А вдруг комета уже не занимает на орбите места, определенного по ее прежним эфемеридам, и, следовательно, ей не суждено встретиться с Землей в данной точке и в данную секунду?
Вот какие вопросы волновали наших друзей, в особенности теперь, когда Пальмирен Розет казался таким рассерженным, ибо все их надежды были основаны на его предсказаниях.
И в самом деле, профессор чувствовал себя несчастнейшим из астрономов. Его расчеты явно не соответствовали новым наблюдениям, а что могло быть хуже для такого человека, как он?
Всякий раз, возвращаясь к себе в кабинет, весь закоченевший после слишком долгого дежурства у телескопа, он впадал в настоящую ярость.
И если кто-нибудь отважился бы приблизиться к нему в эту минуту, то мог бы услышать, как профессор бормотал про себя:
— Проклятие! Что это значит? Что она там делает? Она вовсе не на том месте, которое ей указано в моих вычислениях! Мерзавка! Она запаздывает! Или Ньютон сумасшедший, или она сошла с ума! Нарушены все законы всемирного тяготения! Что за черт! Не мог же я ошибиться! Мои наблюдения правильны, мои расчеты точны! Негодяйка! Чертовка!
И Пальмирен Розет хватался руками за голову, выдирая последние скудные остатки волос у себя на затылке. И вечно, вечно один и тот же результат: постоянное необъяснимое противоречие между его расчетами и наблюдениями.
— Полно, — говорил он себе, — не произошло ли какого-либо нарушения законов небесной механики? Нет, это невозможно. Это я допустил ошибку. И однако… однако…
Право, Пальмирен Розет похудел бы от огорчения, если бы только мог еще более похудеть.
Чем больше он сердился, тем больше беспокоились окружающие, но это его нисколько не трогало.
Однажды. 12 октября, разгуливая возле большого зала Улья Нины, где как раз находился профессор, Бен-Зуф услышал пронзительный крик.
Бен-Зуф побежал к ученому.
— Вы не ушиблись ненароком? — спросил он невозмутимо, точно спрашивал: как поживаете?
— Эврика! Слышишь ты, эврика! — отвечал Пальмирен Розет, бегая взад и вперед, как сумасшедший.
В его возбуждении чувствовались одновременно и радость и бешенство.
— Эврика? — переспросил Бен-Зуф.
— Да, эврика! Знаешь ли ты, что это значит?
— Нет.
— Так убирайся к черту!
— Как приятно, — сказал себе денщик, — что господин Розет хоть выражается вежливо, когда не хочет отвечать.
И он убрался, правда не к черту, а к Гектору Сервадаку.
— Господин капитан, есть новости, — сказал он.
— Что такое?
— Наш ученый… одним словом, у него какая-то эврика.
— Он нашел!.. — воскликнул капитан Сервадак. — Но что же он нашел?
— Этого я не знаю.
— Именно это и нужно знать.
И капитан Сервадак встревожился более чем когда-либо.
Тем временем Пальмирен Розет спустился в свой рабочий кабинет, бормоча себе под нос:
— Да, это так… это не может быть иначе… Ах, негодяй! Он дорого поплатится, если это так! Только признается ли он? Ни за что!.. Его надо поймать с поличным… Ну что ж, я его перехитрю… и тогда посмотрим!
Хотя слова Пальмирена Розета были непонятны, но все заметили, что с этого дня он явно переменил обращение с почтенным Исааком Хаккабутом. До сих пор он либо избегал ростовщика, либо отвечал ему грубо. Теперь Пальмирен Розет держался совсем по-другому.
Кого это удивило прежде всего? Да самого Исаака, не привыкшего к подобной любезности. Профессор часто посещал теперь его темную лавчонку, проявлял интерес к особе Хаккабута, к его делам. Спрашивал, успешно ли он распродает свои товары, велика ли прибыль, сумел ли он воспользоваться столь редким случаем, который, может быть, никогда больше не представится, и о многом другом и при всем этом с трудом скрывал желание задушить торговца собственными руками.
Исаак Хаккабут, подозрительный, как старая лисица, отвечал ему крайне уклончиво. Неожиданная перемена в обращении профессора, естественно, удивляла его. Он задавался вопросом, уж не хочет ли Пальмирен Розет занять у него денег.
Как мы знаем, Исаак Хаккабут в принципе был не прочь давать взаймы, правда по самым ростовщическим процентам. Он даже рассчитывал путем этих денежных операций увеличить свое состояние и, конечно, согласился бы дать ссуду, но лишь под надежную подпись. По правде сказать, Исаак считал, что только с графом Тимашевым, богатым русским барином, можно пойти на этот риск. Капитан Сервадак, по всей вероятности, был нищим, как и все гасконцы. Что касается профессора, то кому придет в голову давать взаймы профессорам? Поэтому почтенный Исаак держался крайне осторожно.
