Я стараюсь в этом разобраться – когда это дело кончится, может, мне повышение выйдет.
– Ага, – кивнул Василий. Не только Зауэр ожидал повышения после этой кампании. – Мы уже почти весь путь проделали, теперь недолго.
Зауэр поджал губы, поднес трубку ко рту и затянулся.
– Не говори гоп, малыш. Не хвались, пока твой враг не будет убит и закопан на перекрестке трех дорог, с пастью, набитой чесноком.
– Ну понятно. Но это ваши парни сделают, я уверен. А наши потом должны будут прийти и все подчистить, чтобы никогда такого снова не случилось.
Зауэр посмотрел на молодого полицейского, сохраняя вежливое лицо вопреки легкому раздражению.
– И я чем-нибудь могу помочь?
– Ну, в общем, да. – Гость откинулся в кресле, полез в карман кителя и достал портсигар. – Не возражаете, если я закурю?
Зауэр пожал плечами.
– Курите.
– Спасибо!
Минуту они оба молчали: вспыхнули зажигалки, серовато-синие клубы дыма поплыли к отдушине вентиляции. Василий, еще не привычный к этому занятию взрослых, попытался сдержать кашель.
– Я насчет инженера на губе.
– Ну понятно.
– Ага…– Пуф-ф. – Меня почему-то интересует, что с ним будет. Я, гм, так понимаю, что последние корабли снабжения сбросят груз и домой пойдут через пару дней, и вот я думаю: что, если?..
Зауэр сел прямо. Трубку он отложил. Она погасла, и хотя до чашечки было трудно дотронуться, в ней ничего не было, кроме подернутых пеплом черных остатков.
– Вы хотите знать, могу ли я его передать вам и посадить вас обоих на галошу, идущую домой.
Василий полуулыбнулся, несколько смущенный.
– Совершенно точно. Этот тип кругом виноват, сразу видно, и его надо отправить домой, чтобы судить и расстрелять. Как по-вашему?
Зауэр снова откинулся на спинку кресла, разглядывая аналитическую машину.
– Смысл есть, – признал он. – Но с моей колокольни все это не так просто выглядит.
Он зажег трубку.
– Отличный табак, господин лейтенант, – заметил Василий. – Немножко вкус странноватый только. Зато очень расслабляет.
– Это опиум, – пояснил Зауэр. – Отличное зелье, если не перебарщивать. – Минуту он сосредоточенно раскуривал трубку. – Во-первых, с чего вы решили, что Спрингфилд на губе?
Василий сделал недоуменное лицо.
– Но это же очевидно? Он нарушил законы Империи. Честно говоря, я это и расследовал.
– Его казнь не упростит Адмиралтейству привлечение к нам иностранных инженеров; или вы другого мнения? – Зауэр затянулся. – Будь он космонавтом, молодой человек, мы бы его уже выкинули из шлюза. Я вам вот что скажу, по дружбе: если вы потребуете, чтобы вам его передали на основании того, что у вас на него есть, добьетесь только одного: Адмиралтейство задержит дело на несколько месяцев, назначит свое расследование, заключит, что реального ущерба не было, отдаст его под военно-полевой суд за какую-нибудь ерунду и приговорит к сроку, который он уже к тому времени отсидит – такой принцип, чтобы никто не сидел зря, – а вы останетесь в дураках. Ей-богу, вам это не надо, уж поверьте мне. Ставить такое пятно на послужной список в самом начале карьеры – это неудачный ход.
– А что же вы предлагаете, господин лейтенант?
– А вот что. – Зауэр погасил трубку и посмотрел на нее с сожалением. – Я думаю, вам придется решать, хлестать по лошадке или нет.
– По лошадке, господин лейтенант?
– Ага. Игровой термин, господин Мюллер. Удвоить ставку или свалить. Вы уже точно решили, что ваш инженер работает на эту юбку с Земли? По мне, вполне оправданное подозрение, но четких улик не хватает – кроме ее бесстыжего с ним поведения. Что – давайте не будем дурить себе голову – может быть вполне невинным – непристойным, но невинным в смысле преступных намерений против Республики. В любом случае, она ничем себя не скомпрометировала, кроме наличия запрещенного прибора в ее дипломатическом багаже, да еще тем, что понятия не имеет о морали и добродетели. У нас нет оснований для цензуры, тем более для объявления ее персоной нон грата. Понимаю, она вас раздражает, но ее присутствие в этом походе предписано его превосходительством великим князем. Так что вам решать: либо срать, либо слазить с горшка. Либо примите, что господин Спрингфилд, вероятно, вылетит из тюрьмы, как птичка, либо поставьте себе цель побольше, и тогда надейтесь, что удастся накопать на нее достаточно, чтобы мы могли не посчитаться с ее иммунитетом.
Василий побледнел. Вероятно, до сих пор до него все это просто не доходило – он превысил свои полномочия, обыскивая каюту Рашели, и если он не найдет этому оправдания, его будущее под угрозой.
