– Взгляд у него немного безумный, но речь вполне связная.
– Может быть, он соизволит назвать свое имя?
– Он уже назвал его.
– Ну!
– Он сказал, что его зовут Игнасио Тобарес.
– Генерал?! – воскликнул Скансио.
– Генерал? – проскрипел лежащий.
– Прикажете позвать?
– Да, Скансио, и немедленно. А вы, доктор, помогите мне сесть.
– Вам нежелательно садиться!
– А вам нежелательно говорить глупости.
Самое интересное, что в это же самое время нечто подобное происходило в доме, который занял в Мадриде отец Хавьер. В келью святого отца, где он сидел, как всегда, в окружении старинных пергаментов, полусгоревших свечей, вставленных в подсвечники, напоминающие изяществом линий пыточные инструменты, вошел тихий Педро и доложил, что у ворот дома стоит человек, желающий поговорить с отцом Хавьером.
Старик осторожно погладил гладко выбритую тонзуру, пожевал губами, прищурился:
– Ты кому-нибудь сообщал о том, кто на самом деле снял этот дом?
Педро отрицательно покачал головой.
– Подумай, может, ты проговорился случайно, сболтнул какому-нибудь торговцу на рынке? Может быть, тебя спрашивал квартальный альгвасил?
– Квартальный альгвасил меня спрашивал, но я ему назвал имя, которое было велено назвать в таком случае.
– Ты не примечал возле нашего дома никаких подозрительных личностей?
– Сегодняшний гость – это первая подозрительная личность за все время.
Как он выглядит?
– Еще довольно молодой человек, но уже претерпевший в жизни немало. И выговор.
– Иностранец?
– Кастильский ему ведом хорошо, но выговор выдает в нем иностранца.
Было заметно, что отец Хавьер немного занервничал. Он встал и прошелся по своей келье.
– Иностранец…
– По всей видимости, святой отец.
– Обликом не схож ли он с арабом или турком?
– Он явно житель страны не северной, но ничего сарацинского мне в нем не увиделось.
– Ладно, поговорить мне с ним придется, но вместе с тем надо принять некоторые меры предосторожности.
– Я велю двоим братьям прийти сюда, и сам тоже буду наготове.
– В этом подвале, ваше преосвященство, я провел четыре месяца. Ни одного лучика света за все это время, ни одного известия с воли.
Нынешний генерал Тобарес весьма мало походил на себя прежнего. Загар сошел полностью с его щек, и сами щеки сильно ввалились. Из-за длительного пребывания в темноте глаза сделались как бы близоруки и все время слезились, если свет падал прямо на лицо недавнему пленнику.
Руки были замотаны, что выглядело весьма странно в жаркий полдень.
– Крысы,– ответил дон Игнасио, когда у него поинтересовались на этот счет.
– То есть?
– Однажды я заснул слишком крепко и не почувствовал боли от их зубов. В результате мизинцы безобразно обгрызены.
– Святая Бригитта,– прошептал Скансио.
Кардинал, морщась от боли в собственных суставах, позволил себе усмехнуться:
– Между прочим, тюрьму в Алжире строили мы.
Смысл замечания остался не вполне ясен собравшимся у ложа. Они переглянулись. Его преосвященство продолжил:
– Я это к тому, что рассказами об ужасах тюремной жизни никого тут не удивить. Попробуйте нас удивить историей своего спасения.
Генерал охотно кивнул:
– Обретение мною свободы напоминает собой сказку. Я уже отчаялся выйти когда-нибудь из моего каменного мешка и совершенно потерял счет времени…
– И тут сам собой явился спаситель? – Голос кардинала звучал несколько язвительно, но дон Игнасио отнес это на счет тех страданий, которые старику приходилось преодолевать во время разговора.
– Именно сам собой. Вместо вонючего сарацина, приносившего мне еду раз в сутки, ко мне спустился человек с факелом и ключами от моих кандалов.
– Он не представился?
– Жаль, но нет, я не знаю имени человека, за которого должен до конца дней возносить молитвы к престолу Всевышнего.
– Он вывел вас наружу и дал лошадей?
– Он вывел меня наружу и дал лошадей. И проводника. Была ночь, поэтому мои глаза могли постепенно привыкать к…
– Была ли за вами погоня?
– Я не заметил. Впрочем, мы не слишком долго блуждали по пустыне. Да я был и не способен к долгой скачке. Еще до рассвета мы оказались в маленьком порту на берегу моря. Я не сумел узнать, как он называется. На рассвете небольшое парусное судно…
– С немым капитаном и немыми матросами…
Генерал покачал головой:
– Капитан со мною заговорил. Правда, когда я попытался расспросить его обо всей этой истории подробнее, он уклонился от разговоров.
– Своего имени и других каких-нибудь имен он, конечно, не назвал.
Кардинал закрыл глаза, и тихий стон сорвался с его белых, чуть запекшихся губ.
Генерал Тобарес переждал этот прилив страдания и осторожно продолжил:
– Перед тем как мы должны были войти в порт Малаги, он дал мне письмо.
– Письмо?
– Письмо?!
– Письмо!
Почему-то именно это сообщение заставило оживиться всех без исключения присутствующих. Вскрикнули все – и кардинал, и секретарь, и врач. Дону Диего было совсем уж не к месту волноваться. Он понял, что сделал глупость, и потупился.
Скансио изучающе поглядел на лекаря.
Кардинал тоже бросил суровый взгляд на дона Диего, и от этого взгляда врачу сделалось хуже, чем пациенту.
– Оно с вами?
– Да, ваше преосвященство.
– Вы считаете возможным мне его показать?
– Клянусь всеми силами небесными – да. Тем более что оно предназначено вам.
– Чем вы можете удостоверить ваши слова?
Иностранец вяло улыбнулся.
– Ничем. Вам придется поверить мне на слово, что я Антонио Колона, в недавнем прошлом кардинал Римской католической церкви, член папской курии.
Отец Хавьер внимательно смотрел на него сквозь заляпанный салом подсвечник.
– Каким же образом вы лишились и своего сана, и своего положения? С таких высот не падают по собственной воле или по недоразумению, согласитесь. Лишь стечение обстоятельств, исключительно роковых, могло привести к такому итогу.
Иностранец опять улыбнулся:
– Святой отец, напрасно вы делаете вид, что обстоятельства моей гибели вам неизвестны.
– Гибели? Вы не оговорились?
– Я не оговорился. И я имею в виду не свою гражданскую гибель. После того как я упустил из своих рук половину доходов его святейшества за год, она была мне обеспечена, несмотря на все мои связи и несмотря на богатства и родовитость моего семейства.
– Вы не захотели, чтобы ваши родственники принуждены были расплачиваться с папской казной за ваши упущения?
– Что-то вроде того. Я предпочел исчезнуть, тем более что обстоятельства, приведшие к гибели второй папской галеры, были таковы, что сделать я это мог без труда.
Отец Хавьер налил из глиняного кувшина воды в неглубокую глиняную же чашку и пододвинул к гостю.
– Это вино? – спросил тот с явной надеждой в голосе.
– Это мое любимое вино,– отвечал суровый старик, не теряя ни грамма своей суровости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89