На ногах кандалы! Вы чего, памперсы не надели?.. Давай, Хренин, распутывай его! Ишь, как глазеет!.. Ух, зверюга!..
Хренин с опаской приблизился к лысому и принялся развязывать узлы простыней. Проделывая весь этот процесс, старший сержант то и дело слышал лязганье зубов, отчего бойцу с преступностью становилось жутко. А ну как укусит!.. Делай потом уколы от бешенства…
Впрочем, процедура закончилась успешно, Хренин утер пот со лба и швырнул простыни в угол камеры.
Теперь лысый лежал на полу в больничном исподнем и шевелил пальцами как рук, так и ног.
— Фамилия?!! — неожиданно рявкнул полковник, отчего Хренин перепугался, и чуть было не обмочился.
— Слизь-ки-ин, — протянул лысый.
Полковник ответу чрезвычайно обрадовался и велел сотрудникам поднять задержанного и усадить на лавку.
Мужчины не без опаски сделали это, а Пожидаев прикинул, что вес у безухого куда более центнера.
— Слизькин, говоришь? — продолжил полковник и на протяжный вой собеседника сообщил: — А меня зовут Геннадий Фролович…
И здесь случилось неожиданное. Только что усаженный на скамейку лысый вдруг оттолкнулся скованными ногами от бетонного пола и полетел через всю камеру в сторону полковника.
«Теперь новое начальство будет», — подумал старшина Пожидаев и захлопнул решетку с той стороны, оставляя полковника и Хренина наедине с сумасшедшим.
Впрочем, лысый не долетел до полковничьей фигуры, рухнул возле ног Журова и принялся лизать обувь товарища начальника. Он долизал голубиные разводы и тоненько пропел:
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!..
А с той стороны решетки вопил Пожидаев.
— Зачем вы закрыли дверь! — он тряс пистолетом и просил: — Отойдите, я его застрелю!
— Отставить! — приказал полковник, испытав неподдельный ужас от прыжка сумасшедшего. Но он был офицером и умел сдерживать эмоции. — Я не Василь Кузьмич, я — Геннадий Фролович… И прекрати облизывать мои ботинки, скотина!
Полковник ткнул мыском ботинка лысого по зубам, отчего те должны были вылететь в полном составе, но не только все тридцать два остались на местах, а еще причинили Журову физическую боль, как будто он ногой по стене ударил.
Тем временем Хренин запустил в камеру Пожидаева, который целился дулом ПМ в лысый череп арестованного и просил:
— Позвольте, я стрельну!.. Позвольте!..
— Все назад! — скомандовал полковник.
Сам, кривясь от боли, отшатнулся к стене и, сжав кулак, вдруг оборотился в сторону Пожидаева, тыркнул им по жирной физиономии и зашипел гадюкой:
— Я тебе стрельну! Постреляли уже! Хватит!
И опять хотел было достать сиреневый нос старшины, но тот был начеку и ловко убрал физиономию из-под начальственного обстрела.
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!.. — вновь провыл лысый и, извиваясь всем телом, постарался придвинуться к полковнику. При этом глаза безухого источали безумную радость, а рот расплылся в улыбке.
Зубы у него, как у вурдалака, отметил Хренин, а Журов, теряя терпение, заорал:
— Я не Василь Кузьмич, а Геннадий Фролович Журов! А ты, преступная сволочь, расколешься, как пить дать, даже если в твоей башке две психушки!
Проорав сие, полковник коротко подумал, что лысый вовсе не преступник, что это он, Журов, его подставляет, но цель была столь благородна — спасение душ ментовских, — что в теле Журова не было ровным счетом никакого сожаления. Просто так ничего не бывает. Попался ему безухий, значит, таковая его судьба, таково предназначение — спасти ценой своей шкуры других людей. Еще полковник подумал, что как эти его мысли созвучны христианскому духу — жертвуя собою, спасать других!.. Здесь в его мозгу зашевелилось слово «добровольно», но Журов не понял, к чему оно сейчас. Улыбка лысого становилась все шире, а взгляд влюбленнее, и все это, и размышления философские, и облик лысого страдальца, окончательно укрепили полковника в верном служении Отечеству.
— Пиши протокол! — распорядился Журов, оборотившись к Хренину. — Писать умеешь?
— Умею, — буркнул старший сержант.
Полковник совсем пришел в себя, а потому, сев на корточки, приблизил свое лицо к морде подследственного, чем восхитил младшие чины.
— Ты, паря, подчинись судьбе! — ласково ворковал он. — Я тебе протекцию по зонам составлю…
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!.. — Безухий безуспешно пытался дотянуться до офицерских ботинок.
— Пусть Василь Кузьмич, — великодушно согласился Журов, вспомнил про боль в ноге и решил, что надо определиться: либо ботинки на размер больше иметь, либо ногти стричь. А то, как у футболиста, пальцы на правой ноге синие. — Пусть Василь Кузьмич, ладненько…
— Слизь-ки-ин, — подал голос лысый.
