– пояснил Антошка, заметив, что повар, видимо, не сочувствует такому бессовестному отрицанию кровных уз.
– Нищий… брат генерала Опольева!.. Нечего сказать… прокламация!.. Видно, на братца не надеется, что к племяннице пишет?
– Уж какая надежда, – с сердцем проговорил Антошка, – ежели ваш генерал вовсе отказался от родного брата… Пропадай, мол, как собака, а мне наплевать… И сколько горя принял Александр Иваныч, генеральский-то брат… Такого, можно сказать, важного звания господин, офицером в уланах служил и по улицам милостыню собирал… И все сродственники от него отреклись за родным братом… Допустили, чтобы человек терпел… А еще все графы да князья! – возмущенно закончил Антошка.
– Ддда… времена!.. Родного брата и… в шею! Очень даже просто! – протянул, ни к кому не обращаясь, старик и вздохнул, покачав головой.
Он снова стал мешать в кастрюле, черпнул ложкой и, попробовав соус, спросил:
– А ты как же знаешь генеральского брата?
Антошка в коротких словах рассказал свою историю.
Повар, видимо удивленный и тронутый, промолвил раздумчиво:
– Ишь ведь какие бывают на свете дела!.. Нищий, а призрел сироту… Богатый – и родного брата в шею… Ловко!
– Жалостливый! – вставил и кухонный мужик, необыкновенно сосредоточенно и словно бы сердито слушавший рассказ Антошки.
– А ты вот что, Афанасий, – обратился к мужику повар, – возьми-ка от мальчика письмо да снеси Дуняше, пусть, мол, самой барышне передаст, да у ней в комнате… Чтобы, значит, генерал не проведал… Да оботри прежде руки-то… Письмо замараешь… Вот так… неси теперь Дуняше… И лакеям не показывай…
Когда Афанасий ушел, повар ласково сказал Антошке:
– Пока присядь, мальчик. Бог даст, барышня не откажет помочь горемычному дяденьке… Она у нас добрая… не похожа на отца… Тот вовсе как будто каменный! – прибавил, понижая голос, повар.
– Беспременно поможет! – уверенно подтвердил Антошка.
– Ты почему же полагаешь?
– Она раз прислала двадцать пять рублей, быдто от отца… И велела в письме, ежели что, к ней писать, а не к отцу…
– Ишь ты! Папеньку своего не захотела оконфузить! – промолвил повар.
В скором времени вслед за кухонным мужиком в кухню вошла молодая горничная Дуняша и велела Антошке идти за собой.
– Барышня хочет тебя видеть! – приветливо сказала она.
Нина дожидалась в маленькой комнате Дуняши, находившейся в коридоре, собираясь принять Антошку почти тайком.
Необыкновенно участливо и внимательно, несколько смущенная и точно чувствуя себя в чем-то виноватою, слушала эта худощавая молодая девушка с большими глазами возбужденный рассказ Антошки, в дополнение к письму, о «графе», об его болезни, об его доброте, и когда Антошка окончил рассказ мольбой о том, чтоб его не отдавали в приют и не разлучали с «графом», который всеми брошен, молодая девушка, потрясенная и возмущенная, обещала непременно сегодня же поехать к княгине и просить ее отменить свое распоряжение.
Она торопливо отдала Антошке конверт с двадцатью пятью рублями и проговорила:
– Кланяйся от меня дяде. Извинись, что мало посылаю… Скоро еще пришлю… Успокой его… Скажи, что я буду просить княгиню… Она не возьмет тебя в приют… я уверена… ты останешься при дяде… Ты ведь так его любишь…
– Еще бы не любить!.. – воскликнул Антошка.
– И дядя и ты – оба вы хорошие! – возбужденно произнесла девушка, – и я сделаю для вас все, что могу…
– Спаси вас бог, добрая барышня… Как граф-то обрадуется, что вы жалеете его… А то… ведь он чуть было не умер…
– Зачем же он не написал мне?
– Шибко болен был… Без памяти лежал, барышня…
– Бедный!.. Ну, иди же к нему, Антоша… Кланяйся… Вот и тебе… возьми, возьми! – говорила она, доставая из портмоне последний рубль, бывший там, и отдавая его Антошке. – Что-нибудь себе купишь…
Антошка вышел благодарный и обрадованный.
«Теперь граф не пропадет. Племянница его не чета всем этим княгиням и графиням. Сейчас видно, какая она простая да жалостливая!» – думал Антошка, торопливо возвращаясь домой…
Рубль, полученный им, заставил его задуматься о том, что бы такое купить «графу» на эти деньги, что доставило бы ему удовольствие. Долго он ломал над этим вопросом голову и, наконец, решил, что вино очень полезно «графу», тем более что и докторша во время болезни приказывала давать вина и сама его привозила, и Антошка, войдя в погреб, потребовал самой лучшей мадеры в рубль.
