– Ой, не юли, парень, и не темни.
Вадим замахал руками.
– Хорошо, хорошо, едем.
– Летим!
– Едем. Нам надо подойти к дому Любы незаметно.
– Зачем?
Вадим и сам, разумеется, не знал зачем.
– Всегда лучше, когда ты видишь противника, а он тебя нет.
Военный оттенок этой мысли понравился Жоре, и он кивнул.
– Ладно.
Пока Вадим переодевался, чистил зубы, он все время думал, как бы ему отделаться от спутника. Ну не приглашать же его третьим на ночную встречу?! Ничего толком не придумывалось. И когда они спускались по специально скрипучей лестнице на первый этаж, а потом выходили на привычно освещенный двор, в его голове было пусто. Вдохновение посетило при виде дверей «гаража».
– Мне надо пару слов сказать отцу.
– Пошли.
– Нет, подожди меня здесь.
Десантник неохотно подчинился.
– Папа, ты не пьян? – Вадим ввалился в спиртовой загон. Александр Александрович повернулся к нему неохотно, но посмотрел осмысленно.
– Помоги мне, родитель. Очень, очень надо. Я сейчас иду к Любиному отцу, верни меня с дороги. Придумай что-нибудь. Догони и скажи что-нибудь такое, после чего я не смогу туда идти.
Отец похлопал глазами.
– Так ты возьми просто не ходи.
– Не могу. Не могу я не идти, это подозрительно, и идти не могу – потому что ужасно.
Он представил, как после деликатного Любиного послания явится к ней хамски сам, да еще и с десантником. Еще хуже будет, если он скажет Жоре о предстоящем ночном свидании с его возлюбленной. Что тут может начаться, даже представлять страшно.
– Я сам тебя отговаривал, ты помнишь, и…
– Не меня надо отговаривать, а сделай так, чтобы Жора не заподозрил ничего и отпустил меня.
– Ну, что там у вас? – подошел упомянутый.
– Идем, идем.
Отправились. Бодрый Жора и немного перекошенный Вадим. Вышли к стоянке такси. Два десятка машин. Почему это люди во все времена и при любом освещении так охотно идут именно в извоз?
Сели в «Победу». Меланхолический водитель, сделав петлю перед усадебным фонтаном, выехал на булыжную трассу и, не слишком газуя, покатил к городу.
Вадим боялся энергичной Жориной разговорчивости во время этого автомобильного броска, но тот вдруг взгрустнул и молча таращился на колосящиеся поля вдоль дороги. И зря, в пейзаже Нового Света не могло быть никакой особой мысли, и негде было притаиться питательной тоске.
– Нам у автостанции, – сказал Вадим. Рассчитавшись, вышли. Захлопнув толстую дверь, Вадим огляделся. Нигде не было видно никаких признаков папаши. Понял ли он вообще, что от него требовалось?
– Давай, знаешь что, Жорж, выпьем!
Военный удивился.
– Давай потом.
– Нет, то будет на радостях, а теперь для храбрости.
– Пошли, чего тянуть?!
– Нет, надо выпить.
– Хорошо, а где?
– Дойдем до «Елочки».
– Это метров триста пилить.
– Очень, очень хочется выпить.
Минут двадцать Вадим все-таки замотал. Больше ни на какие отвлечения десантник не поддался. Двинулись на
Отшиб. Когда вошли в проулок, что ведет к распадку и роднику,
Жора вдруг сказал:
– Я тебя обманул.
– Что ты имеешь в виду? – жадно оглядываясь, спросил Вадим.
– Помнишь, предлагал тебе махнуть не глядя.
– Не помню.
– Ну ты мне историю про то, как ты убил Любку, а я тебе, где Христос Иисус скрывается.
– А, – без особого интереса сказал Вадим. Да, где же отец?! Вот так, один раз в жизни попросишь помочь, и фиг тебе!
– Так, я тебе наврал.
– Понимаю.
– Что ты понимаешь. Ни на каких лекциях этого не говорят. И никому это не известно.
– Понял. Погоди.
– Что погоди?
– Что-то шнурок развязался.
Десантник рассеяно смотрел, как Вадим возится с ботинком.
– Да, я его искал, думал, Боженька поможет, никак не мог смириться. Вот ноги у меня отросли, а Люба – мертва. Как такое может быть, и зачем, кому это надо?! И очень многие таскаются по свету, надеются найти то место, где он схоронен, в смысле спрятан. Но потом мне объяснили, что все это от человеческой темноты. На самом деле, неизвестно даже, воскрешен ли он вообще. Хотя ведь плащаница-то есть, и на ней следы, понимаешь?
– Да.
– На ней ведь даже споры тех растений, что тогда в Палестине росли. Значит, и следы Его должны быть. Тебе что, не интересно?
– Интересно-интересно, – сказал Вадим, дергая якобы затянувшийся шнурок.
– И не знаешь, кому верить. Одни говорят, что был какой-то сумасшедший, который, когда стало понятно, что можно воскрешать, забрался в хранилище и сжег плащаницу. Другие говорят, что воскрешать Его побоялись, и что кроме Высшего Совета, есть еще и суперпуперсекретная Инквизиция, которая в страшной тайне прячет ковчег с плащаницей, чтобы никто не добрался. Ибо если все же Его воскресить, то мир сразу рухнет, в смысле, будет Страшный Суд, все единым разом переменится вокруг, и будет скрежет зубовный в темноте, а кому этого, блин, хочется. Ну, что там твой шнурок, черт?!
– Да вот уже сейчас, чуть осталось.
– А я так считаю – все это болтовня. Богов человек придумывал, потому что от стихий природы ссал, как щенок. Мы теперь сами все можем, сами чудеса вытворяем, вон Любочку воскресили. Если один человек смог воскресить, почему другой человек не сможет охмурить, а?
– Да.
– Ты, наверно, думаешь, что я вру про плащаницу, так ты у Валерика спроси, его-то ведь в настоящие надзиратели взяли, в эфебы, кучу лет оттрубил, побольше моего знает.
– Спрошу, спрошу.
– Ну, пошли?
– Пошли.
Проулок медленно изгибался. В саду справа играла музыка, из сада слева пахло шашлыком.
Вадим нервно крутил головой, как бы подыскивая путь к побегу.
Палисадники кончаются. Тропинка к мосту. На мосту фигура. Вадим на мгновение замер, потом прошептал:
– Мама!
В это же самое время Петр Сурин и Валерик пробирались огородами к бане Бажина. Причина такого странного поведения конвоира была явно непонятна преступнику. Всего полчаса назад они спокойно снижались над участком, который занимало помывочное предприятие хронического самоубийцы. Оставалось только найти подходящее место для приземления, и можно вваливаться со стандартными извинениями. Но внук знаменитого филолога вдруг присвистнул, пробормотал «не фига себе» и резко повел геликоптер в сторону. Такое было впечатление, что он очень боится, что его увидят. Вместо грамотного, солидного приземления хряпнулись на капустные грядки где-то в сотне шагов от бани. Пришлось выдержать неприятный разговор с прибежавшим, распричитавшимся хозяином огорода. Он гордился своим урожаем не меньше какого-нибудь Диоклетиана. Не помогли ни документы, предъявленные Суриным, ни заверения, что властями гарантируется полная компенсация на молекулярном уровне. Качан за качан. Крик крепчал. Сурин явно нервничал, поглядывал в сторону бани, прячущейся за сиреневыми кустами и тремя шеренгами штакеткника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76