.. Если ты этого хочешь, пусть будет по-твоему. Ты властелин моей судьбы, она не может противиться тебе. Я почти чувствую, что, кто бы он ни был, я буду в состоянии любить того, на кого ты укажешь. Я люблю все то, что ты трогал; я люблю всех тех, о которых ты отзываешься хорошо. Твоя рука дотронулась до этих листьев винограда - я ношу их на своей груди. Ты кажешься мне источником любви. Но нет! Не любовь испытываю я к тебе; и вот почему я не краснею, признаваясь в этом. Для меня было бы ужасным стыдом любить тебя, зная, как я недостойна тебя..."
"Другой! Я повторяю это слово: другой! Значит ли это, что я его больше не увижу? Не скуку и не отчаяние чувствую я. Я не могу плакать. Это чувство полнейшего сознания безутешного положения. Я снова окунулась в светскую жизнь, и это одиночество леденит и заставляет меня дрожать. Но я буду повиноваться тебе, если ты этого желаешь. Разве я тебя не увижу за могилой? О! Какое счастье было бы тогда умереть!.."
"Отчего это происходит, что я не борюсь, чтобы освободиться от твоего влияния? Разве ты имеешь право располагать мною таким образом? Возврати мне жизнь, которую я вела перед тем, как я тебя встретила. Возврати мне беспечные мечты моей молодости, свободу моего сердца! Ты разочаровал меня во всем, что не является тобой. Что за преступление было думать о тебе, видеть тебя? Твой поцелуй жжет еще мою руку. Эта рука разве принадлежит мне? Твой поцелуй взял ее и навсегда посвятил ее тебе. Чужестранец, я не хочу повиноваться тебе.
Еще прошел один день, один из трех роковых дней. Странно, с прошлой ночи глубокое спокойствие разлилось в моем сердце. Я чувствую себя такой сильной, что даже мое существо стало частью тебя самого, и я не могу поверить, что моя жизнь может разлучиться с твоей; я убеждена в этом, я даже смеюсь над твоими словами и моими опасениями. Ты любишь одно правило и повторяешь его в разных формах: что красота души - это вера; то, что есть идеальная красота для художника, то вера для сердца; что вера дает нам полную уверенность в нас самих и высокую надежду в будущем; что она есть светило, под влиянием которого подымаются и опускаются волны человеческого моря. Я понимаю теперь эту веру. Я отталкиваю сомнения и опасения. Я знаю, что соединила с тобой всю мою внутреннюю жизнь и что ты не можешь оторвать меня от себя, если бы и захотел того. Этот переход от борьбы к спокойствию произошел во мне во время сна, сна без тревог; я проснулась с бесконечным чувством счастья, со смутным воспоминанием чего-то прекрасного. А вечером мне было так скучно! Цветы закрылись как будто для того, чтоб никогда уже не раскрываться на солнце! И эта ночь, как в моем сердце, так и на земле, заставила распуститься завядшие цветы. Свет стал снова прекрасен; прекрасен в своем покое; ни малейшее дуновение не шевелит твое дерево, ни малейшее сомнение мою душу!"
VI
Это был маленький кабинет, стены были украшены картинами, из которых одна стоила дороже, чем дворец владельца. Да, Занони был прав, живописец действительно тот же волшебник, и золото, которое он добывает из своего тигля, по крайней мере не мечта. Какой-нибудь венецианец мог быть вольнодумцем или убийцей, негодяем или идиотом, но его рисовал Тициан, и его портрет считается бесценным. Подумайте, что несколько дюймов полотна в тысячу раз драгоценнее человека с его телом, его головой и волей, его сердцем и разумом!
В этом кабинете сидел человек лет сорока, с глубокими, неподвижными глазами, резкими, выдающимися чертами лица, крепкими скулами и толстыми, чувственными губами. Это был князь N. Он был среднего роста и отличался полнотой; на нем был надет широкий халат из богатой парчи. На столе подле него лежали шпага и шляпа старинного фасона, маска, портфель и серебряная чернильница изящной работы.
- Ну, Маскари, - говорил князь, глядя на своего любимца, стоявшего в углублении окна, - ну, кардинал покоится со своими предками. Мне необходимы развлечения, чтобы утешиться в такой жестокой потере, а у кого обворожительнее голос, как не у Виолы Пизани?
- Ваше сиятельство говорит серьезно? Так скоро после смерти Его Превосходительства?
- От этого будут только меньше болтать и подозревать меня. Узнал ты имя наглеца, помешавшего нашему предприятию и предупредившего кардинала на другой день?
- Нет еще.
- Ловок же ты! Я скажу тебе его имя. Это таинственный незнакомец.
