Она всегда ходила здороваться к нему сама, чтобы муж не являлся к ней и не засиживался у нее, отнимая время.
Низенький, худой, плешивый старик генерал в коротенькой тужурке, с закутанными в плед ногами, сидел в большом кресле в жарко натопленном кабинете и читал газету.
При виде своей молодой и цветущей жены, с появлением которой в комнату как будто ворвалось само здоровье, он завистливо вздохнул и, поднявшись с кресла, пошел к ней навстречу, стараясь твердо ступать тоненькими ногами и вообще принять молодцеватый вид.
– Здравствуй, Marie.
И князь почтительно и нежно поцеловал руку жены. Она слегка прикоснулась губами к его холодному желтоватому лбу.
Перед высокой, крепкой, здоровой княгиней тщедушный князь казался каким-то карликом.
– Доброго утра, Пьер. Ну, как ты сегодня себя чувствуешь? Кажется, хорошо? – спросила княгиня своим низким и густым красивым контральто.
– Сегодня как будто получше… Ревматизм не донимает. А тебя и спрашивать нечего… Цветешь, красавица! – прибавил нежно князь, и взгляд его маленьких тусклых глаз скользнул по роскошному бюсту жены…
– Ну, до свидания… Иду гулять…
– До свидания, Marie…
Он опять поцеловал женину руку и спросил:
– К завтраку придешь?
– Разумеется…
Княгиня облегченно вздохнула, выйдя из этой душной, натопленной комнаты, – она не любила жарких комнат, – и прошла в переднюю.
Молодая, чисто одетая горничная уж ожидала ее там со шляпкой перчатками и зонтиком. Представительный лакей подал ей коротенькую жакетку, и княгиня, несмотря на сырость и дождь, пошла «делать моцион», направляясь твердой и скорой походкой с Гагаринской набережной к Летнему саду.
Перед уходом она взглянула на часы. Было ровно десять.
– В половине двенадцатого я вернусь! – сказала она швейцару и прибавила: – Если кому-нибудь меня нужно видеть, пусть подождет.
– Слушаю, ваше сиятельство! – отвечал швейцар.
Княгиня обязательно гуляла ровно полтора часа, ни более ни менее, имея с собою подометр, и – совсем не по-женски – была аккуратна, как вернейшие часы, и – что еще удивительнее – умела отдавать приказания кратко, ясно и точно.
XIV
Вернулась она слегка вымокшая, зарумяненная и проголодавшаяся.
– Никого не было?
– Никак нет, ваше сиятельство!
Переменив обувь (калош княгиня не носила) и чулки, она присела к письменному столу и принялась просматривать газеты принесенные от князя и отчеркнутые красным карандашом в тех местах, которые почему-либо ему очень нравились или, напротив, возбуждали его негодование.
Княгиня, впрочем, не особенно интересовалась такими местами, находя взгляды мужа слишком уж напоминающими времена Иоанна Грозного, но все-таки их прочитывала, чтобы подавать в случае разговора реплики.
Часы пробили двенадцать.
И с последним ударом хорошо вышколенный княгиней лакей доложил, что завтрак подан.
Княгиня отложила в сторону не прочитанные еще «Times» и «Figaro» и торопливо прошла в столовую.
Князь уже был там в расстегнутом сюртуке, под которым был ослепительной белизны жилет, и не садился в ожидании княгини.
Им подали различные блюда после того, как они отведали закуски. Князю – бульон, яйца всмятку и рубленую, разбавленную хлебом куриную котлетку с каким-то пюре, а княгине – большой сочный кусок филе.
Плотоядный огонек блеснул в глазах проголодавшейся женщины, когда она, съев маленький кусочек селедки, заложила салфетку за ворот платья и положила с серебряного блюда к себе на тарелку филе, полив его почти кровяным соусом.
Она ела «корректно», не спеша, с видимым наслаждением, хорошо прожевывая куски и запивая их глотками чуть-чуть тепловатого польяка из маленького стакана, и что-то животное, напоминающее радостного зверя, было в это время в красивом лице княгини. Глаза оживились; широкие ноздри слегка раздувались.
Она вся, казалось, отдавалась наслаждению еды, серьезная и сосредоточенная, и словно бы инстинктивно чувствовала, что в этом кровавом нежном мясе, которое она дробит своими крепкими и крупными белыми зубами, она черпает и свою свежесть, и румянец, и здоровье.
А генерал в эту минуту лениво ковырял вилкой котлетку, поглядывая на жену и завидуя ее аппетиту. Он знал, что жена не любит разговаривать во время еды, и молчал.
Княгиня окончила мясо и чувствовала, что еще голодна. Но она удержалась от соблазна взять кусок холодной индейки, поданной лакеем, и только скушала немножко цветной капусты.
Затем ей подали крошечную чашку кофе и тут же на подносе письмо.