С другой стороны, ростовщику, несмотря на всю его скупость, пришлось тратить деньги самым непредвиденным образом.
Дело в том, что к этому времени он распродал галлийцам почти все продукты из своих запасов. У него не хватило благоразумия оставить часть съестных припасов для своего личного пользования. Между прочим, у него не было кофе. А как бережливо не расходуй кофе, «раз его нет, значит нет», сказал бы Бен-Зуф.
Итак, у почтенного Исаака не было больше напитка, без которого он не мог обойтись, и ему пришлось прибегнуть к запасам главного галлийского склада.
Решив после долгих колебаний, что запасы провианта принадлежат всем галлийцам без исключения и что он имеет одинаковые права с остальными, Хаккабут отправился к Бен-Зуфу.
— Господин Бен-Зуф, — начал он самым вкрадчивым тоном, — у меня к вам маленькая просьба.
— Выкладывай, Гобсек, — отвечал Бен-Зуф.
— Мне хотелось бы взять со склада лично для себя один фунт кофе.
— Фунт кофе? — переспросил Бен-Зуф. — Как! ты просишь фунт кофе?
— Да, господин Бен-Зуф.
— Ого, это не так-то просто!
— Разве его больше не осталось?
— Как же, найдется еще сотня-другая кило.
— Так что же?
— А то, старина, — отвечал Бен-Зуф, озабоченно качая головой, — что я не знаю, можно ли тебе его дать.
— Дайте, господин Бен-Зуф, — взмолился Исаак Хаккабут, — дайте, и сердце мое возрадуется!
— На твое сердце мне наплевать с высокого дерева!
— Однако вы бы не отказали, если бы всякий другой…
— Вот в том-то и дело, что ты не «всякий другой».
— Так как же, господин Бен-Зуф?
— А так же, что я доложу об этом его превосходительству генерал-губернатору.
— О господин Бен-Зуф, я не сомневаюсь в его справедливости.
— Вот именно, старина, он до того справедлив, что тебе плохо придется.
И с этими мало утешительными словами денщик вышел.
Пальмирен Розет, постоянно подстерегавший торговца, явился как раз во время его препирательства с Бен-Зуфом. Ему показалось, что пришло время узнать правду, и он вмешался в разговор.
— Как, почтенный Исаак, — сказал он, — вам требуется кофе?
— Да… господин профессор, — ответил Исаак Хаккабут.
— Разве вы все продали?
— Увы! я совершил эту ошибку.
— А черт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Вот какие вопросы волновали наших друзей, в особенности теперь, когда Пальмирен Розет казался таким рассерженным, ибо все их надежды были основаны на его предсказаниях.
И в самом деле, профессор чувствовал себя несчастнейшим из астрономов. Его расчеты явно не соответствовали новым наблюдениям, а что могло быть хуже для такого человека, как он?
Всякий раз, возвращаясь к себе в кабинет, весь закоченевший после слишком долгого дежурства у телескопа, он впадал в настоящую ярость.
И если кто-нибудь отважился бы приблизиться к нему в эту минуту, то мог бы услышать, как профессор бормотал про себя:
— Проклятие! Что это значит? Что она там делает? Она вовсе не на том месте, которое ей указано в моих вычислениях! Мерзавка! Она запаздывает! Или Ньютон сумасшедший, или она сошла с ума! Нарушены все законы всемирного тяготения! Что за черт! Не мог же я ошибиться! Мои наблюдения правильны, мои расчеты точны! Негодяйка! Чертовка!
И Пальмирен Розет хватался руками за голову, выдирая последние скудные остатки волос у себя на затылке. И вечно, вечно один и тот же результат: постоянное необъяснимое противоречие между его расчетами и наблюдениями.
— Полно, — говорил он себе, — не произошло ли какого-либо нарушения законов небесной механики? Нет, это невозможно. Это я допустил ошибку. И однако… однако…
Право, Пальмирен Розет похудел бы от огорчения, если бы только мог еще более похудеть.
Чем больше он сердился, тем больше беспокоились окружающие, но это его нисколько не трогало.
Однажды. 12 октября, разгуливая возле большого зала Улья Нины, где как раз находился профессор, Бен-Зуф услышал пронзительный крик.
Бен-Зуф побежал к ученому.
— Вы не ушиблись ненароком? — спросил он невозмутимо, точно спрашивал: как поживаете?
— Эврика! Слышишь ты, эврика! — отвечал Пальмирен Розет, бегая взад и вперед, как сумасшедший.
В его возбуждении чувствовались одновременно и радость и бешенство.
— Эврика? — переспросил Бен-Зуф.
— Да, эврика! Знаешь ли ты, что это значит?
— Нет.
— Так убирайся к черту!
— Как приятно, — сказал себе денщик, — что господин Розет хоть выражается вежливо, когда не хочет отвечать.