- Синьор Занони! Уверены ли вы в этом?
- Уверен, Маскари. В голосе этого человека есть тон, который никогда не вводит меня в заблуждение, что-то ясное, повелительное; когда я его слышу, то начинаю думать, что существует совесть. Но как бы то ни было, нам надо избавиться от этого нахала. Маскари! Синьор Занони еще не сделал чести нашему бедному жилищу своим присутствием. Это знатный иностранец: необходимо дать праздник в честь него!
- Хорошо сказано; и кипрского вина?
- Мы поговорим об этом позже. Я суеверен: странные слухи распространяются насчет могущества и пророческого таланта Занони. Вспомни смерть Угелли. Даже если сам демон его союзник, он и то не сможет похитить у меня мою добычу и мою месть также.
- Ваше сиятельство заблуждается, дива обворожила вас.
- Маскари! - воскликнул князь с гордой улыбкой. - В этих жилах течет кровь Висконти, которые говорили, что женщина никогда не сможет скрыться от их любви, так же, как и мужчина от их мести. Корона моих предков теперь только детская игрушка; но их честолюбие и храбрость не уменьшились. Моя честь замешана теперь в этом деле. Необходимо, чтобы Виола принадлежала мне.
- Еще засада? - спросил Маскари.
- Нет. Почему бы не напасть на ее дом? Он стоит в стороне, и дверь не железная.
- Но если по возвращении она донесет на вашу жестокость? Дом, взятый силою, изнасилованная девушка! Подумайте обо всем этом; феодальное право, правда, еще не уничтожено, но даже Висконти не стоит выше закона.
- В самом деле, Маскари? Ты дурак! В каком столетии, даже если безумные вожди Франции и преуспеют в своих вздорных замыслах, железо и закон не согнутся как прутья под тяжестью могущества и золота? Но не бойся, мой план составлен. В тот день, как она выйдет из этого дворца, она выедет во Францию с Жаном Нико.
Маскари не успел ответить, как лакей доложил о приходе синьора Занони.
Князь невольно протянул руку к лежавшей на столе шпаге; потом, улыбнувшись этому инстинктивному движению, он встал, пошел навстречу чужеземцу и принял его со всею утонченною вежливостью итальянского притворства.
- Я глубоко благодарен за эту честь, - говорил князь, - я уже давно желал пожать руку такого знатного лица.
- Я исполняю ваше желание, - тем же тоном отвечал Занони.
Неаполитанец поклонился, пожимая руку гостю, но в тот же миг, как он дотронулся до нее, дрожь пробежала по всему его телу и его сердце на мгновение перестало биться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
"Другой! Я повторяю это слово: другой! Значит ли это, что я его больше не увижу? Не скуку и не отчаяние чувствую я. Я не могу плакать. Это чувство полнейшего сознания безутешного положения. Я снова окунулась в светскую жизнь, и это одиночество леденит и заставляет меня дрожать. Но я буду повиноваться тебе, если ты этого желаешь. Разве я тебя не увижу за могилой? О! Какое счастье было бы тогда умереть!.."
"Отчего это происходит, что я не борюсь, чтобы освободиться от твоего влияния? Разве ты имеешь право располагать мною таким образом? Возврати мне жизнь, которую я вела перед тем, как я тебя встретила. Возврати мне беспечные мечты моей молодости, свободу моего сердца! Ты разочаровал меня во всем, что не является тобой. Что за преступление было думать о тебе, видеть тебя? Твой поцелуй жжет еще мою руку. Эта рука разве принадлежит мне? Твой поцелуй взял ее и навсегда посвятил ее тебе. Чужестранец, я не хочу повиноваться тебе.
Еще прошел один день, один из трех роковых дней. Странно, с прошлой ночи глубокое спокойствие разлилось в моем сердце. Я чувствую себя такой сильной, что даже мое существо стало частью тебя самого, и я не могу поверить, что моя жизнь может разлучиться с твоей; я убеждена в этом, я даже смеюсь над твоими словами и моими опасениями. Ты любишь одно правило и повторяешь его в разных формах: что красота души - это вера; то, что есть идеальная красота для художника, то вера для сердца; что вера дает нам полную уверенность в нас самих и высокую надежду в будущем; что она есть светило, под влиянием которого подымаются и опускаются волны человеческого моря. Я понимаю теперь эту веру. Я отталкиваю сомнения и опасения. Я знаю, что соединила с тобой всю мою внутреннюю жизнь и что ты не можешь оторвать меня от себя, если бы и захотел того. Этот переход от борьбы к спокойствию произошел во мне во время сна, сна без тревог; я проснулась с бесконечным чувством счастья, со смутным воспоминанием чего-то прекрасного. А вечером мне было так скучно! Цветы закрылись как будто для того, чтоб никогда уже не раскрываться на солнце! И эта ночь, как в моем сердце, так и на земле, заставила распуститься завядшие цветы. Свет стал снова прекрасен; прекрасен в своем покое; ни малейшее дуновение не шевелит твое дерево, ни малейшее сомнение мою душу!"