Она прочитала письмо и сказала лакею:
– Пусть мальчик подождет. Когда я кончу завтракать, проведите его в коридор. Что! Он очень грязен?
– Нет, ваше сиятельство, незаметно…
– А одет как, в лохмотьях?
– Одеяние весьма пристойное. Полушубок-с.
– В таком случае проведите его в мой кабинет! – приказала княгиня.
Она выжидала, пока остынет кофе, и генерал воспользовался этим, чтоб заговорить.
– А ты обратила, Marie, внимание, что делается во Франции?..
– Как же, читала…
– Недурная страна равенства и братства. Хе-хе-хе…
Княгиня отмалчивалась.
– А я говорю, что и мы к тому же идем!
Жена подняла на мужа удивленные глаза и стала отхлебывать маленькими глоточками кофе.
– Ну уж, ты слишком, – промолвила она.
– Не слишком, душа моя, а я вижу, что творится в бедной России… Земство все еще о себе воображает… Ты читала корреспонденцию из Оршанска?.. Я отметил…
– Нет еще…
– Так прочти… Увидишь, что не слишком… И вообще… Само правительство созывает какие-то сельскохозяйственные съезды… Говори что угодно… Решительно у нас нет государственных людей… Надо бы сразу, знаешь ли…
Княгиня, почти не слушая, тщательно выполаскивала рот.
– Извини, меня там ждут, – проговорила она, вставая…
Поднялся и князь.
– Непременно, Marie, прочти… Это бог знает что такое…
– Прочту, будь уверен…
– Тебе не нужна будет карета?.. Я еду сегодня в совет.
– Нет… Я выеду на дрожках.
И супруги разошлись по своим комнатам.
Тем временем Антошка, вымытый и причесанный, в новом полушубке и вычищенных сапогах, сидел в сторонке в обширной кухне и зоркими, любопытными глазами молчаливо наблюдал и повара в белой куртке и колпаке, и лакея во фраке, и забегавшую щеголеватую горничную и не оставил без должного внимания длинного ряда блестящих кастрюль, кастрюлек и разных не виданных им форм и медных вещей, расставленных на трех полках.
Это обилие вычищенной на славу медной посуды несколько удивило его, и он решил, что держать столько бесполезных вещей положительно ни к чему. Если бы половину продать, и то было бы за глаза достаточно.
И пылкое его воображение уже оценивало приблизительно стоимость назначенного им к продаже и на эти деньги, которые он почему-то уже считал своей собственностью, покупало теплую шубу «графу», необходимую для такого больного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Низенький, худой, плешивый старик генерал в коротенькой тужурке, с закутанными в плед ногами, сидел в большом кресле в жарко натопленном кабинете и читал газету.
При виде своей молодой и цветущей жены, с появлением которой в комнату как будто ворвалось само здоровье, он завистливо вздохнул и, поднявшись с кресла, пошел к ней навстречу, стараясь твердо ступать тоненькими ногами и вообще принять молодцеватый вид.
– Здравствуй, Marie.
И князь почтительно и нежно поцеловал руку жены. Она слегка прикоснулась губами к его холодному желтоватому лбу.
Перед высокой, крепкой, здоровой княгиней тщедушный князь казался каким-то карликом.
– Доброго утра, Пьер. Ну, как ты сегодня себя чувствуешь? Кажется, хорошо? – спросила княгиня своим низким и густым красивым контральто.
– Сегодня как будто получше… Ревматизм не донимает. А тебя и спрашивать нечего… Цветешь, красавица! – прибавил нежно князь, и взгляд его маленьких тусклых глаз скользнул по роскошному бюсту жены…
– Ну, до свидания… Иду гулять…
– До свидания, Marie…
Он опять поцеловал женину руку и спросил:
– К завтраку придешь?
– Разумеется…
Княгиня облегченно вздохнула, выйдя из этой душной, натопленной комнаты, – она не любила жарких комнат, – и прошла в переднюю.
Молодая, чисто одетая горничная уж ожидала ее там со шляпкой перчатками и зонтиком. Представительный лакей подал ей коротенькую жакетку, и княгиня, несмотря на сырость и дождь, пошла «делать моцион», направляясь твердой и скорой походкой с Гагаринской набережной к Летнему саду.
Перед уходом она взглянула на часы. Было ровно десять.
– В половине двенадцатого я вернусь! – сказала она швейцару и прибавила: – Если кому-нибудь меня нужно видеть, пусть подождет.
– Слушаю, ваше сиятельство! – отвечал швейцар.
Княгиня обязательно гуляла ровно полтора часа, ни более ни менее, имея с собою подометр, и – совсем не по-женски – была аккуратна, как вернейшие часы, и – что еще удивительнее – умела отдавать приказания кратко, ясно и точно.
XIV
Вернулась она слегка вымокшая, зарумяненная и проголодавшаяся.
– Никого не было?
– Никак нет, ваше сиятельство!
