Арно считал это таким легким делом.
На следующих уроках и переменах никаких особых происшествий не было, если не считать того, что Тоотс успел порвать какой-то девочке платье, поменяться с кем-то кошельком, разбить окно и развести во дворе школы костер. Присаживаясь у огня, он заявил, что то же самое делал Кентукский Лев, когда ему приходилось пытаться бегством от индейцев.
Все же Арно за это время удалось кое-что узнать о своих новых школьных товарищах. Так, жевавшего мясо толстяка, которому наступили на ногу, звали Тыниссоном. Мальчугана с заплаканным лицом и покрасневшими глазами, у которого одни ребята, смеясь, спрашивали: „Эй, парень, где твой отец?“, на что другие тут же отвечали: „Хвост задрал, в лес удрал!“ – мальчугана этого звали Визаком.
У рыжеволосого Кийра, обладателя новомодной ручки и ботинок на пуговицах, будто бы имелся дома удивительный музыкальный ящик: заведешь и он сразу заговорит человечьим голосом и запоет, как птица.
А о малыше Матсе Рауде рассказывали, что в прошлом году он решил пешком отправиться в город в гости к тетке; взвалил себе на плечи котомку с едой и сказал:
– Ну, я пошел!
Шагая после уроков домой, Арно все еще думал обо всех этих вещах, таких для него новых и важных, По дороге он догнал Тээле. Сперва оба покраснели и долго шли рядом молча, но под конец разговорились.
III
– Почему ты только сегодня пришел в школу? – начала Тээле. – Мы все уже с прошлой недели ходим.
– Я болел, раньше не мог.
– Они помолчали, потом Тээле спросила:
– А что у тебя было? Скарлатина?
– Нет, не скарлатина. Голова болела и жар был. Мама сначала думала, что скарлатина, но никакой скарлатины не было.
– А скарлатина – страшная болезнь: кто ею заболеет, тому уже не выздороветь.
– Ну, иногда и выздоравливают. У нас батрак был, так тот выздоровел.
– Да ну? У вас батрак болел? А ты не боялся, что болезнь и к тебе пристанет?
– Нет. Мама сказала – пристанет, так пристанет, ничего не поделаешь. Не надо бояться, тогда ничего и не случится; а кто уж очень боится, к тому она и липнет.
– А лучше всего можжевеловым дымом комнату окурить, тогда ни за что не пристанет.
– Моя мама тоже так думает.
Потом они снова замолчали; ни один ни другая не знали, о чем говорить. Кроме того, Арно очень боялся сказать невпопад что-нибудь такое, что Тээле не понравится. Наконец он спросил, решив, что в этом ничего плохого не будет:
– Ну, а как у тебя дела в школе?
– Очень хорошо. Только русский язык трудный.
– Русский язык? Разве русский язык такой уж трудный?
– По-моему, страшно трудный.
Такая откровенность поразила Арно. Сам он ни за какие блага не решился бы сказать Тээле, что ему что-нибудь трудно дается. Но сейчас, когда Тээле первая заговорила так откровенно, его священным долгом было признаться, что и у него не все идет гладко. Он все думал, думал, какой бы предмет назвать для себя трудным, но, так и не зная, на чем остановиться, бухнул наугад:
– А у меня с арифметикой не ладится.
– Ну? Ты же сегодня так хорошо все знал.
– Да, но…
Арно понял, что об арифметике говорить не следовало, что вместо нее можно было назвать хотя бы тот же русский язык, но было уже поздно. Уже второй раз становилось ему сегодня совестно, что он так хорошо знает арифметику: первый раз перед Тоотсом, а сейчас вот здесь. Ему хотелось что-то сказать в свое оправдание, но он ничего не смог придумать и пробормотал только:
– А, да что там…
Но Тээле не дала себя сбить с толку. Эта девчонка с каждой минутой становилась все смелее и, когда она снова заговорила, голос ее звучал так уверенно, что Арно даже испугался – не рассердилась ли она.
– Конечно же, ты все хорошо знал, – повторила она. – Ты всегда все хорошо знаешь; все говорят, что ты умница.
– Кто говорит?.. – спросил Арно таким тоном, словно пытался защитить себя от какой-то клеветы.
– Все говорят.
– Да ну, чего там…
Они снова чуть помолчали. Потом Тээле спросила:
– А правда, что твой отец хочет послать тебя в город учиться?
Арно прекрасно знал, что у отца есть такое намерение, но мальчик он был по натуре недоверчивый и не так-то легко делился своими мыслями. Во-первых, он боялся, что ребята станут его дразнить, во-вторых, думал, что если и не будут дразнить, то начнут приставать с расспросами, а в-третьих, Арно вообще был не очень-то разговорчив. Но на вопрос Тээле нужно было что-то ответить. И сказать надо было правду, потому что Тээле сама была с ним откровенна и прямо призналась, что русский язык для нее страшно труден.