XXIII
Рассказ Антошки произвел на молодую девушку сильное впечатление.
Первый раз в жизни она непосредственно услыхала об ужасах нищеты и горя несчастных, обездоленных людей. До этого она, случалось, читала об этом в книгах или слыхала мимоходом в разговорах, что люди впадают в нищету по своей вине, но никогда не задумывалась над этим вопросом. Богатая, избалованная, жившая в замкнутом кружке таких же богатых и чиновных людей, она не могла себе представить, что за этим миром довольства, блеска и роскоши существуют на свете люди, не имеющие ни пищи, ни платья, ни крова, нуждающиеся в куске хлеба в то время, когда ей шьют бальное платье, стоящее больших денег, или дарят дорогие безделки.
А теперь эти мысли бродили в ее голове, находили отклик в добром сердце девушки, и ей непременно хотелось помочь и этому несчастному дяде и этому мальчику.
Как ни было ей тяжело осуждать отца, но она осудила его в душе за то, что он так жестоко отнесся к родному брату, и она припомнила те ужасные слова отца, которые он говорил по поводу письма, полученного месяц назад от дяди, в котором он молил о помощи для мальчика. И тогда она почувствовала правдивость этого письма. И тогда она подумала, что отец не прав, считая своего брата лжецом… И тогда она находила жестоким поведение отца и, полная стыда за него, послала свои двадцать пять рублей. А теперь, после того как услыхала эту трогательную историю двух бездомных, горемычных существ, молодая девушка невольно еще строже судила отца, и слова его казались ей теперь бессердечными.
О, как бы хотелось ей помирить отца с дядей… Откуда такое озлобление? Ужели отец недоступен жалости и не может отнестись к нему тепло и сердечно, ободрить его, помочь ему?..
Но при мысли об этом ей становилось жутко, и невольные сомнения закрадывались в ее голову. Отец непреклонен и, что раз решил, не меняет. И смеет ли она учить отца? И станет ли он ее слушать?
Но если отец не исполняет то, что велят и долг и любовь, – она должна исполнить. Она не допустит, чтобы родной брат отца нищенствовал, собирая милостыню на улицах, и чтобы от него отняли этого мальчика, которого он так любит. Это безжалостно, возмутительно!
Возбужденная и радостная, что и у нее, скучающей и неудовлетворенной тою жизнью, которую заставляли eе вести, нашлось вдруг дело, что и она может быть полезной двум существам, молодая девушка вышла из своей комнаты и прошла в кабинет к матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Нищий… брат генерала Опольева!.. Нечего сказать… прокламация!.. Видно, на братца не надеется, что к племяннице пишет?
– Уж какая надежда, – с сердцем проговорил Антошка, – ежели ваш генерал вовсе отказался от родного брата… Пропадай, мол, как собака, а мне наплевать… И сколько горя принял Александр Иваныч, генеральский-то брат… Такого, можно сказать, важного звания господин, офицером в уланах служил и по улицам милостыню собирал… И все сродственники от него отреклись за родным братом… Допустили, чтобы человек терпел… А еще все графы да князья! – возмущенно закончил Антошка.
– Ддда… времена!.. Родного брата и… в шею! Очень даже просто! – протянул, ни к кому не обращаясь, старик и вздохнул, покачав головой.
Он снова стал мешать в кастрюле, черпнул ложкой и, попробовав соус, спросил:
– А ты как же знаешь генеральского брата?
Антошка в коротких словах рассказал свою историю.
Повар, видимо удивленный и тронутый, промолвил раздумчиво:
– Ишь ведь какие бывают на свете дела!.. Нищий, а призрел сироту… Богатый – и родного брата в шею… Ловко!
– Жалостливый! – вставил и кухонный мужик, необыкновенно сосредоточенно и словно бы сердито слушавший рассказ Антошки.
– А ты вот что, Афанасий, – обратился к мужику повар, – возьми-ка от мальчика письмо да снеси Дуняше, пусть, мол, самой барышне передаст, да у ней в комнате… Чтобы, значит, генерал не проведал… Да оботри прежде руки-то… Письмо замараешь… Вот так… неси теперь Дуняше… И лакеям не показывай…
Когда Афанасий ушел, повар ласково сказал Антошке:
– Пока присядь, мальчик. Бог даст, барышня не откажет помочь горемычному дяденьке… Она у нас добрая… не похожа на отца… Тот вовсе как будто каменный! – прибавил, понижая голос, повар.