— Пиши, Хренин!
— Пишу…
И полковник принялся диктовать, мол, я, Слизькин, находясь в состоянии наркотического опьянения, оказал сопротивление сотрудникам милиции, завладел табельным оружием старшего сержанта Хренина и выстрелил в рядового Душко, ранив его в ногу.
— Записал?
— Так точно! — отозвался Хренин.
— Затем, — продолжил полковник, — вступив в преступный сговор с врачом «скорой помощи»… Как там ее? Пожидаев!
— Так это, — встрепенулся старшина. — Козявка… О, черт!.. Бове Александра… Отчества не помню… Не знаю… В оперативке есть…
— Потом впишем, — кивнул полковник, попав в ритм диктовки. — В сговор с Бове Александрой, которая помогла мне скрыться от заслуженного наказания… С моих слов записано верно, число, месяц, подпись!
— … Месяц, подпись… — закончил Хренин.
— Дай-ка! — попросил бумагу полковник, проглядел ее глазами и поинтересовался. — А почему без запятых?
— А зачем?
— Действительно…
Сам расставил знаки препинания и велел милиционерам снять наручники с лысого.
— Убьет ведь! — похолодел Пожидаев.
— На худой конец, покалечит! — поддержал Хренин.
— Не тронет!
Журов смотрел в глаза безухого, которые источали слабый свет, и был тот свет — светом любви.
— Ты же не тронешь Василия Кузьмича? — улыбнулся навстречу полковник.
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!…
— Ну вот… Расстегивай, — скосился Журов на Пожидаева.
Старшина решился, держа на всякий случай в левой руке ПМ. Правой повернул ключик, тем самым освободив руки-лопаты лысого.
— А теперь, — полковник подтолкнул к лежащему протокол. — Теперь подпиши… — вложил в ладонь ручку и погладил безухого по голове. — Ты — Слизькин, а я Василь Кузьмич…
Безухий проворно лизнул руку Журову, взял пластмассовую ручку в кулак и, покарябав ею по листу, сломал…
— Вот и чудненько! — обрадовался полковник, взяв бумагу. — Теперь застегивай! — приказал он Пожидаеву.
Некоторое время в камере царило потное напряжение. От страха старшина никак не мог завести руку лысого за спину, а когда все же вывернул, еще долго возился с наручниками, пока те спасительно не щелкнули.
Затем, наступила разрядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Хренин с опаской приблизился к лысому и принялся развязывать узлы простыней. Проделывая весь этот процесс, старший сержант то и дело слышал лязганье зубов, отчего бойцу с преступностью становилось жутко. А ну как укусит!.. Делай потом уколы от бешенства…
Впрочем, процедура закончилась успешно, Хренин утер пот со лба и швырнул простыни в угол камеры.
Теперь лысый лежал на полу в больничном исподнем и шевелил пальцами как рук, так и ног.
— Фамилия?!! — неожиданно рявкнул полковник, отчего Хренин перепугался, и чуть было не обмочился.
— Слизь-ки-ин, — протянул лысый.
Полковник ответу чрезвычайно обрадовался и велел сотрудникам поднять задержанного и усадить на лавку.
Мужчины не без опаски сделали это, а Пожидаев прикинул, что вес у безухого куда более центнера.
— Слизькин, говоришь? — продолжил полковник и на протяжный вой собеседника сообщил: — А меня зовут Геннадий Фролович…
И здесь случилось неожиданное. Только что усаженный на скамейку лысый вдруг оттолкнулся скованными ногами от бетонного пола и полетел через всю камеру в сторону полковника.
«Теперь новое начальство будет», — подумал старшина Пожидаев и захлопнул решетку с той стороны, оставляя полковника и Хренина наедине с сумасшедшим.
Впрочем, лысый не долетел до полковничьей фигуры, рухнул возле ног Журова и принялся лизать обувь товарища начальника. Он долизал голубиные разводы и тоненько пропел:
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!..
А с той стороны решетки вопил Пожидаев.
— Зачем вы закрыли дверь! — он тряс пистолетом и просил: — Отойдите, я его застрелю!
— Отставить! — приказал полковник, испытав неподдельный ужас от прыжка сумасшедшего. Но он был офицером и умел сдерживать эмоции. — Я не Василь Кузьмич, я — Геннадий Фролович… И прекрати облизывать мои ботинки, скотина!
Полковник ткнул мыском ботинка лысого по зубам, отчего те должны были вылететь в полном составе, но не только все тридцать два остались на местах, а еще причинили Журову физическую боль, как будто он ногой по стене ударил.
Тем временем Хренин запустил в камеру Пожидаева, который целился дулом ПМ в лысый череп арестованного и просил:
— Позвольте, я стрельну!.. Позвольте!..