Итак, ему тоже следовало быть откровенным. Ведь с первым своим признанием он уже провалился; Тээле ничуть не поверила, что арифметика ему не дается. Теперь нужно было как-то исправить свою ошибку.
– Не знаю… – ответил он. – Если буду хорошо учиться, может, и пошлют меня в город.
– Пошлют, конечно. Чего тут еще говорить, уверенным тоном заметила Тээле и через несколько минут задала ему новый вопрос:
– А скажи, кем бы ты хотел стать?
– Ой, не знаю…
– Как это – не знаешь? Раз ты поедешь в город учиться, ты же должен знать, кем потом будешь. Скажи, кем?
– Не знаю…
– Вот еще! Как это не знаешь? Ты просто не хочешь сказать. Ну скажи, тогда и я тебе скажу, кем я буду.
– Никем.
– Ишь ты какой! И что ты скрываешь, я ведь все равно узнаю! Не скажешь – я у твоей матери спрошу.
Девчонка пристала как репей. Но и это не могло бы сломить упрямство Арно, если бы не ее заманчивое обещание: „Если скажешь, то и я тебе скажу, кем хочу быть“. Теперь, кроме ее настойчивости, его подталкивало и собственное любопытство, и в конце концов он спросил:
– А если я тебе скажу, ты мне тоже скажешь?
– А то как же!
– Хорошо, тогда я скажу… Я хочу быть учителем.
– Открыв свою сокровенную тайну, Арно покраснел до ушей. Он украдкой взглянул на Тээле не смеется ли она, и, пытаясь побороть свое смущение, сейчас же сказал:
– А теперь говори, кем ты хочешь быть?
– Я-то? – хитро улыбнулась девочка, показывая свои мелкие мышиные зубки. – Я так и останусь простой деревенской девушкой!
– Ой, врешь! – воскликнул Арно, и ему вдруг стало ясно, что девчонка водит его за нос. – Ты тоже поедешь в город учиться. Я знаю. Но скажи, кем ты хочешь стать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– У тебя, Тоотс, прямо каша какая-то получается.
Но вот к доске вызвали Арно. Тут была совсем другая картина. Он знал все, о чем его спрашивали. Возвращаясь на свое место, он даже чувствовал себя немного смущенным, что так хорошо отвечал. Ему стало вдруг жаль своего соседа Тоотса, который, несмотря на свои познания, не сумел решить задачу, а ведь Арно считал это таким легким делом.
На следующих уроках и переменах никаких особых происшествий не было, если не считать того, что Тоотс успел порвать какой-то девочке платье, поменяться с кем-то кошельком, разбить окно и развести во дворе школы костер. Присаживаясь у огня, он заявил, что то же самое делал Кентукский Лев, когда ему приходилось пытаться бегством от индейцев.
Все же Арно за это время удалось кое-что узнать о своих новых школьных товарищах. Так, жевавшего мясо толстяка, которому наступили на ногу, звали Тыниссоном. Мальчугана с заплаканным лицом и покрасневшими глазами, у которого одни ребята, смеясь, спрашивали: „Эй, парень, где твой отец?“, на что другие тут же отвечали: „Хвост задрал, в лес удрал!“ – мальчугана этого звали Визаком.
У рыжеволосого Кийра, обладателя новомодной ручки и ботинок на пуговицах, будто бы имелся дома удивительный музыкальный ящик: заведешь и он сразу заговорит человечьим голосом и запоет, как птица.
А о малыше Матсе Рауде рассказывали, что в прошлом году он решил пешком отправиться в город в гости к тетке; взвалил себе на плечи котомку с едой и сказал:
– Ну, я пошел!
Шагая после уроков домой, Арно все еще думал обо всех этих вещах, таких для него новых и важных, По дороге он догнал Тээле. Сперва оба покраснели и долго шли рядом молча, но под конец разговорились.
III
– Почему ты только сегодня пришел в школу? – начала Тээле. – Мы все уже с прошлой недели ходим.
– Я болел, раньше не мог.
– Они помолчали, потом Тээле спросила:
– А что у тебя было? Скарлатина?
– Нет, не скарлатина. Голова болела и жар был. Мама сначала думала, что скарлатина, но никакой скарлатины не было.
– А скарлатина – страшная болезнь: кто ею заболеет, тому уже не выздороветь.
– Ну, иногда и выздоравливают. У нас батрак был, так тот выздоровел.
– Да ну? У вас батрак болел? А ты не боялся, что болезнь и к тебе пристанет?
