- Ты правда этого не знал? - произнес он, заглядывая мне в глаза.
- Нет, - ответил я и осторожно отложил поднос в сторону, а сам подумал: "Что-то он темнит. Попытаюсь это понять". И испепеляюще поглядел ему в глаза. Лацман весь как-то вдруг затрепетал, губы задрожали, беломорина заходила ходуном между пальцами.
- Транспортер, - проговорил он неровным голосом.
- Что? - спросил я жестко.
- Транспортер, - повторил он и часто-часто заморгал. - Ты случайно встал на транспортер для грязной посуды. Мы его смонтировали только сегодня. Я смутился, конфузливо хихикнул и, закрываясь подносом, попятился к выходу.
53.
Я слыл - между нами девочками говоря - забулдыгой. А имел ли я хоть какие-нибудь шансы на похмелье (послеобеденное морство)? Нет. Не имел. Калдыбу свою я забросил, запросил светлого вместо черного. И с изнанки вывел: "Летгов. Капризный, плагиотропный, следующий за кем? Ни за кем не следующий". Слово пущенное вязко - та же загадка, с той лишь разницей, что загадка уже вынырнула, а разгадка - не вынырнула еще.
54.
Я потерялся в каком-то дворе и тут увидел девушку, спускающуюся по пожарной лестнице. Я стоял неподвижно, пока она двигалась, поочередно опуская длинные ноги и зависая на длинных тонких руках. Она делала это несколько несвободно - боялась упасть. Я тем временем тихонько подбежал сзади и перед последним шагом безрассудно ухватил ее за задницу. Она громко засмеялась, но, увидев меня, отпрянула. Лестница, плохо закрепленная внизу, раскачивалась вместе с ней, и она недоуменно поглядывала на меня. В этом ее положении и заключалась моя находчивость. То есть ее власть надо мной была самой призрачной.
- Ты поломала бы ноги, взгляни на свои лодыжки, - смело заметил я.
Она посмотрела на меня и ответила как ни в чем не бывало:
- Это все, что ты заметил? Я подступил на один шаг и предложил ей руку для спуска. Она приняла помощь и тут до меня дошло, что она, верно, ждала кого-то другого. И этот другой мог находиться совсем близко, за ближайшим мусорным контейнером, иначе она бы не чувствовала себя так уверенно. Она сказала:
- Будь ты хоть чуть-чуть другого вида, я бы обязательно набила тебе морду. Этот неожиданный комплимент вызвал у меня смущение.
- Наверное, ты бы отнеслась к этому еще хуже, если бы я это сделал, когда ты только начала спускаться? - спросил я.
- Ну уж нет, - ответила она, - там наверху я бы не дала от себя отлипнуть. Я легко рассмеялся, она тоже.
- Представляешь, я бы пристроился к тебе прямо на той площадке, проговорил я, показывая наверх и давясь от смеха.
- Представляю, - ответила она. - Я бы орала на весь двор. И мимо мусорных баков, развешенного белья, обнявшись, мы пошли к выходу.
55.
Запустив два пальца в эту расщелину, я подумал, что она в принципе могла бы быть и глубже, если бы немного не выдавалась наружу. А я хотел самого определенного проникновения. Сзади меня кто-то поджимал, поддавливал. Хотя, нет, я сам, наверное, опрокидывался с каждой секундой все больше и больше. Кто-то заглядывал мне через плечо, и я решил не обнаруживать своего недоумения, а продолжать склоняться как ни в чем не бывало. В конце концов все это приобрело критический наклон, я первым закричал, чтобы они там подумали, как им отойти в сторону, однако ноги наши уже крепко накрепко сцепились и, когда началось падение, я без всякого сожаления упал в совокупности. Мы очнулись на желтом углу с пестрыми мазковидными вкраплениями красного и синего. И стоило бы посмотреть по сторонам и вперед, чтобы обнаружить, что мы как бы уже приехали, и что это поле (луг) нас принял бы и без этих страстных попыток устоять. Короче говоря, мы пришли вовремя.
56.
Я склоняю голову ниже широко раздвинутых колен и жду тяжести и затекания. Почти сразу приходит успокоение или обычная забывчивость (кратковременная), но все-таки это пойманное мною мгновение, чем-то неуловимо застревает во мне. Я берусь за плечи, сложив руки на груди, словно совершая молебен, и понимаю, что так я, наверное, исполняю положенное мне и возложенное на меня. Простым этим движением, изгибом тела. Я берусь за одежду, стискиваю ее в кулаках и намереваюсь стряхнуть с себя это тягостное наваждение. Меня призывает нечто большее, чем я сам, и чем я руководствуюсь, совершая некоторые поступки и большинство жестов. Я сын своих родителей и поэтому обращен к прошлому. Мне гораздо легче понимать это, чем петлять в сугубой неясности, основанной на умозрительных теориях или позитивистских убеждениях и опыте. Мое априори куда глубже! И я понимаю это некими памятующими участками своего сознания, а не умом и сердцем, как принято выражаться у доктринеров. Я плачевно далек от этого и мне легко быть таким, каким я себя ощущаю. В этом - моя ложность, хотя я не берусь направленно кого-то обманывать. Так я заключил. В этом и предназначение.
57.
Я крепко вытянул ногу, и Лацман грузно упал на локти прямо за стулом. Возникло некое недоумение. Я присел рядом с ним, как рефери, пытаясь заметить: опустится он на пол или нет, и он, конечно же рухнул, как сто табуреток. Я выдернул ногу из под его тела и налил из графина воды. Погода обещала быть вот-вот, над самым моим домом. Я проследил взглядом синюю полосу над затеняющим двор зданием и обратился к Лацману с интонацией хорошего врача:
- Эл, почти нельзя угадать, когда ты поднимешься. Я словно бы вижу тебя распластанным, хотя, вероятно, мне этого не стоит видеть. Лацман едва слышно захрипел. Я прислушался, и он снова стал тихим.
- Видимо, - произнес я, отпив полстакана, - тебя надо осторожно укладывать и не делать больно. Лацман лежал неподвижно, и я подумал, что он вряд ли слышит то, что я ему говорю. Я приблизился к нему со стаканом воды и посмотрел на его плоскую голову. "Здесь даже рукоятка соскользнет", подумал я и в задумчивости отошел в угол комнаты. Там я нашел несколько неярких литографий, развешанных чуть ли не от самого пола.
- Кибрик? - удивленно воскликнул я, но тут же вспомнил, что крики мои напрасны.
58.
Дверцы шкафа. Когда они открываются сами по себе, я невольно отступаю назад. Нет, я не боюсь того, что меня там ожидает, и даже о чем страшно было бы вообразить. Просто весь этот шкаф такой старый, такой доплатоновский, что я просто схожу с ума от одной этой мысли. Он со всей своей сухостью, покоробленностью и ветхостью звучит мне укором на всю комнату. А это единственная комната, где я могу укрыться, побыть один на один с собой и напрочь откинуть от себя то, что так неприятно замутняет мою душу. Следовательно, как только я сюда захожу, на меня сразу сваливается какойнибудь рулон ватмана или отодранный плинтус с полки... Да, я оказываюсь здесь словно в мышеловке. Поэтому никогда не закрываю дверь. Жертвую интимом ради собственного же здравого рассудка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20