Тара-pa, тара-та, тара-ра...
Что это за такт, заставляющий кровь кипеть в жилах? Были ли когда-нибудь глаза, такие, как у Филлиды? Их блеск не похож на холодное и спокойное мерцание звезд, но зато как они сверкают и смеются! А ее розовые губки, которые так скупятся в ответах на любезности, точно слова для них потерянное время и они знают только язык поцелуев!.. О, Ученик Мейнура! О, Будущий Розенкрейцер, платоник магии и уж не знаю кто! Мне стыдно за тебя! Что сталось с твоей суровой созерцательностью? Неужели ты для этого отказался от Виолы? Держу пари, что ты забыл теперь про эликсир и про каббалу. Берегись! Что ты делаешь? Почему жмешь ты эту маленькую ручку, лежащую в твоей? Почему ты? Тара, papa, тарара, тара, рара-ра... тара-pa... тара-ра! Отвернись от этой ножки, от этих плеч. Тара, рара-ра!
Теперь они отдыхают под густым деревом, смех раздается все дальше и дальше, влюбленные пары одна за другой проходят мимо них, с любовью на устах, с любовью во взорах. Но я убежден, что они не видели и не слышали никого, кроме себя самих.
- Ну что, синьор, нравится ли вам ваша напарница? Присоединяйтесь к нашему пиру! После вина танцуется веселей.
Опускается солнце, восходит осенняя луна... И снова танцы. Но танцы ли уже это или это веселый, шумный и дикий вихрь? Как сверкают их взгляды сквозь ночные тени! Эти порхающие фигуры! Какой хаос и какой порядок! Да это тарантелла! Маэстро Паоло смело ведет танец. Сам дьявол! Какие ярость и неистовство! Тарантелла покорила всех. Танцуй или умри! И вот уже перед нами - фурии, корибанды Дети Аполлона и музы Талии. Их культ имеет экстатический характер., менады...
Хо-хо! Больше вина! Шабаш ведьм просто милая шутка по сравнению с этим безумием... От облака к облаку плывет луна, то проливая свое сияние, то исчезая - тусклая, когда краснеет девушка, сияющая, когда девушка улыбается!
- Филлида! Ты волшебница!
- Спокойной ночи, синьор, увидимся ли мы снова?
- А! Юноша, - сказал дряхлый старик, опираясь на палку, - пользуйтесь молодостью. У меня также была своя Филлида! Я тогда был прекраснее вас. Увы! Если бы мы могли быть всегда молоды!
Всегда молоды! Глиндон вздрогнул, сравнивая свежее и розовое личико молодой девушки с тусклыми глазами старика, его желтой и морщинистой кожей, его трясущимся телом.
- Ха! Ха! - продолжал старик, насмешливо улыбаясь. - А между тем я был когда-то молод. Дайте мне на что купить стакан водки!
Тара, papa, pa-papa, тара, papa-pa! Здесь танцует Молодость! Завернись в свое тряпье и уматывай отсюда, Старость!
VI
Глиндон возвратился домой перед рассветом. Разбросанные на столе вычисления привлекли его взгляд, но он сейчас же отвернулся от них со скукой и отвращением. Но увы! Если бы можно было быть всегда молодым! Какой ужасный призрак этот дряхлый старик! Может ли таинственная комната показать более отвратительное и отталкивающее привидение! О да, если бы мы могли быть всегда молоды! Но сохнуть над этими цифрами, корпеть над составлением этих зелий! О, нет, подумал Глиндон, нет! Наслаждаться, любить, быть счастливым! Что более идет к молодости, чем удовольствие? Я могу сейчас же приобрести этот дар вечной молодости! Что значит это запрещение Мейнура? Не есть ли это последствие эгоистической сдержанности, с которой он скрывает от меня окончательную тайну всех своих опытов? Без сомнения, по своем возвращении он снова скажет мне, что великая тайна достижима, но снова запретит мне всякие попытки овладеть ею. Не желает ли он поработить мою молодость в угоду своей старости? Сделать меня вполне зависимым от него?.. Принудить меня к постоянной, однообразной работе, возбуждая мое любопытство и показывая постоянно плоды, к которым не дает мне прикоснуться...
