Вельский – очевидно, он покушался на изнасилование, не удалось и застрелился из страха (гаденький вариант). Лабутин – «генерала» схватил (сифилис). Смолян-Рыковский – эффектная смерть, мелкобуржуазный поступок. Чепуха.
Возня с информацией. Никитин и письмо Маяковского. В письме – скука и балаган. Второй – первый Есенин.
Упадок литературы. Отношение к литературе. Вся страна прикована к трагедии Маяковского. Полонская и Брик. Брик приезжает на похороны из Берлина.
…Я совсем болен. Крол у гроба Маяковского.
Горькая усмешка. Одиночество. Лежит весь в красных розах, – видны только лицо, руки и носки ботинок с железными подковками.
16/IV. …Объявление в Известиях: «Букинисты Китайгородской стены г. Москвы глубоко скорбят о смерти великого поэта Владимира Маяковского». Сейчас даже такое объявление – свежесть. Слухи о Маяковском ширятся. Много нелепого. Разговоры в трамвае – «Его фининспектор допек, заездил, обложил так, что кроме смерти некуда было деться». «Его из партии исключили за то, что он купил автомобиль, – вот он и застрелился». Самая правдоподобная версия – прогрессивный паралич. Закат…
В Доме печати. Герцель и поэт Нельдихен. Он изобрел новую теорию «диалектического развития революции» и послал ее Эйнштейну. Эйнштейн ответил. Он считает эту теорию смелой и талантливой. Его книжка «Он пришел и сказал». Забавный человек.
Вечер Яхонтова. Необычайная тонкость слова. Гик. МК. Крол заволновался. Едкие замечания. К гробу Маяковского. Леночка и МК – провинциальные шерочка с машерочкой.
Низкая комната, громадный труп, белое, напудренное лицо. За дверью сырая и черная ночь, звезды в ветвях голых деревьев. У трамвая. Два старичка-пенсионера на Поварской. «Ты что ж, Иван Андреевич? Маяковский умер, а ты живешь». С упреком. «Ну живи, живи, Бог с тобой».
17/IV. Утром с Герцелем… и Марголиным в ФОСП. В почетном карауле у гроба. Старческое лицо. Алые розы… Молочница с бидонами в очереди. Такси. Разговор с МК. Как самый чуткий барометр отмечает малейшие перемены в моем настроении. Странно. На похороны. Наташа. Хорев. Запруженная Поварская. Люди на крышах. Страна хоронит поэта. В толпе – Эфрос, Бывалов, Евдокимов, артист Штраух. Жалкие плакаты. Рядом с гробом на грузовике сидел Кольцов. Замоскворечье. Свист мальчишек. Конные милиционеры у монастыря. Усталость. Шел пешком. У Фраерманов. О речи Луначарского.
18/IV. Страшная усталость. Совсем не могу писать. Бродил по переулкам, у Дома печати. Заходил к Фраерману, – он в восторге от Гейне. Читает его путешествие по Италии. Изнеможение. Сон. Крол радостный – его приняли на завод за плату оформлять первомайский карнавал.
19/IV. Упорные слухи о самоубийстве Лили Брик. Душно и серо, и все дни – усталость, а время идет. Бродил…
Слухи. Лилю Брик не пустили в крематорий, оттеснила толпа и милиция, она не могла пробраться. Обморок. Одна из величайших личных трагедий нашего времени…
20/IV. Пусто. Бродил по городу. РОСТА. Сплошная тоска. Отъезд наших на Турксиб. Перемена дежурств…
21/IV. Утро… Проводы на вокзале… Дома. Возился с крошечным Димушкой. Он читает стихи о Маяковском.
Не стало больше песен,
Лежит он тих и нем,
Владимир Маяковский
Зачем, зачем?
Уложил его. Ушел бродить. Тревога. Дома – необъяснимая тоска и усталость до слез. Что это? «Россия задушила меня, как свинья поросенка» – слова Блока.