— Все назад! — скомандовал полковник.
Сам, кривясь от боли, отшатнулся к стене и, сжав кулак, вдруг оборотился в сторону Пожидаева, тыркнул им по жирной физиономии и зашипел гадюкой:
— Я тебе стрельну! Постреляли уже! Хватит!
И опять хотел было достать сиреневый нос старшины, но тот был начеку и ловко убрал физиономию из-под начальственного обстрела.
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!.. — вновь провыл лысый и, извиваясь всем телом, постарался придвинуться к полковнику. При этом глаза безухого источали безумную радость, а рот расплылся в улыбке.
Зубы у него, как у вурдалака, отметил Хренин, а Журов, теряя терпение, заорал:
— Я не Василь Кузьмич, а Геннадий Фролович Журов! А ты, преступная сволочь, расколешься, как пить дать, даже если в твоей башке две психушки!
Проорав сие, полковник коротко подумал, что лысый вовсе не преступник, что это он, Журов, его подставляет, но цель была столь благородна — спасение душ ментовских, — что в теле Журова не было ровным счетом никакого сожаления. Просто так ничего не бывает. Попался ему безухий, значит, таковая его судьба, таково предназначение — спасти ценой своей шкуры других людей. Еще полковник подумал, что как эти его мысли созвучны христианскому духу — жертвуя собою, спасать других!.. Здесь в его мозгу зашевелилось слово «добровольно», но Журов не понял, к чему оно сейчас. Улыбка лысого становилась все шире, а взгляд влюбленнее, и все это, и размышления философские, и облик лысого страдальца, окончательно укрепили полковника в верном служении Отечеству.
— Пиши протокол! — распорядился Журов, оборотившись к Хренину. — Писать умеешь?
— Умею, — буркнул старший сержант.
Полковник совсем пришел в себя, а потому, сев на корточки, приблизил свое лицо к морде подследственного, чем восхитил младшие чины.
— Ты, паря, подчинись судьбе! — ласково ворковал он. — Я тебе протекцию по зонам составлю…
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!.. — Безухий безуспешно пытался дотянуться до офицерских ботинок.
— Пусть Василь Кузьмич, — великодушно согласился Журов, вспомнил про боль в ноге и решил, что надо определиться: либо ботинки на размер больше иметь, либо ногти стричь. А то, как у футболиста, пальцы на правой ноге синие. — Пусть Василь Кузьмич, ладненько…
— Слизь-ки-ин, — подал голос лысый.
— Пиши, Хренин!
— Пишу…
И полковник принялся диктовать, мол, я, Слизькин, находясь в состоянии наркотического опьянения, оказал сопротивление сотрудникам милиции, завладел табельным оружием старшего сержанта Хренина и выстрелил в рядового Душко, ранив его в ногу.
— Записал?
— Так точно! — отозвался Хренин.
— Затем, — продолжил полковник, — вступив в преступный сговор с врачом «скорой помощи»… Как там ее? Пожидаев!
— Так это, — встрепенулся старшина. — Козявка… О, черт!.. Бове Александра… Отчества не помню… Не знаю… В оперативке есть…
— Потом впишем, — кивнул полковник, попав в ритм диктовки. — В сговор с Бове Александрой, которая помогла мне скрыться от заслуженного наказания… С моих слов записано верно, число, месяц, подпись!
— … Месяц, подпись… — закончил Хренин.
— Дай-ка! — попросил бумагу полковник, проглядел ее глазами и поинтересовался. — А почему без запятых?
— А зачем?
— Действительно…
Сам расставил знаки препинания и велел милиционерам снять наручники с лысого.
— Убьет ведь! — похолодел Пожидаев.
— На худой конец, покалечит! — поддержал Хренин.
— Не тронет!
Журов смотрел в глаза безухого, которые источали слабый свет, и был тот свет — светом любви.
— Ты же не тронешь Василия Кузьмича? — улыбнулся навстречу полковник.
— Ва-си-лий Кузь-ми-ич!…
— Ну вот… Расстегивай, — скосился Журов на Пожидаева.
Старшина решился, держа на всякий случай в левой руке ПМ. Правой повернул ключик, тем самым освободив руки-лопаты лысого.
— А теперь, — полковник подтолкнул к лежащему протокол. — Теперь подпиши… — вложил в ладонь ручку и погладил безухого по голове. — Ты — Слизькин, а я Василь Кузьмич…
Безухий проворно лизнул руку Журову, взял пластмассовую ручку в кулак и, покарябав ею по листу, сломал…
— Вот и чудненько! — обрадовался полковник, взяв бумагу. — Теперь застегивай! — приказал он Пожидаеву.
Некоторое время в камере царило потное напряжение. От страха старшина никак не мог завести руку лысого за спину, а когда все же вывернул, еще долго возился с наручниками, пока те спасительно не щелкнули.
Затем, наступила разрядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63