Эти и другие, еще более горькие мысли волновали и раздражали Глиндона. Разгоряченный вином и безумными излишествами ночи, он не мог спать. Отталкивающий образ старости, которая со временем подступит к нему, если он будет побежден, возбуждал еще сильнее его желание добыть для себя эту ослепительную и вечную юность, которая восхищала его в Занони. Запрещение только заставляло его еще более возмущаться. Наконец наступил день и рассеял все мороки ночи. Таинственная комната не представляла никакой разницы с остальными комнатами замка. Какое привидение могло явиться при блеске этого сияющего солнца? В натуре Глиндона было странное и вместе несчастное противоречие: разум его имел склонность к сомнению, а сомнение делало его нерешительным и колеблющимся, но в то же время физически он был храбр до безумия. Это нередкая аномалия. Скептицизм и самонадеянность - родные братья. Когда человек такого характера на что-нибудь решился, никакая личная боязнь не остановит его, тогда как достаточно самого жалкого софизма, чтобы опровергнуть его. Не отдавая себе отчета в состоянии сознания, под влиянием которого его тело пришло в движение, он прошел через коридор, отворил запрещенную дверь и вошел в комнату Мейнура... Все было на своих местах, только на столе, посреди комнаты, лежала открытая книга. Он подошел и заглянул в книгу: она была написана шифром, но он без большого труда разобрал первые фразы. Текст гласил:
"Пить продолжительными глотками внутреннюю жизнь - это видеть жизнь высшую; жить наперекор времени - это жить всеобщей жизнью. Тот, кто открывает эликсир, открывает и то, что находится в пространстве, так как ум, оживляющий тело, укрепляет чувства; свет имеет особую привлекательность. В лампах розенкрейцеров огонь является чистым, элементарным принципом. Зажги лампы в то время, как откроешь сосуд, заключающий в себе эликсир, и свет привлечет к тебе создания, для которых он есть жизнь. Берегись страха. Страх есть смертельный враг науки". Далее шифр становился непонятным. Но разве того, что он прочел, недостаточно? Не достаточно ли этой последней фразы "Берегись страха"? Казалось, что Мейнур нарочно оставил эту страницу открытой, как если бы испытание состояло в действиях, совершенно противоположных его советам, как будто учитель, делая вид, что хочет испытать его терпение, в сущности хотел испытать его храбрость. Не смелость, а страх был смертельным врагом тайнознания. Он подошел к полкам, на которых стояли хрустальные вазы, и твердой рукой открыл одну. В ту же минуту по комнате распространился приятный запах. Воздух засверкал, точно он состоял из бриллиантовой пыли. Чувство чудного блаженства, чисто духовного, охватило все его существо, в то же время в воздухе раздалась слабая, но чудная музыка. Но в это же время в коридоре послышался голос, его звали по имени, и через мгновение в дверь раздался стук. "Вы тут, синьор?" - говорил голос Паоло.
Глиндон закрыл вазу и поспешно поставил ее обратно на место, приказав Паоло идти ждать его в помещении на другом конце коридора, затем с сожалением оставил комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Что это за такт, заставляющий кровь кипеть в жилах? Были ли когда-нибудь глаза, такие, как у Филлиды? Их блеск не похож на холодное и спокойное мерцание звезд, но зато как они сверкают и смеются! А ее розовые губки, которые так скупятся в ответах на любезности, точно слова для них потерянное время и они знают только язык поцелуев!.. О, Ученик Мейнура! О, Будущий Розенкрейцер, платоник магии и уж не знаю кто! Мне стыдно за тебя! Что сталось с твоей суровой созерцательностью? Неужели ты для этого отказался от Виолы? Держу пари, что ты забыл теперь про эликсир и про каббалу. Берегись! Что ты делаешь? Почему жмешь ты эту маленькую ручку, лежащую в твоей? Почему ты? Тара, papa, тарара, тара, рара-ра... тара-pa... тара-ра! Отвернись от этой ножки, от этих плеч. Тара, рара-ра!
Теперь они отдыхают под густым деревом, смех раздается все дальше и дальше, влюбленные пары одна за другой проходят мимо них, с любовью на устах, с любовью во взорах. Но я убежден, что они не видели и не слышали никого, кроме себя самих.
- Ну что, синьор, нравится ли вам ваша напарница? Присоединяйтесь к нашему пиру! После вина танцуется веселей.
Опускается солнце, восходит осенняя луна... И снова танцы. Но танцы ли уже это или это веселый, шумный и дикий вихрь? Как сверкают их взгляды сквозь ночные тени! Эти порхающие фигуры! Какой хаос и какой порядок! Да это тарантелла! Маэстро Паоло смело ведет танец. Сам дьявол! Какие ярость и неистовство! Тарантелла покорила всех. Танцуй или умри! И вот уже перед нами - фурии, корибанды Дети Аполлона и музы Талии. Их культ имеет экстатический характер., менады...
Хо-хо! Больше вина! Шабаш ведьм просто милая шутка по сравнению с этим безумием... От облака к облаку плывет луна, то проливая свое сияние, то исчезая - тусклая, когда краснеет девушка, сияющая, когда девушка улыбается!
- Филлида! Ты волшебница!
- Спокойной ночи, синьор, увидимся ли мы снова?
- А! Юноша, - сказал дряхлый старик, опираясь на палку, - пользуйтесь молодостью. У меня также была своя Филлида! Я тогда был прекраснее вас. Увы! Если бы мы могли быть всегда молоды!
