– Краежители с фейерверками. Осеменяют черепную коробку, каннибализируют тело, выгружают и запускают карту, содержащую семена ума для включения в состав Фестиваля на орбите.
Буря вперился в ряд крестов. У одного трупа не было черепа, и верх креста обгорел.
– Щас стошнит…
Он успел добраться до края избушки. Сестра Седьмая заставила ее присесть, пока он перевешивался через край, рыгая и содрогаясь в спазмах, изливаясь на грязные наружные стенки.
– Готов продолжать? Необходима еда?
– Нет. Выпить чего-нибудь. Покрепче.
В углу избушки валялась пирамида консервных банок и бутылок. Сестра Седьмая, не слишком хорошо знакомая с человеческими идиомами, выбрала жестянку попрочнее – это оказались консервированные ананасы, – небрежно пробила в ней дыру и налила в пустую банку, которую Буря вчера использовал в качестве чашки. Он молча ее принял и долил шнапса из карманной фляжки. Избушка покачнулась, останавливаясь. Буря прислонился к стенке и проглотил пойло одним глотком.
– Куда ты меня теперь? – спросил он, бледный и еще дрожащий от чего-то куда более сильного, чем простой холод.
– Критиковать подсудимых. Это – не искусство. – Сестра Седьмая гневно оскалилась в сторону холма. – Никакого правдоподобия! Никакой заботы о сохранности!
Рубинштейн сполз по стене избушки, свалился кучей напротив штабеля еды. Его заполнило безнадежное отчаяние. Когда Сестра Седьмая начинала вещать, она могла это делать часами, без особого смысла.
– На этот раз что-нибудь конкретное? Или ты хочешь заговорить меня до смерти?
Здоровенная кротовая башка резко обернулась к нему. Дыхание со свистом вырывалось между зубами. На миг Рубинштейн сжался, увидев в ее глазах гневно ухмыляющуюся смерть. Потом огонь снова потускнел до ее обычного циничного интереса.
– Критики знают, кто это сотворил, – просипела она. – Иди судить, иди Критиковать.
Ходячая изба шагала дальше, унося их от места казни. Невидимая из сеней, начала дымиться ряса одного распятого монаха. Череп его взорвался, испустив клуб синего пламени и громкий звук, будто вылетело что-то размером с кулак, потянулся белый инверсионный след. Разум еще одного монаха – или то, что осталось от него после дня на кресте – направлялся к орбите, к пожирателям данных Фестиваля.
Избушка шагала целый день, мимо чудес, диковин и мерзостей, обступивших дорогу со всех сторон. Две опушенные хохолками геодезические сферы плыли над головой как сверкающие диадемы диаметром в километр. Их полет был основан на тепловом расширении заключенного в них воздуха, разогретого солнцем. (Воспаряющие крестьяне – их разум расширялся причудливыми протезами – глядели вниз из своего общего орлиного гнезда на обитателей земли. У некоторых из их детей уже отрастали перья.) Вокруг очередного холма избушка прошагала по подвесному мосту крученого серебра, перекинутому через пропасть, которой месяц назад еще не было, – воздух в ее глубинах светился красноватым жаром, а дно скрывал постоянный венерианский туман. Ритмический гул адской машинерии доносился из бездны. Однажды рой кремниевых бабочек на солнечной энергии, размером с большую тарелку, промелькнул мимо, мечась, трепеща и унося с собой любой заблудившийся электропровод и любые дискретные компоненты. Хищный «Юнкерс», размером с орла, летел за ними, иногда устремляясь вниз и взмывая с изуродованной бабочкой в когтях, выросших из его шасси.
– Глубокая Сингулярность, – многозначительно заметила Сестра Седьмая. – Машины живут и размножаются. Эволюция корнукопий.
– Не понимаю. Чем это вызвано?
– Возникающее само собой свойство сложной инфоэкологии. Жизнь расширяется, заполняя экологические ниши. Теперь машины воспроизводятся и размножаются, а когда Фестиваль максимизирует энтропию, – деградируют в путевую станцию.
– Деградируют в… – Он уставился на Критикессу. – То есть ты хочешь сказать, что это только временное состояние?
Сестра Седьмая посмотрела на него безмятежно.
– А что навело тебя на противоположную мысль?
– Но… – Буря огляделся. Увидел заброшенные поля, превращающиеся в поляны сорняков, уходящие назад выгоревшие деревни и странные артефакты. – К этому никто не готов, – произнес он слабым голосом. – Мы думали, так оно будет и дальше!
– Некоторые приготовятся, – сказала Критикесса. – Корнукопии размножаются. Но Фестиваль идет дальше, цветком, расцветающим в свете звезды перед следующим броском через холодную темную пустыню.
Ранним утром следующего дня показался Плоцк. До вторжения Фестиваля это был пряничный базарный городок тысяч в пятьдесят душ – крепость региональной полиции, тюрьма, два собора, музей и порт дирижаблей. Кроме того, здесь была самая северная железнодорожная станция на планете – пункт отправления барж к хуторам, точками рассыпанных по степи к Северному океану.
Сейчас его едва можно было узнать. От целых районов остались пятна пепелищ, зато группа изящных башен поднималась до полпути в стратосферу на месте бывшего собора. Буря смотрел, разинув рот, как какая-то зеленая тварь плюнула из окна в середине башни пылающим светом, который закрутился по небу и пронесся над их головами со странным двойным ударом грома. Запах – наполовину пороховой дым, наполовину орхидеи – снова вернулся. Сестра Седьмая села и втянула в себя воздух.
– Приятен запах диких сборщиков ранним утром. Выгрузка л’амурчиков в Фестиваль и милиция киборгов. Шпили из кости и бивней. Жажда апокалипсиса.
– О чем ты бормочешь! – Буря сел на край стопки вонючих одеял, из которых Критикесса соорудила себе гнездо.
– Спятила совсем наноструктура, – ответила она довольно. – Цивилизация! Свобода, Справедливость и Американский Образ Жизни!
– Что еще за дикобраз жизни? – спросил Буря, вскрывая батон жирной чесночной колбасы и отрезая себе кусок инкрустированным перочинным ножом. Борода дико чесалась, он уже несколько дней не мылся, и, хуже всего, он чувствовал, что начинает понимать Сестру Седьмую. (Никто не должен быть принужден понимать Критика: это жестокая и причудливая кара.)
Над головой вспыхнуло яркое зеленое сияние, полыхнув в дверном проеме и осветив грязные углы избы.
– ВНИМАНИЕ! ВЫ ВОШЛИ В КАРАНТИННУЮ ЗОНУ! НАЗОВИТЕ СЕБЯ НЕМЕДЛЕННО!
Глубокий низкий рев отдался у Бури в костях. Он сжался и заморгал, уронив колбасу.
– Почему ты им не отвечаешь? – спросила Сестра Седьмая беспричинно спокойно.
– Не отвечаю?!
– ВНИМАНИЕ! У ВАС ТРИДЦАТЬ СЕКУНД, ЧТОБЫ ПОДЧИНИТЬСЯ!
Изба затряслась. Буря шагнул вперед и споткнулся, наступив на колбасу. Выйдя из себя, он бросился к двери.
– Прекратите бардак! – завопил он, тряся кулаком в воздухе. – Уже человеку позавтракать спокойно нельзя, чтобы вы тут же не влезли, кретины гнусные?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102