глаза блуждали.
— Куда ты лезешь? — говорили в толпе. — Лестно, что ль, поглядеть?
Но он шел вперед, пока не дошел до ворот. Его схватила за плечо чья-то сильная рука, но он рванулся вперед.
— Вася, Вася, что ты делаешь!.. Уйдем! — говорил Чумаков и сам шел за ним.
Вася остановился и взглянул, но тотчас же зажмурил глаза от какой-то невыносимой боли. Он увидал седую бороду, опустившуюся со скамьи, и окровавленное тело… Более он ничего не видал, но стоны еще слышал — ужасные стоны!.. Он все стоял. Что-то приливало к сердцу. Рыдания давили грудь, но он не плакал. Вдруг все стихло.
Он снова взглянул.
Никодим Егорович стоял на крыльце и махал рукой. Его лицо было спокойно. Только рыжие усы двигались неестественно быстро. Он курил папиросу и часто пускал дым.
В ногах у него валялся мужик.
— Плати! — раздался крик.
Нет ответа.
— Пори!
Двое мужиков схватывают под руки валявшегося в ногах. Но он освобождается и сам ложится.
Раздался взмах розог. Толпа глядит молча.
Вася трясется как в лихорадке, губы беззвучно что то шепчут. Раздается вопль, и какая-то сила выбрасывает Васю вперед.
— Послушайте… да разве так… Не троньте! — вдруг вырывается из груди его не то крик, не то стон.
Никодим Егорович на секунду ошеломлен. Кто-то сказал:
— Это витинский барчук!
— Господин Вязников… идите вон!
— Не истязайте, слышите!
— Пори! — раздается крик.
Вася кидается вперед.
— Злодей!.. За что ты мучишь людей! — произносит он и схватывает за грудь Никодима Егоровича.
В толпе раздается гуденье.
— Смелый!
— Душа-то жалостливая!
— Берите его… бунтовщика! — задыхается Никодим Егорович.
Урядники и сотские бросаются на Васю.
Через десять минут окровавленного и избитого Васю, связанного, увозят на телеге.
— Это витинский барчук! — повторяют голоса. — В прошлом году он был у нас.
— Хрестьян пожалел!
— Што ему будет?
— Ничего, — барин!
Толпа тихо расходилась. Исправник уехал.
Встревоженный прибежал Чумаков в Витино и вошел в кабинет.
— Что… что случилось? — спросил Иван Андреевич.
Чумаков начал рассказывать, но вдруг остановился, заметив, что старик побледнел и тихо опускается на кресло.
Чумаков поддержал его.
— Ничего, ничего… продолжайте! — чуть слышно проговорил Иван Андреевич.
Чумаков рассказывает, а старик шепчет, вытирая слезы:
— Бедный, славный мой мальчик.
Через несколько времени Иван Андреевич идет к жене и осторожно рассказывает ей о случившемся. Он старается не смотреть ей в глаза. Голос старика дрожит, когда он, обнимая Марью Степановну, говорит:
— Успокойся, успокойся, мой друг. Не предавайся отчаянию.
В тот же вечер Марья Степановна отправилась в город, а в ночь исчез Чумаков. Из города не привезли никаких успокоительных известий.
— Я видела Васю, — рассказывала она, глотая слезы. — Он кротко так глядел на меня и все утешал… Просил простить, что огорчил нас… Велел сказать тебе, чтобы ты не сердился за то, что он не мог сдержать слова… «Папа, наверное, будет сердиться!»
Она не могла продолжать…
XXV
Скверный октябрьский вечер стоял в Петербурге. Дождь зарядил с утра и не перестает ни на минуту.
Леночка недавно только что оправилась после тяжелых родов, кончившихся смертью ребенка, и первый раз сегодня встала с постели.
Однако она бодрится и говорит Николаю:
— Я завтра выйду.
— Куда тебе, подожди…
— Я чувствую себя совсем здоровой!
Николай взглянул на Леночку и сказал:
— Как знаешь, впрочем. Однако мне пора! — заметил он, взглянув на часы. — До свидания, Леночка. Ты не будешь скучать?
— Нет.
— Я скоро вернусь… Мне надо по одному делу!
Он, по обыкновению, целует ее, и торопливые шаги его раздаются из залы.
Леночка грустно улыбается вслед.
— Верно, к Ратыниной! — шепчут ее губы.
Она вспоминает лето в Петергофе, и лицо ее делается еще серьезней. Душевная борьба, очевидно, происходит в ней. Ах, зачем это гадкое чувство ревности! Ведь он уверял, клялся еще вчера, что любит ее…
К чему ему лгать? Разве он не свободен?
Она поднялась и прошла в кабинет.
— Какой у него беспорядок, однако! — говорила она вслух.
Она начинает прибирать письменный стол. Она всегда сама это делала. Во время болезни ее некому было позаботиться, и стол в беспорядке. Коля сам не приберет.
Она аккуратно раскладывает по местам письменные принадлежности, книги и бумаги. Машинально глаза ее останавливаются на маленьком листке почтовой бумаги, исписанном и зачеркнутом во многих местах.