Всегда молоды! Глиндон вздрогнул, сравнивая свежее и розовое личико молодой девушки с тусклыми глазами старика, его желтой и морщинистой кожей, его трясущимся телом.
- Ха! Ха! - продолжал старик, насмешливо улыбаясь. - А между тем я был когда-то молод. Дайте мне на что купить стакан водки!
Тара, papa, pa-papa, тара, papa-pa! Здесь танцует Молодость! Завернись в свое тряпье и уматывай отсюда, Старость!
VI
Глиндон возвратился домой перед рассветом. Разбросанные на столе вычисления привлекли его взгляд, но он сейчас же отвернулся от них со скукой и отвращением. Но увы! Если бы можно было быть всегда молодым! Какой ужасный призрак этот дряхлый старик! Может ли таинственная комната показать более отвратительное и отталкивающее привидение! О да, если бы мы могли быть всегда молоды! Но сохнуть над этими цифрами, корпеть над составлением этих зелий! О, нет, подумал Глиндон, нет! Наслаждаться, любить, быть счастливым! Что более идет к молодости, чем удовольствие? Я могу сейчас же приобрести этот дар вечной молодости! Что значит это запрещение Мейнура? Не есть ли это последствие эгоистической сдержанности, с которой он скрывает от меня окончательную тайну всех своих опытов? Без сомнения, по своем возвращении он снова скажет мне, что великая тайна достижима, но снова запретит мне всякие попытки овладеть ею. Не желает ли он поработить мою молодость в угоду своей старости? Сделать меня вполне зависимым от него?.. Принудить меня к постоянной, однообразной работе, возбуждая мое любопытство и показывая постоянно плоды, к которым не дает мне прикоснуться...
Эти и другие, еще более горькие мысли волновали и раздражали Глиндона. Разгоряченный вином и безумными излишествами ночи, он не мог спать. Отталкивающий образ старости, которая со временем подступит к нему, если он будет побежден, возбуждал еще сильнее его желание добыть для себя эту ослепительную и вечную юность, которая восхищала его в Занони. Запрещение только заставляло его еще более возмущаться. Наконец наступил день и рассеял все мороки ночи. Таинственная комната не представляла никакой разницы с остальными комнатами замка. Какое привидение могло явиться при блеске этого сияющего солнца? В натуре Глиндона было странное и вместе несчастное противоречие: разум его имел склонность к сомнению, а сомнение делало его нерешительным и колеблющимся, но в то же время физически он был храбр до безумия. Это нередкая аномалия. Скептицизм и самонадеянность - родные братья. Когда человек такого характера на что-нибудь решился, никакая личная боязнь не остановит его, тогда как достаточно самого жалкого софизма, чтобы опровергнуть его. Не отдавая себе отчета в состоянии сознания, под влиянием которого его тело пришло в движение, он прошел через коридор, отворил запрещенную дверь и вошел в комнату Мейнура... Все было на своих местах, только на столе, посреди комнаты, лежала открытая книга. Он подошел и заглянул в книгу: она была написана шифром, но он без большого труда разобрал первые фразы. Текст гласил:
"Пить продолжительными глотками внутреннюю жизнь - это видеть жизнь высшую; жить наперекор времени - это жить всеобщей жизнью. Тот, кто открывает эликсир, открывает и то, что находится в пространстве, так как ум, оживляющий тело, укрепляет чувства; свет имеет особую привлекательность. В лампах розенкрейцеров огонь является чистым, элементарным принципом. Зажги лампы в то время, как откроешь сосуд, заключающий в себе эликсир, и свет привлечет к тебе создания, для которых он есть жизнь. Берегись страха. Страх есть смертельный враг науки". Далее шифр становился непонятным. Но разве того, что он прочел, недостаточно? Не достаточно ли этой последней фразы "Берегись страха"? Казалось, что Мейнур нарочно оставил эту страницу открытой, как если бы испытание состояло в действиях, совершенно противоположных его советам, как будто учитель, делая вид, что хочет испытать его терпение, в сущности хотел испытать его храбрость. Не смелость, а страх был смертельным врагом тайнознания. Он подошел к полкам, на которых стояли хрустальные вазы, и твердой рукой открыл одну. В ту же минуту по комнате распространился приятный запах. Воздух засверкал, точно он состоял из бриллиантовой пыли. Чувство чудного блаженства, чисто духовного, охватило все его существо, в то же время в воздухе раздалась слабая, но чудная музыка. Но в это же время в коридоре послышался голос, его звали по имени, и через мгновение в дверь раздался стук. "Вы тут, синьор?" - говорил голос Паоло.
Глиндон закрыл вазу и поспешно поставил ее обратно на место, приказав Паоло идти ждать его в помещении на другом конце коридора, затем с сожалением оставил комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120