VI
Это был маленький кабинет, стены были украшены картинами, из которых одна стоила дороже, чем дворец владельца. Да, Занони был прав, живописец действительно тот же волшебник, и золото, которое он добывает из своего тигля, по крайней мере не мечта. Какой-нибудь венецианец мог быть вольнодумцем или убийцей, негодяем или идиотом, но его рисовал Тициан, и его портрет считается бесценным. Подумайте, что несколько дюймов полотна в тысячу раз драгоценнее человека с его телом, его головой и волей, его сердцем и разумом!
В этом кабинете сидел человек лет сорока, с глубокими, неподвижными глазами, резкими, выдающимися чертами лица, крепкими скулами и толстыми, чувственными губами. Это был князь N. Он был среднего роста и отличался полнотой; на нем был надет широкий халат из богатой парчи. На столе подле него лежали шпага и шляпа старинного фасона, маска, портфель и серебряная чернильница изящной работы.
- Ну, Маскари, - говорил князь, глядя на своего любимца, стоявшего в углублении окна, - ну, кардинал покоится со своими предками. Мне необходимы развлечения, чтобы утешиться в такой жестокой потере, а у кого обворожительнее голос, как не у Виолы Пизани?
- Ваше сиятельство говорит серьезно? Так скоро после смерти Его Превосходительства?
- От этого будут только меньше болтать и подозревать меня. Узнал ты имя наглеца, помешавшего нашему предприятию и предупредившего кардинала на другой день?
- Нет еще.
- Ловок же ты! Я скажу тебе его имя. Это таинственный незнакомец.
- Синьор Занони! Уверены ли вы в этом?
- Уверен, Маскари. В голосе этого человека есть тон, который никогда не вводит меня в заблуждение, что-то ясное, повелительное; когда я его слышу, то начинаю думать, что существует совесть. Но как бы то ни было, нам надо избавиться от этого нахала. Маскари! Синьор Занони еще не сделал чести нашему бедному жилищу своим присутствием. Это знатный иностранец: необходимо дать праздник в честь него!
- Хорошо сказано; и кипрского вина?
- Мы поговорим об этом позже. Я суеверен: странные слухи распространяются насчет могущества и пророческого таланта Занони. Вспомни смерть Угелли. Даже если сам демон его союзник, он и то не сможет похитить у меня мою добычу и мою месть также.
- Ваше сиятельство заблуждается, дива обворожила вас.
- Маскари! - воскликнул князь с гордой улыбкой. - В этих жилах течет кровь Висконти, которые говорили, что женщина никогда не сможет скрыться от их любви, так же, как и мужчина от их мести. Корона моих предков теперь только детская игрушка; но их честолюбие и храбрость не уменьшились. Моя честь замешана теперь в этом деле. Необходимо, чтобы Виола принадлежала мне.
- Еще засада? - спросил Маскари.
- Нет. Почему бы не напасть на ее дом? Он стоит в стороне, и дверь не железная.
- Но если по возвращении она донесет на вашу жестокость? Дом, взятый силою, изнасилованная девушка! Подумайте обо всем этом; феодальное право, правда, еще не уничтожено, но даже Висконти не стоит выше закона.
- В самом деле, Маскари? Ты дурак! В каком столетии, даже если безумные вожди Франции и преуспеют в своих вздорных замыслах, железо и закон не согнутся как прутья под тяжестью могущества и золота? Но не бойся, мой план составлен. В тот день, как она выйдет из этого дворца, она выедет во Францию с Жаном Нико.
Маскари не успел ответить, как лакей доложил о приходе синьора Занони.
Князь невольно протянул руку к лежавшей на столе шпаге; потом, улыбнувшись этому инстинктивному движению, он встал, пошел навстречу чужеземцу и принял его со всею утонченною вежливостью итальянского притворства.
- Я глубоко благодарен за эту честь, - говорил князь, - я уже давно желал пожать руку такого знатного лица.
- Я исполняю ваше желание, - тем же тоном отвечал Занони.
Неаполитанец поклонился, пожимая руку гостю, но в тот же миг, как он дотронулся до нее, дрожь пробежала по всему его телу и его сердце на мгновение перестало биться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120