– Нет. Мама сказала – пристанет, так пристанет, ничего не поделаешь. Не надо бояться, тогда ничего и не случится; а кто уж очень боится, к тому она и липнет.
– А лучше всего можжевеловым дымом комнату окурить, тогда ни за что не пристанет.
– Моя мама тоже так думает.
Потом они снова замолчали; ни один ни другая не знали, о чем говорить. Кроме того, Арно очень боялся сказать невпопад что-нибудь такое, что Тээле не понравится. Наконец он спросил, решив, что в этом ничего плохого не будет:
– Ну, а как у тебя дела в школе?
– Очень хорошо. Только русский язык трудный.
– Русский язык? Разве русский язык такой уж трудный?
– По-моему, страшно трудный.
Такая откровенность поразила Арно. Сам он ни за какие блага не решился бы сказать Тээле, что ему что-нибудь трудно дается. Но сейчас, когда Тээле первая заговорила так откровенно, его священным долгом было признаться, что и у него не все идет гладко. Он все думал, думал, какой бы предмет назвать для себя трудным, но, так и не зная, на чем остановиться, бухнул наугад:
– А у меня с арифметикой не ладится.
– Ну? Ты же сегодня так хорошо все знал.
– Да, но…
Арно понял, что об арифметике говорить не следовало, что вместо нее можно было назвать хотя бы тот же русский язык, но было уже поздно. Уже второй раз становилось ему сегодня совестно, что он так хорошо знает арифметику: первый раз перед Тоотсом, а сейчас вот здесь. Ему хотелось что-то сказать в свое оправдание, но он ничего не смог придумать и пробормотал только:
– А, да что там…
Но Тээле не дала себя сбить с толку. Эта девчонка с каждой минутой становилась все смелее и, когда она снова заговорила, голос ее звучал так уверенно, что Арно даже испугался – не рассердилась ли она.
– Конечно же, ты все хорошо знал, – повторила она. – Ты всегда все хорошо знаешь; все говорят, что ты умница.
– Кто говорит?.. – спросил Арно таким тоном, словно пытался защитить себя от какой-то клеветы.
– Все говорят.
– Да ну, чего там…
Они снова чуть помолчали. Потом Тээле спросила:
– А правда, что твой отец хочет послать тебя в город учиться?
Арно прекрасно знал, что у отца есть такое намерение, но мальчик он был по натуре недоверчивый и не так-то легко делился своими мыслями. Во-первых, он боялся, что ребята станут его дразнить, во-вторых, думал, что если и не будут дразнить, то начнут приставать с расспросами, а в-третьих, Арно вообще был не очень-то разговорчив. Но на вопрос Тээле нужно было что-то ответить. И сказать надо было правду, потому что Тээле сама была с ним откровенна и прямо призналась, что русский язык для нее страшно труден.
Итак, ему тоже следовало быть откровенным. Ведь с первым своим признанием он уже провалился; Тээле ничуть не поверила, что арифметика ему не дается. Теперь нужно было как-то исправить свою ошибку.
– Не знаю… – ответил он. – Если буду хорошо учиться, может, и пошлют меня в город.
– Пошлют, конечно. Чего тут еще говорить, уверенным тоном заметила Тээле и через несколько минут задала ему новый вопрос:
– А скажи, кем бы ты хотел стать?
– Ой, не знаю…
– Как это – не знаешь? Раз ты поедешь в город учиться, ты же должен знать, кем потом будешь. Скажи, кем?
– Не знаю…
– Вот еще! Как это не знаешь? Ты просто не хочешь сказать. Ну скажи, тогда и я тебе скажу, кем я буду.
– Никем.
– Ишь ты какой! И что ты скрываешь, я ведь все равно узнаю! Не скажешь – я у твоей матери спрошу.
Девчонка пристала как репей. Но и это не могло бы сломить упрямство Арно, если бы не ее заманчивое обещание: „Если скажешь, то и я тебе скажу, кем хочу быть“. Теперь, кроме ее настойчивости, его подталкивало и собственное любопытство, и в конце концов он спросил:
– А если я тебе скажу, ты мне тоже скажешь?
– А то как же!
– Хорошо, тогда я скажу… Я хочу быть учителем.
– Открыв свою сокровенную тайну, Арно покраснел до ушей. Он украдкой взглянул на Тээле не смеется ли она, и, пытаясь побороть свое смущение, сейчас же сказал:
– А теперь говори, кем ты хочешь быть?
– Я-то? – хитро улыбнулась девочка, показывая свои мелкие мышиные зубки. – Я так и останусь простой деревенской девушкой!
– Ой, врешь! – воскликнул Арно, и ему вдруг стало ясно, что девчонка водит его за нос. – Ты тоже поедешь в город учиться. Я знаю. Но скажи, кем ты хочешь стать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87