Переменив обувь (калош княгиня не носила) и чулки, она присела к письменному столу и принялась просматривать газеты принесенные от князя и отчеркнутые красным карандашом в тех местах, которые почему-либо ему очень нравились или, напротив, возбуждали его негодование.
Княгиня, впрочем, не особенно интересовалась такими местами, находя взгляды мужа слишком уж напоминающими времена Иоанна Грозного, но все-таки их прочитывала, чтобы подавать в случае разговора реплики.
Часы пробили двенадцать.
И с последним ударом хорошо вышколенный княгиней лакей доложил, что завтрак подан.
Княгиня отложила в сторону не прочитанные еще «Times» и «Figaro» и торопливо прошла в столовую.
Князь уже был там в расстегнутом сюртуке, под которым был ослепительной белизны жилет, и не садился в ожидании княгини.
Им подали различные блюда после того, как они отведали закуски. Князю – бульон, яйца всмятку и рубленую, разбавленную хлебом куриную котлетку с каким-то пюре, а княгине – большой сочный кусок филе.
Плотоядный огонек блеснул в глазах проголодавшейся женщины, когда она, съев маленький кусочек селедки, заложила салфетку за ворот платья и положила с серебряного блюда к себе на тарелку филе, полив его почти кровяным соусом.
Она ела «корректно», не спеша, с видимым наслаждением, хорошо прожевывая куски и запивая их глотками чуть-чуть тепловатого польяка из маленького стакана, и что-то животное, напоминающее радостного зверя, было в это время в красивом лице княгини. Глаза оживились; широкие ноздри слегка раздувались.
Она вся, казалось, отдавалась наслаждению еды, серьезная и сосредоточенная, и словно бы инстинктивно чувствовала, что в этом кровавом нежном мясе, которое она дробит своими крепкими и крупными белыми зубами, она черпает и свою свежесть, и румянец, и здоровье.
А генерал в эту минуту лениво ковырял вилкой котлетку, поглядывая на жену и завидуя ее аппетиту. Он знал, что жена не любит разговаривать во время еды, и молчал.
Княгиня окончила мясо и чувствовала, что еще голодна. Но она удержалась от соблазна взять кусок холодной индейки, поданной лакеем, и только скушала немножко цветной капусты.
Затем ей подали крошечную чашку кофе и тут же на подносе письмо.
Она прочитала письмо и сказала лакею:
– Пусть мальчик подождет. Когда я кончу завтракать, проведите его в коридор. Что! Он очень грязен?
– Нет, ваше сиятельство, незаметно…
– А одет как, в лохмотьях?
– Одеяние весьма пристойное. Полушубок-с.
– В таком случае проведите его в мой кабинет! – приказала княгиня.
Она выжидала, пока остынет кофе, и генерал воспользовался этим, чтоб заговорить.
– А ты обратила, Marie, внимание, что делается во Франции?..
– Как же, читала…
– Недурная страна равенства и братства. Хе-хе-хе…
Княгиня отмалчивалась.
– А я говорю, что и мы к тому же идем!
Жена подняла на мужа удивленные глаза и стала отхлебывать маленькими глоточками кофе.
– Ну уж, ты слишком, – промолвила она.
– Не слишком, душа моя, а я вижу, что творится в бедной России… Земство все еще о себе воображает… Ты читала корреспонденцию из Оршанска?.. Я отметил…
– Нет еще…
– Так прочти… Увидишь, что не слишком… И вообще… Само правительство созывает какие-то сельскохозяйственные съезды… Говори что угодно… Решительно у нас нет государственных людей… Надо бы сразу, знаешь ли…
Княгиня, почти не слушая, тщательно выполаскивала рот.
– Извини, меня там ждут, – проговорила она, вставая…
Поднялся и князь.
– Непременно, Marie, прочти… Это бог знает что такое…
– Прочту, будь уверен…
– Тебе не нужна будет карета?.. Я еду сегодня в совет.
– Нет… Я выеду на дрожках.
И супруги разошлись по своим комнатам.
Тем временем Антошка, вымытый и причесанный, в новом полушубке и вычищенных сапогах, сидел в сторонке в обширной кухне и зоркими, любопытными глазами молчаливо наблюдал и повара в белой куртке и колпаке, и лакея во фраке, и забегавшую щеголеватую горничную и не оставил без должного внимания длинного ряда блестящих кастрюль, кастрюлек и разных не виданных им форм и медных вещей, расставленных на трех полках.
Это обилие вычищенной на славу медной посуды несколько удивило его, и он решил, что держать столько бесполезных вещей положительно ни к чему. Если бы половину продать, и то было бы за глаза достаточно.
И пылкое его воображение уже оценивало приблизительно стоимость назначенного им к продаже и на эти деньги, которые он почему-то уже считал своей собственностью, покупало теплую шубу «графу», необходимую для такого больного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57