И он убрался, правда не к черту, а к Гектору Сервадаку.
— Господин капитан, есть новости, — сказал он.
— Что такое?
— Наш ученый… одним словом, у него какая-то эврика.
— Он нашел!.. — воскликнул капитан Сервадак. — Но что же он нашел?
— Этого я не знаю.
— Именно это и нужно знать.
И капитан Сервадак встревожился более чем когда-либо.
Тем временем Пальмирен Розет спустился в свой рабочий кабинет, бормоча себе под нос:
— Да, это так… это не может быть иначе… Ах, негодяй! Он дорого поплатится, если это так! Только признается ли он? Ни за что!.. Его надо поймать с поличным… Ну что ж, я его перехитрю… и тогда посмотрим!
Хотя слова Пальмирена Розета были непонятны, но все заметили, что с этого дня он явно переменил обращение с почтенным Исааком Хаккабутом. До сих пор он либо избегал ростовщика, либо отвечал ему грубо. Теперь Пальмирен Розет держался совсем по-другому.
Кого это удивило прежде всего? Да самого Исаака, не привыкшего к подобной любезности. Профессор часто посещал теперь его темную лавчонку, проявлял интерес к особе Хаккабута, к его делам. Спрашивал, успешно ли он распродает свои товары, велика ли прибыль, сумел ли он воспользоваться столь редким случаем, который, может быть, никогда больше не представится, и о многом другом и при всем этом с трудом скрывал желание задушить торговца собственными руками.
Исаак Хаккабут, подозрительный, как старая лисица, отвечал ему крайне уклончиво. Неожиданная перемена в обращении профессора, естественно, удивляла его. Он задавался вопросом, уж не хочет ли Пальмирен Розет занять у него денег.
Как мы знаем, Исаак Хаккабут в принципе был не прочь давать взаймы, правда по самым ростовщическим процентам. Он даже рассчитывал путем этих денежных операций увеличить свое состояние и, конечно, согласился бы дать ссуду, но лишь под надежную подпись. По правде сказать, Исаак считал, что только с графом Тимашевым, богатым русским барином, можно пойти на этот риск. Капитан Сервадак, по всей вероятности, был нищим, как и все гасконцы. Что касается профессора, то кому придет в голову давать взаймы профессорам? Поэтому почтенный Исаак держался крайне осторожно.
С другой стороны, ростовщику, несмотря на всю его скупость, пришлось тратить деньги самым непредвиденным образом.
Дело в том, что к этому времени он распродал галлийцам почти все продукты из своих запасов. У него не хватило благоразумия оставить часть съестных припасов для своего личного пользования. Между прочим, у него не было кофе. А как бережливо не расходуй кофе, «раз его нет, значит нет», сказал бы Бен-Зуф.
Итак, у почтенного Исаака не было больше напитка, без которого он не мог обойтись, и ему пришлось прибегнуть к запасам главного галлийского склада.
Решив после долгих колебаний, что запасы провианта принадлежат всем галлийцам без исключения и что он имеет одинаковые права с остальными, Хаккабут отправился к Бен-Зуфу.
— Господин Бен-Зуф, — начал он самым вкрадчивым тоном, — у меня к вам маленькая просьба.
— Выкладывай, Гобсек, — отвечал Бен-Зуф.
— Мне хотелось бы взять со склада лично для себя один фунт кофе.
— Фунт кофе? — переспросил Бен-Зуф. — Как! ты просишь фунт кофе?
— Да, господин Бен-Зуф.
— Ого, это не так-то просто!
— Разве его больше не осталось?
— Как же, найдется еще сотня-другая кило.
— Так что же?
— А то, старина, — отвечал Бен-Зуф, озабоченно качая головой, — что я не знаю, можно ли тебе его дать.
— Дайте, господин Бен-Зуф, — взмолился Исаак Хаккабут, — дайте, и сердце мое возрадуется!
— На твое сердце мне наплевать с высокого дерева!
— Однако вы бы не отказали, если бы всякий другой…
— Вот в том-то и дело, что ты не «всякий другой».
— Так как же, господин Бен-Зуф?
— А так же, что я доложу об этом его превосходительству генерал-губернатору.
— О господин Бен-Зуф, я не сомневаюсь в его справедливости.
— Вот именно, старина, он до того справедлив, что тебе плохо придется.
И с этими мало утешительными словами денщик вышел.
Пальмирен Розет, постоянно подстерегавший торговца, явился как раз во время его препирательства с Бен-Зуфом. Ему показалось, что пришло время узнать правду, и он вмешался в разговор.
— Как, почтенный Исаак, — сказал он, — вам требуется кофе?
— Да… господин профессор, — ответил Исаак Хаккабут.
— Разве вы все продали?
— Увы! я совершил эту ошибку.
— А черт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100