– Я удвою ставку, господин лейтенант. Только… вы не хотите мне что-нибудь порекомендовать? Шаг очень серьезный, я не хотел бы ошибиться.
Зауэр улыбнулся – не так чтобы неприятно.
– Не волнуйтесь, не ошибетесь. Есть многие другие, кто хотят убрать ее с дороги, и они согласятся чуток помочь. Вот как будем разбивать ее прикрытие…
ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ
На вершине холма, откуда открывалась дорога на Плоцк, тянулся неровный ряд крестов. Они были повернуты лицом к узкой речке, бежавшей по долине, к водяному колесу Бориса-Мельника. Висящий на них человеческий груз в коричневых рясах таращился пустыми глазами на выгоревшую коробку монастыря Святого Духа на том берегу. Аббат нашел свой путь раньше своих монахов, насаженный на кол, как птица на вертел.
– Убивайте всех, Бог узнает своих, – насмешливо прокомментировала Сестра Седьмая, поворачиваясь к двери, выходящей на раскисшую дорогу. – Не это ли говорила их гнездовая папа-мама в давно прошедшие времена.
Буря Рубинштейн трясся от холода в избушке на курьих ножках, шагающей по дороге прочь от Нового Петрограда. Утро выдалось холодноватым, и свежий воздух отдавал мучительно знакомым запахом: чем-то средним между серой от сгоревшего пороха и пряно-сладкой пыльцой тропических цветов. Но не запахом жареной свинины: монастырь сожгли, когда уже убили монахов, а не до того.
– Кто это сделал? – спросил Рубинштейн с куда большим спокойствием, чем сейчас испытывал.
– Сам-знаешь-кто, – ответила Критикесса. – Не задерживайся вниманием на сем, но следующее учти: действующие лица Края в близкой окрестности более вырождены, нежели цивилизованы. Мимы и огнеходящие лемуры. Очень опасные.
– Так это… – Буря сглотнул слюну, не в силах оторвать взгляда от бахромы на холме. Попов он не любил, но это празднество излишеств превосходило все, что он мог бы счесть приемлемым. – Это работа Края?
Сестра Седьмая склонила голову набок и щелкнула в воздухе моржовыми бивнями.
– Нет! – объявила она. – Это работа людей. Но запускатели голов уже поработали здесь, осеменяя трупы дальнейшею жизнию. И неминуемо ожидать воскресения, хоть и не всеобщего.
– Запускатели голов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Ага, – кивнул Василий. Не только Зауэр ожидал повышения после этой кампании. – Мы уже почти весь путь проделали, теперь недолго.
Зауэр поджал губы, поднес трубку ко рту и затянулся.
– Не говори гоп, малыш. Не хвались, пока твой враг не будет убит и закопан на перекрестке трех дорог, с пастью, набитой чесноком.
– Ну понятно. Но это ваши парни сделают, я уверен. А наши потом должны будут прийти и все подчистить, чтобы никогда такого снова не случилось.
Зауэр посмотрел на молодого полицейского, сохраняя вежливое лицо вопреки легкому раздражению.
– И я чем-нибудь могу помочь?
– Ну, в общем, да. – Гость откинулся в кресле, полез в карман кителя и достал портсигар. – Не возражаете, если я закурю?
Зауэр пожал плечами.
– Курите.
– Спасибо!
Минуту они оба молчали: вспыхнули зажигалки, серовато-синие клубы дыма поплыли к отдушине вентиляции. Василий, еще не привычный к этому занятию взрослых, попытался сдержать кашель.
– Я насчет инженера на губе.
– Ну понятно.
– Ага…– Пуф-ф. – Меня почему-то интересует, что с ним будет. Я, гм, так понимаю, что последние корабли снабжения сбросят груз и домой пойдут через пару дней, и вот я думаю: что, если?..
Зауэр сел прямо. Трубку он отложил. Она погасла, и хотя до чашечки было трудно дотронуться, в ней ничего не было, кроме подернутых пеплом черных остатков.
– Вы хотите знать, могу ли я его передать вам и посадить вас обоих на галошу, идущую домой.
Василий полуулыбнулся, несколько смущенный.
– Совершенно точно. Этот тип кругом виноват, сразу видно, и его надо отправить домой, чтобы судить и расстрелять. Как по-вашему?
Зауэр снова откинулся на спинку кресла, разглядывая аналитическую машину.
– Смысл есть, – признал он. – Но с моей колокольни все это не так просто выглядит.
Он зажег трубку.
– Отличный табак, господин лейтенант, – заметил Василий. – Немножко вкус странноватый только. Зато очень расслабляет.
– Это опиум, – пояснил Зауэр. – Отличное зелье, если не перебарщивать. – Минуту он сосредоточенно раскуривал трубку. – Во-первых, с чего вы решили, что Спрингфилд на губе?