22/IV. В «30 дней»… Разговор с женой Регинина по телефону. Бабель процветает. Прислал корзину сирени. Женщина, расточающая намеки. Театральная площадь. Дождь с пылью. Бокс. Спортсмены в пиджаках без воротничков. Красные канаты, чтобы не было видно крови. Дикая забава. Бьют снизу по лицу. Машут полотенцами. Масса любителей… Ушел…
23/IV. В Румянцевскую библиотеку. Свежий ветер. Книга Гилярова. Писал очерк Мысли Гилярова: «Сильные личности не умеют приспособляться к низшему уровню». «Однообразие и опошление становятся уделом жизни»…
К Мрозовским… Рассказы о крематории. Как прощались с Маяковским. Лиля щекой к губам, поцеловала руку. Какой-то иностранец встряхнул и пожал руку. «Во весь голос». Своим песням я сам наступал на горло. Жуткие строчки.
Надо больше слушать, чем говорить. Домой на авто. Тоска не проходит…
6/ГУ. Бдение в РОСТА… Был Гехт. Приходил просить пальто. Бабель в Москве. Домой. Дикий холод. Телеграф. Крол пришел в час ночи. Усталость.
29/IV. РОСТА – за деньгами. Скучно. Вечер. Писал в репортерской…
2/V. Помогал Кролу. С Димушкой в аптеку. Холодно. Боря. «Уличные игры». Дим скис, заболел. «Я весь дрожу», – к маме. Вечером ушел, тревога. Чистота, крепость. Возбужденье. Укус. Змеиное. Поэтесса. Домой. Труба. Дим в жару. Ночью бред и страшный Крол. Вызываем врача. У ворот, серый с желтым отблеском рассвет в стеклах института Ленина. Холод, голоса милиционеров. Женщина врач. Внимательная. Дим с полотенцем на лбу, притих, шепотом жаловался свои огорчения и боли. Улыбался. Уснул.
3/V. С утра – грязная РОСТа… Знакомство с Чухновским, – карие и молодые глаза, очень прост. Рассказ Чухновского о шапке льдов на полюсе, вращающихся по эллипсу… Дома – недомогание, тяжелый сон. Сырая и опасная весна.
9/V . Собрание «Колхозных редакторов». Казенно, конфеты. Внизу – вечер Маяковского. Василий Каменский о желтой кофте.
12/V. В «30 днях». Вечером на вечере Маяковского в консерватории. Зюзя. Месть Маяковского. Меламед Малкин. Скука. Чудесно читал Асеев. Луначарский говорил вяло и неохотно. Безыменский. Кирсанов с подозрительным московским акцентом. Шкловский и Коля с поэтессой.
Из переписки
Письма 1923–1935 годов – событийных лет повести «Книга скитаний»
Е. С. Загорской-Паустовской в д. Екимовка Рязанской губернии (Москва, начало лета 1923 года)
Дорогой Крол, маленький. Только что получил твое первое письмо и письмо от Ниночки. И оба письма такие славные, что я чуть не заплакал…
Теперь слушай. Я спешу на заседание по поводу организации в Москве большой морской газеты и потому пишу коротко. В эту газету я приглашен на оклад в 12 миллиардов (дядя Коля получает 8). В газете будет много народу, и потому работа будет легкая – в редакции я буду бывать от 10 до 2-х. Как зацепка (материальная), это хорошо.
А тем временем начну печататься в журналах. Дней через пять напишу тебе письмо, и после этого письма ты уже сможешь ехать в Москву, хотя мне не хотелось бы, чтобы ты бросила Екимовку. Здесь очень суматошливо и скверно. Хорошо только то, что масса знакомых и много возможностей.
Был у Иванова. Он в новом штатском костюме, в желтых ботинках – вообще джентльмен. На днях приезжает Бабель.
‹…› С комнатой пока слабо, но не безнадежно. Я сильно надеюсь на комнату у дяди Коли.
