11.
Окно было закрыто. Но была открыта форточка. Комната содержала гардины, мебель и запахи. Это был об?ем, который никуда не мог извлечься. По этой комнате можно было ездить на велосипеде, играть в футбол, не знаю, может быть, даже гимнастировать. Я проникся этим настроением и не хотел сходить с места. Брюки висели на чем Бог послал. Немного влажной сырости во рту и на ладонях. Я потирал рукава, запястья и хотел приблизиться к своему собственному изображению. Это была какая-то слюдина, ловкая аппликация мазков. И это было своеобразное испытание для меня. Лукин лежал на диване в ожидании подземного толчка и непричесанные патлы спадали вниз, как грязная ветошь, ноги были раздвинуты и согнуты в коленях.
- Ну что, узнаешь? - спросил он.
- Нет, - ответил я, - ничего похожего. - И разочарованно выдохнул весь воздух. Мы нерешительно посмотрели друг на друга и я сказал:
- Можно сварить кофе.
- Погоди, - проговорил он, - еще успеешь. - И заерзал на диване, почесываясь и поджимая ноги.
- Послушай, Лукин! Почему ты такой грязный? - спросил я.
- Как грязный? А ты не знаешь? - удивился он. - Мы тут вчера пили. Инка собиралась уезжать. Купила билеты, все. Я даже не знал, что она с Казанского уезжает. Я думал, что она где-то здесь живет - в Подольске или Воскресенске, а оказалось - в Самаре. Лукин вытащил у себя из-под ног скомканное стеганное одеяло и, поеживаясь от холода, стал в него заворачиваться.
- Вначале мы стояли на набережной. Был я, Марат, Лешка Лацман и девчонки. Этот придурок, Марат, что-то ему не понравилось, а я до этого все говорил, говорил, ну вот... Он вдруг начинает относиться ко мне с явным неприятием, делает какие-то ложные замахи. Я хватаю его за кулак, руку вниз и говорю: "Что с тобой? Успокойся!". Девчонки с Лацманом тут же нас разнимают. А он мне так настойчиво в скулу левой, как молотком. Тут я превратился в льва. Следующий момент пропущен, но помню, как я его уже гну через бортик. Выкинул бы его, ей-Богу, если бы меня не оттащили.
- А что это с ним? - спросил я.
- Не знаю. Какая-то фраза ему не понравилась. Я ведь простудился до этого. Говорю: "Пошли назад в общагу". Тут заходим, в холле первого этажа огромное скопище солдатни. Уже на вахте меня останавливает какой-то дембель - может знаешь? - такой невысокий, волосы стоят ежиком. Я кипячусь, в принципе спокоен, но вижу себя как бы со стороны, говорю довольно быстро, типа: "Мне так и так надо пройти..." и что-то в этом духе... Пока Лукин все это мне рассказывал, я двинулся вдоль стены, которая и сама была расписана и плотно завешана работами присутствующего автора. Кроме росписей в духе Филонова, висела картина в академической манере откровенно исторического содержания... Она стоит (похожа на Инку) в легкой тунике, высокая прическа. Он (вылитый Лацман) восседает на троне, ноги широко расставлены, ступни обуты в сандалии, рука опирается на кипарисовый посох. Никто не движется. То ли Инка не решается уйти, то ли Лацман все никак не успокоится, что ей надо уходить. Не единого слова. Бесстрастная телесность и безжалостный закон замещения полов. Она смотрит куда-то, пока его поясница каменеет... Рядом на стене я заметил небольшой печатный текст, заключенный в рамку: "Памятка животного-опылителя". Так, иногда, в домах выставляют аттестаты и почетные грамоты. Я подошел поближе и громко спросил:
- Это правда?
- Что? - не понял Лукин.
- Что растения их привлекают.
- А-а! Да нет, конечно, все это неосознанно. Животные идут туда, как на убой, покорно встают на колени и пожирают пыльники и медоносы. Растения их и не привлекают вовсе. Каждый такой прорыв для них неожиданность. Они сконфужены, поскольку это необычное для них употребление. Когда же с?едено все без остатка наступает момент изумления. Акт поедания как бы теряется, выпадает из памяти. Необычное торжество неосознанного. Все позабыли, что с ними случилось и уж подавно мотив содеянного. Животное-опылитель немного задумывается. То, что называется "подкрепиться" - вряд ли относится к данному случаю. Скорее, кто-то кого-то из?ял. Вот самый точный вердикт.
- Поэтому необходима памятка? - спросил я.
- Да, - ответил Лукин.
12.
Я позабыл науку толкованья. Толерант - это кролик, который сидит на выпасе и суетливо уплетает клевер. Глаза как всегда косые, нормальное глубинное зрение ему просто в тягость. Одним кроликом меньше, одним кроликом больше. Я вышел из своего стеклянного парадного что-то насвистывая, размахивая портфельчиком, вскрыл как портсигар Лацмановскую "шестерку" и, побарахтавшись немного у открытой двери, влез в нее и с места тронулся. Если задаваться вопросом: как могли это допустить? То, пожалуй, я отвечу, что сам двигатель, система передач и дремливый радиатор ждали этого, ждали лишь этого мелкого обоснования - сидящего и нажимающего на педали человека. Так что я здесь не при чем. Другой вопрос: почему именно я сел в машину? На это ответ: я хотел как-нибудь сесть. Нет, не ехать никуда, не тормозить, не поворачивать - ничего, а только сесть на место. Поэтому все это: начиная с выхода из под?езда, так что меня уже заранее было видно, с закрывания двери (она сама закрылась), с неторопливого вышагивания - вроде бы неторопливого и вроде бы непринужденного, а на самом деле... - и кончая пугливым троганьем с места, падением в обрыв заведенной машины - все это простое совпадение, на которое найдется сотня других причин, о которых мы не догадываемся. Ну, собственно... здесь есть момент будоражащего авантюрного риска.
13.
Мне легко было к нему обратиться, потому что он стоял неподалеку. Я вызвался помочь одной женщине, которая тащила тяжелый терракотовый чемодан опоясанный тягловыми ремнями, с раздвигающимися подпорками внизу. На меня смотрели эти удивительные глаза, когда я подтолкнул его плечом. И сразу в них вспыхнуло и смущение, и растерянность, и прищуристая коммивояжерская улыбка молодого ашкенази. Сразу.
- Ой, извините, - тяжело вздохнул я, словно пер этот чемодан уже с километр. Он сделал полуоборот неподвижной фигуры в мою сторону, провожая меня взглядом и так же лучезарно улыбаясь. Я донес чемодан до первого же угла и оставил его хозяйке без всяких об?яснений, до лифта было еще метров 10. Я достал пачку "555" и, прямо открыв ее перед собой, двинулся к Лацману (да, по-моему, его звали Лацман). Он смотрел на меня с той же лукавой любезностью, словно собирался наговорить мне кучу сладких тинейджерских комплиментов. Но он только увернулся.
- Леша, - тихо позвал я.
- Привет, - мягко произнес он, глядя на меня как-то снизу.
- К тебе можно подключиться? - спросил я уже без обиняков.
- То есть?
- У тебя есть энергия?
- Если есть, то немного, - ответил он смеясь, похлопывая себя по ширинке.
- По-настоящему это никогда не получится, - загадочно проговорил я и предложил ему сигарету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20