— Верно, речь черновая. Надо этот листок положить отдельно.
С этими словами она берет бумажку и, желая удостовериться, речь ли это, начинает читать.
Странная речь! Она начинается словами: «Вы этого хотели? Ну да, я вас люблю!»
Леночка вздрогнула, хотела бросить листок и вместо того стала жадно читать.
По мере чтения мертвенная бледность разливалась по лицу ее. Листок выпал у нее из рук, и она бессильно опустилась на кресло.
На почтовом листике было написано несколько вариантов письма к Нине Сергеевне. Вот один из них:
«Вы этого хотели… Ну да, я вас люблю, люблю, как никого не любил (в скобках поставлено: безумно, глупо), хотя и знаю, что вы встретите эти слова насмешливой улыбкой. Камо бегу от духа твоего и от лица твоего камо бегу?.. Дома… О бедная Леночка! Милое, кроткое создание… Вы были правы тогда, говоря, что мне не следовало связывать судьбу свою с этой женщиной… Ей нужна другая натура… другой человек, а не я… Ее идеал — тихое семейное счастье, дети, муж всегда подле. Она не понимает и не может понять, что есть другой идеал… что есть натуры… высшие… И чье положение трагичнее: ее или мое? — решите… Я увлекся, женился, мне казалось, что я обязан был жениться и принести себя в жертву, а теперь вижу, что жертва выше моих сил… Я знаю, что для нее моя любовь… иллюзия любви… все… Но что же делать…»
Далее продолжались варианты с одним и тем же концом: «Вы этого хотели?.. Так знайте же, я вас люблю, люблю. Скажите слово только, окажите, и я буду ждать».
Когда Леночка через час поднялась с кресла, она бережно положила на место письмо и, шатаясь, вышла из комнаты, оделась и поехала к одной из своих приятельниц.
— Что с тобой, Вязникова? — встретила та ее. — Ты на себя не похожа.
— Ничего! — отвечала она. — Уложи меня в постель, мне холодно!
На следующий день она написала Николаю короткое письмо.
Вязников не ожидал подобного решительного шага.
Он прочитал Леночкино письмо и тотчас же поехал к ней, уверенный, что уговорит ее, тем более что перед письмом жены он получил от Нины следующую записку, которая его привела в бешенство:
«Ничего я не хотела и ничего не хочу. Бросьте ваши излияния и не мучьте вашу бедную жену».
Николай поехал на квартиру, где пока была Леночка, но навстречу ему вышел доктор Непорожнев и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Куда ты лезешь? — говорили в толпе. — Лестно, что ль, поглядеть?
Но он шел вперед, пока не дошел до ворот. Его схватила за плечо чья-то сильная рука, но он рванулся вперед.
— Вася, Вася, что ты делаешь!.. Уйдем! — говорил Чумаков и сам шел за ним.
Вася остановился и взглянул, но тотчас же зажмурил глаза от какой-то невыносимой боли. Он увидал седую бороду, опустившуюся со скамьи, и окровавленное тело… Более он ничего не видал, но стоны еще слышал — ужасные стоны!.. Он все стоял. Что-то приливало к сердцу. Рыдания давили грудь, но он не плакал. Вдруг все стихло.
Он снова взглянул.
Никодим Егорович стоял на крыльце и махал рукой. Его лицо было спокойно. Только рыжие усы двигались неестественно быстро. Он курил папиросу и часто пускал дым.
В ногах у него валялся мужик.
— Плати! — раздался крик.
Нет ответа.
— Пори!
Двое мужиков схватывают под руки валявшегося в ногах. Но он освобождается и сам ложится.
Раздался взмах розог. Толпа глядит молча.
Вася трясется как в лихорадке, губы беззвучно что то шепчут. Раздается вопль, и какая-то сила выбрасывает Васю вперед.
— Послушайте… да разве так… Не троньте! — вдруг вырывается из груди его не то крик, не то стон.
Никодим Егорович на секунду ошеломлен. Кто-то сказал:
— Это витинский барчук!
— Господин Вязников… идите вон!
— Не истязайте, слышите!
— Пори! — раздается крик.
Вася кидается вперед.
— Злодей!.. За что ты мучишь людей! — произносит он и схватывает за грудь Никодима Егоровича.
В толпе раздается гуденье.
— Смелый!
— Душа-то жалостливая!
— Берите его… бунтовщика! — задыхается Никодим Егорович.
Урядники и сотские бросаются на Васю.
Через десять минут окровавленного и избитого Васю, связанного, увозят на телеге.
— Это витинский барчук! — повторяют голоса. — В прошлом году он был у нас.
— Хрестьян пожалел!
— Што ему будет?
— Ничего, — барин!
Толпа тихо расходилась. Исправник уехал.
Встревоженный прибежал Чумаков в Витино и вошел в кабинет.
— Что… что случилось? — спросил Иван Андреевич.
Чумаков начал рассказывать, но вдруг остановился, заметив, что старик побледнел и тихо опускается на кресло.