Ки, маленький, пушистые лапки. Я вовсе не твой муж, – твой сын, потому что ты сильнее меня, и без тебя я немножко теряюсь в этой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Возня с информацией. Никитин и письмо Маяковского. В письме – скука и балаган. Второй – первый Есенин.
Упадок литературы. Отношение к литературе. Вся страна прикована к трагедии Маяковского. Полонская и Брик. Брик приезжает на похороны из Берлина.
…Я совсем болен. Крол у гроба Маяковского.
Горькая усмешка. Одиночество. Лежит весь в красных розах, – видны только лицо, руки и носки ботинок с железными подковками.
16/IV. …Объявление в Известиях: «Букинисты Китайгородской стены г. Москвы глубоко скорбят о смерти великого поэта Владимира Маяковского». Сейчас даже такое объявление – свежесть. Слухи о Маяковском ширятся. Много нелепого. Разговоры в трамвае – «Его фининспектор допек, заездил, обложил так, что кроме смерти некуда было деться». «Его из партии исключили за то, что он купил автомобиль, – вот он и застрелился». Самая правдоподобная версия – прогрессивный паралич. Закат…
В Доме печати. Герцель и поэт Нельдихен. Он изобрел новую теорию «диалектического развития революции» и послал ее Эйнштейну. Эйнштейн ответил. Он считает эту теорию смелой и талантливой. Его книжка «Он пришел и сказал». Забавный человек.
Вечер Яхонтова. Необычайная тонкость слова. Гик. МК. Крол заволновался. Едкие замечания. К гробу Маяковского. Леночка и МК – провинциальные шерочка с машерочкой.
Низкая комната, громадный труп, белое, напудренное лицо. За дверью сырая и черная ночь, звезды в ветвях голых деревьев. У трамвая. Два старичка-пенсионера на Поварской. «Ты что ж, Иван Андреевич? Маяковский умер, а ты живешь». С упреком. «Ну живи, живи, Бог с тобой».
17/IV. Утром с Герцелем… и Марголиным в ФОСП. В почетном карауле у гроба. Старческое лицо. Алые розы… Молочница с бидонами в очереди. Такси. Разговор с МК. Как самый чуткий барометр отмечает малейшие перемены в моем настроении. Странно. На похороны. Наташа. Хорев. Запруженная Поварская. Люди на крышах. Страна хоронит поэта. В толпе – Эфрос, Бывалов, Евдокимов, артист Штраух. Жалкие плакаты. Рядом с гробом на грузовике сидел Кольцов. Замоскворечье. Свист мальчишек. Конные милиционеры у монастыря. Усталость. Шел пешком. У Фраерманов. О речи Луначарского.
18/IV. Страшная усталость. Совсем не могу писать. Бродил по переулкам, у Дома печати. Заходил к Фраерману, – он в восторге от Гейне. Читает его путешествие по Италии. Изнеможение. Сон. Крол радостный – его приняли на завод за плату оформлять первомайский карнавал.
19/IV. Упорные слухи о самоубийстве Лили Брик. Душно и серо, и все дни – усталость, а время идет. Бродил…
Слухи. Лилю Брик не пустили в крематорий, оттеснила толпа и милиция, она не могла пробраться. Обморок. Одна из величайших личных трагедий нашего времени…
20/IV. Пусто. Бродил по городу. РОСТА. Сплошная тоска. Отъезд наших на Турксиб. Перемена дежурств…
21/IV. Утро… Проводы на вокзале… Дома. Возился с крошечным Димушкой. Он читает стихи о Маяковском.
Не стало больше песен,
Лежит он тих и нем,
Владимир Маяковский
Зачем, зачем?
Уложил его. Ушел бродить. Тревога. Дома – необъяснимая тоска и усталость до слез. Что это? «Россия задушила меня, как свинья поросенка» – слова Блока.