Василий сделал недоуменное лицо.
– Но это же очевидно? Он нарушил законы Империи. Честно говоря, я это и расследовал.
– Его казнь не упростит Адмиралтейству привлечение к нам иностранных инженеров; или вы другого мнения? – Зауэр затянулся. – Будь он космонавтом, молодой человек, мы бы его уже выкинули из шлюза. Я вам вот что скажу, по дружбе: если вы потребуете, чтобы вам его передали на основании того, что у вас на него есть, добьетесь только одного: Адмиралтейство задержит дело на несколько месяцев, назначит свое расследование, заключит, что реального ущерба не было, отдаст его под военно-полевой суд за какую-нибудь ерунду и приговорит к сроку, который он уже к тому времени отсидит – такой принцип, чтобы никто не сидел зря, – а вы останетесь в дураках. Ей-богу, вам это не надо, уж поверьте мне. Ставить такое пятно на послужной список в самом начале карьеры – это неудачный ход.
– А что же вы предлагаете, господин лейтенант?
– А вот что. – Зауэр погасил трубку и посмотрел на нее с сожалением. – Я думаю, вам придется решать, хлестать по лошадке или нет.
– По лошадке, господин лейтенант?
– Ага. Игровой термин, господин Мюллер. Удвоить ставку или свалить. Вы уже точно решили, что ваш инженер работает на эту юбку с Земли? По мне, вполне оправданное подозрение, но четких улик не хватает – кроме ее бесстыжего с ним поведения. Что – давайте не будем дурить себе голову – может быть вполне невинным – непристойным, но невинным в смысле преступных намерений против Республики. В любом случае, она ничем себя не скомпрометировала, кроме наличия запрещенного прибора в ее дипломатическом багаже, да еще тем, что понятия не имеет о морали и добродетели. У нас нет оснований для цензуры, тем более для объявления ее персоной нон грата. Понимаю, она вас раздражает, но ее присутствие в этом походе предписано его превосходительством великим князем. Так что вам решать: либо срать, либо слазить с горшка. Либо примите, что господин Спрингфилд, вероятно, вылетит из тюрьмы, как птичка, либо поставьте себе цель побольше, и тогда надейтесь, что удастся накопать на нее достаточно, чтобы мы могли не посчитаться с ее иммунитетом.
Василий побледнел. Вероятно, до сих пор до него все это просто не доходило – он превысил свои полномочия, обыскивая каюту Рашели, и если он не найдет этому оправдания, его будущее под угрозой.
– Я удвою ставку, господин лейтенант. Только… вы не хотите мне что-нибудь порекомендовать? Шаг очень серьезный, я не хотел бы ошибиться.
Зауэр улыбнулся – не так чтобы неприятно.
– Не волнуйтесь, не ошибетесь. Есть многие другие, кто хотят убрать ее с дороги, и они согласятся чуток помочь. Вот как будем разбивать ее прикрытие…
ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ
На вершине холма, откуда открывалась дорога на Плоцк, тянулся неровный ряд крестов. Они были повернуты лицом к узкой речке, бежавшей по долине, к водяному колесу Бориса-Мельника. Висящий на них человеческий груз в коричневых рясах таращился пустыми глазами на выгоревшую коробку монастыря Святого Духа на том берегу. Аббат нашел свой путь раньше своих монахов, насаженный на кол, как птица на вертел.
– Убивайте всех, Бог узнает своих, – насмешливо прокомментировала Сестра Седьмая, поворачиваясь к двери, выходящей на раскисшую дорогу. – Не это ли говорила их гнездовая папа-мама в давно прошедшие времена.
Буря Рубинштейн трясся от холода в избушке на курьих ножках, шагающей по дороге прочь от Нового Петрограда. Утро выдалось холодноватым, и свежий воздух отдавал мучительно знакомым запахом: чем-то средним между серой от сгоревшего пороха и пряно-сладкой пыльцой тропических цветов. Но не запахом жареной свинины: монастырь сожгли, когда уже убили монахов, а не до того.
– Кто это сделал? – спросил Рубинштейн с куда большим спокойствием, чем сейчас испытывал.
– Сам-знаешь-кто, – ответила Критикесса. – Не задерживайся вниманием на сем, но следующее учти: действующие лица Края в близкой окрестности более вырождены, нежели цивилизованы. Мимы и огнеходящие лемуры. Очень опасные.
– Так это… – Буря сглотнул слюну, не в силах оторвать взгляда от бахромы на холме. Попов он не любил, но это празднество излишеств превосходило все, что он мог бы счесть приемлемым. – Это работа Края?
Сестра Седьмая склонила голову набок и щелкнула в воздухе моржовыми бивнями.
– Нет! – объявила она. – Это работа людей. Но запускатели голов уже поработали здесь, осеменяя трупы дальнейшею жизнию. И неминуемо ожидать воскресения, хоть и не всеобщего.
– Запускатели голов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102