Чумаков поддержал его.
— Ничего, ничего… продолжайте! — чуть слышно проговорил Иван Андреевич.
Чумаков рассказывает, а старик шепчет, вытирая слезы:
— Бедный, славный мой мальчик.
Через несколько времени Иван Андреевич идет к жене и осторожно рассказывает ей о случившемся. Он старается не смотреть ей в глаза. Голос старика дрожит, когда он, обнимая Марью Степановну, говорит:
— Успокойся, успокойся, мой друг. Не предавайся отчаянию.
В тот же вечер Марья Степановна отправилась в город, а в ночь исчез Чумаков. Из города не привезли никаких успокоительных известий.
— Я видела Васю, — рассказывала она, глотая слезы. — Он кротко так глядел на меня и все утешал… Просил простить, что огорчил нас… Велел сказать тебе, чтобы ты не сердился за то, что он не мог сдержать слова… «Папа, наверное, будет сердиться!»
Она не могла продолжать…
XXV
Скверный октябрьский вечер стоял в Петербурге. Дождь зарядил с утра и не перестает ни на минуту.
Леночка недавно только что оправилась после тяжелых родов, кончившихся смертью ребенка, и первый раз сегодня встала с постели.
Однако она бодрится и говорит Николаю:
— Я завтра выйду.
— Куда тебе, подожди…
— Я чувствую себя совсем здоровой!
Николай взглянул на Леночку и сказал:
— Как знаешь, впрочем. Однако мне пора! — заметил он, взглянув на часы. — До свидания, Леночка. Ты не будешь скучать?
— Нет.
— Я скоро вернусь… Мне надо по одному делу!
Он, по обыкновению, целует ее, и торопливые шаги его раздаются из залы.
Леночка грустно улыбается вслед.
— Верно, к Ратыниной! — шепчут ее губы.
Она вспоминает лето в Петергофе, и лицо ее делается еще серьезней. Душевная борьба, очевидно, происходит в ней. Ах, зачем это гадкое чувство ревности! Ведь он уверял, клялся еще вчера, что любит ее…
К чему ему лгать? Разве он не свободен?
Она поднялась и прошла в кабинет.
— Какой у него беспорядок, однако! — говорила она вслух.
Она начинает прибирать письменный стол. Она всегда сама это делала. Во время болезни ее некому было позаботиться, и стол в беспорядке. Коля сам не приберет.
Она аккуратно раскладывает по местам письменные принадлежности, книги и бумаги. Машинально глаза ее останавливаются на маленьком листке почтовой бумаги, исписанном и зачеркнутом во многих местах.
— Верно, речь черновая. Надо этот листок положить отдельно.
С этими словами она берет бумажку и, желая удостовериться, речь ли это, начинает читать.
Странная речь! Она начинается словами: «Вы этого хотели? Ну да, я вас люблю!»
Леночка вздрогнула, хотела бросить листок и вместо того стала жадно читать.
По мере чтения мертвенная бледность разливалась по лицу ее. Листок выпал у нее из рук, и она бессильно опустилась на кресло.
На почтовом листике было написано несколько вариантов письма к Нине Сергеевне. Вот один из них:
«Вы этого хотели… Ну да, я вас люблю, люблю, как никого не любил (в скобках поставлено: безумно, глупо), хотя и знаю, что вы встретите эти слова насмешливой улыбкой. Камо бегу от духа твоего и от лица твоего камо бегу?.. Дома… О бедная Леночка! Милое, кроткое создание… Вы были правы тогда, говоря, что мне не следовало связывать судьбу свою с этой женщиной… Ей нужна другая натура… другой человек, а не я… Ее идеал — тихое семейное счастье, дети, муж всегда подле. Она не понимает и не может понять, что есть другой идеал… что есть натуры… высшие… И чье положение трагичнее: ее или мое? — решите… Я увлекся, женился, мне казалось, что я обязан был жениться и принести себя в жертву, а теперь вижу, что жертва выше моих сил… Я знаю, что для нее моя любовь… иллюзия любви… все… Но что же делать…»
Далее продолжались варианты с одним и тем же концом: «Вы этого хотели?.. Так знайте же, я вас люблю, люблю. Скажите слово только, окажите, и я буду ждать».
Когда Леночка через час поднялась с кресла, она бережно положила на место письмо и, шатаясь, вышла из комнаты, оделась и поехала к одной из своих приятельниц.
— Что с тобой, Вязникова? — встретила та ее. — Ты на себя не похожа.
— Ничего! — отвечала она. — Уложи меня в постель, мне холодно!
На следующий день она написала Николаю короткое письмо.
Вязников не ожидал подобного решительного шага.
Он прочитал Леночкино письмо и тотчас же поехал к ней, уверенный, что уговорит ее, тем более что перед письмом жены он получил от Нины следующую записку, которая его привела в бешенство:
«Ничего я не хотела и ничего не хочу. Бросьте ваши излияния и не мучьте вашу бедную жену».
Николай поехал на квартиру, где пока была Леночка, но навстречу ему вышел доктор Непорожнев и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111