22/IV. В «30 дней»… Разговор с женой Регинина по телефону. Бабель процветает. Прислал корзину сирени. Женщина, расточающая намеки. Театральная площадь. Дождь с пылью. Бокс. Спортсмены в пиджаках без воротничков. Красные канаты, чтобы не было видно крови. Дикая забава. Бьют снизу по лицу. Машут полотенцами. Масса любителей… Ушел…
23/IV. В Румянцевскую библиотеку. Свежий ветер. Книга Гилярова. Писал очерк Мысли Гилярова: «Сильные личности не умеют приспособляться к низшему уровню». «Однообразие и опошление становятся уделом жизни»…
К Мрозовским… Рассказы о крематории. Как прощались с Маяковским. Лиля щекой к губам, поцеловала руку. Какой-то иностранец встряхнул и пожал руку. «Во весь голос». Своим песням я сам наступал на горло. Жуткие строчки.
Надо больше слушать, чем говорить. Домой на авто. Тоска не проходит…
6/ГУ. Бдение в РОСТА… Был Гехт. Приходил просить пальто. Бабель в Москве. Домой. Дикий холод. Телеграф. Крол пришел в час ночи. Усталость.
29/IV. РОСТА – за деньгами. Скучно. Вечер. Писал в репортерской…
2/V. Помогал Кролу. С Димушкой в аптеку. Холодно. Боря. «Уличные игры». Дим скис, заболел. «Я весь дрожу», – к маме. Вечером ушел, тревога. Чистота, крепость. Возбужденье. Укус. Змеиное. Поэтесса. Домой. Труба. Дим в жару. Ночью бред и страшный Крол. Вызываем врача. У ворот, серый с желтым отблеском рассвет в стеклах института Ленина. Холод, голоса милиционеров. Женщина врач. Внимательная. Дим с полотенцем на лбу, притих, шепотом жаловался свои огорчения и боли. Улыбался. Уснул.
3/V. С утра – грязная РОСТа… Знакомство с Чухновским, – карие и молодые глаза, очень прост. Рассказ Чухновского о шапке льдов на полюсе, вращающихся по эллипсу… Дома – недомогание, тяжелый сон. Сырая и опасная весна.
9/V . Собрание «Колхозных редакторов». Казенно, конфеты. Внизу – вечер Маяковского. Василий Каменский о желтой кофте.
12/V. В «30 днях». Вечером на вечере Маяковского в консерватории. Зюзя. Месть Маяковского. Меламед Малкин. Скука. Чудесно читал Асеев. Луначарский говорил вяло и неохотно. Безыменский. Кирсанов с подозрительным московским акцентом. Шкловский и Коля с поэтессой.
Из переписки
Письма 1923–1935 годов – событийных лет повести «Книга скитаний»
Е. С. Загорской-Паустовской в д. Екимовка Рязанской губернии (Москва, начало лета 1923 года)
Дорогой Крол, маленький. Только что получил твое первое письмо и письмо от Ниночки. И оба письма такие славные, что я чуть не заплакал…
Теперь слушай. Я спешу на заседание по поводу организации в Москве большой морской газеты и потому пишу коротко. В эту газету я приглашен на оклад в 12 миллиардов (дядя Коля получает 8). В газете будет много народу, и потому работа будет легкая – в редакции я буду бывать от 10 до 2-х. Как зацепка (материальная), это хорошо.
А тем временем начну печататься в журналах. Дней через пять напишу тебе письмо, и после этого письма ты уже сможешь ехать в Москву, хотя мне не хотелось бы, чтобы ты бросила Екимовку. Здесь очень суматошливо и скверно. Хорошо только то, что масса знакомых и много возможностей.
Был у Иванова. Он в новом штатском костюме, в желтых ботинках – вообще джентльмен. На днях приезжает Бабель.
‹…› С комнатой пока слабо, но не безнадежно. Я сильно надеюсь на комнату у дяди Коли.
Ки, маленький, пушистые лапки. Я вовсе не твой муж, – твой сын, потому что ты сильнее меня, и без тебя я немножко теряюсь в этой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70