– Беспременно поможет! – уверенно подтвердил Антошка.
– Ты почему же полагаешь?
– Она раз прислала двадцать пять рублей, быдто от отца… И велела в письме, ежели что, к ней писать, а не к отцу…
– Ишь ты! Папеньку своего не захотела оконфузить! – промолвил повар.
В скором времени вслед за кухонным мужиком в кухню вошла молодая горничная Дуняша и велела Антошке идти за собой.
– Барышня хочет тебя видеть! – приветливо сказала она.
Нина дожидалась в маленькой комнате Дуняши, находившейся в коридоре, собираясь принять Антошку почти тайком.
Необыкновенно участливо и внимательно, несколько смущенная и точно чувствуя себя в чем-то виноватою, слушала эта худощавая молодая девушка с большими глазами возбужденный рассказ Антошки, в дополнение к письму, о «графе», об его болезни, об его доброте, и когда Антошка окончил рассказ мольбой о том, чтоб его не отдавали в приют и не разлучали с «графом», который всеми брошен, молодая девушка, потрясенная и возмущенная, обещала непременно сегодня же поехать к княгине и просить ее отменить свое распоряжение.
Она торопливо отдала Антошке конверт с двадцатью пятью рублями и проговорила:
– Кланяйся от меня дяде. Извинись, что мало посылаю… Скоро еще пришлю… Успокой его… Скажи, что я буду просить княгиню… Она не возьмет тебя в приют… я уверена… ты останешься при дяде… Ты ведь так его любишь…
– Еще бы не любить!.. – воскликнул Антошка.
– И дядя и ты – оба вы хорошие! – возбужденно произнесла девушка, – и я сделаю для вас все, что могу…
– Спаси вас бог, добрая барышня… Как граф-то обрадуется, что вы жалеете его… А то… ведь он чуть было не умер…
– Зачем же он не написал мне?
– Шибко болен был… Без памяти лежал, барышня…
– Бедный!.. Ну, иди же к нему, Антоша… Кланяйся… Вот и тебе… возьми, возьми! – говорила она, доставая из портмоне последний рубль, бывший там, и отдавая его Антошке. – Что-нибудь себе купишь…
Антошка вышел благодарный и обрадованный.
«Теперь граф не пропадет. Племянница его не чета всем этим княгиням и графиням. Сейчас видно, какая она простая да жалостливая!» – думал Антошка, торопливо возвращаясь домой…
Рубль, полученный им, заставил его задуматься о том, что бы такое купить «графу» на эти деньги, что доставило бы ему удовольствие. Долго он ломал над этим вопросом голову и, наконец, решил, что вино очень полезно «графу», тем более что и докторша во время болезни приказывала давать вина и сама его привозила, и Антошка, войдя в погреб, потребовал самой лучшей мадеры в рубль.
XXIII
Рассказ Антошки произвел на молодую девушку сильное впечатление.
Первый раз в жизни она непосредственно услыхала об ужасах нищеты и горя несчастных, обездоленных людей. До этого она, случалось, читала об этом в книгах или слыхала мимоходом в разговорах, что люди впадают в нищету по своей вине, но никогда не задумывалась над этим вопросом. Богатая, избалованная, жившая в замкнутом кружке таких же богатых и чиновных людей, она не могла себе представить, что за этим миром довольства, блеска и роскоши существуют на свете люди, не имеющие ни пищи, ни платья, ни крова, нуждающиеся в куске хлеба в то время, когда ей шьют бальное платье, стоящее больших денег, или дарят дорогие безделки.
А теперь эти мысли бродили в ее голове, находили отклик в добром сердце девушки, и ей непременно хотелось помочь и этому несчастному дяде и этому мальчику.
Как ни было ей тяжело осуждать отца, но она осудила его в душе за то, что он так жестоко отнесся к родному брату, и она припомнила те ужасные слова отца, которые он говорил по поводу письма, полученного месяц назад от дяди, в котором он молил о помощи для мальчика. И тогда она почувствовала правдивость этого письма. И тогда она подумала, что отец не прав, считая своего брата лжецом… И тогда она находила жестоким поведение отца и, полная стыда за него, послала свои двадцать пять рублей. А теперь, после того как услыхала эту трогательную историю двух бездомных, горемычных существ, молодая девушка невольно еще строже судила отца, и слова его казались ей теперь бессердечными.
О, как бы хотелось ей помирить отца с дядей… Откуда такое озлобление? Ужели отец недоступен жалости и не может отнестись к нему тепло и сердечно, ободрить его, помочь ему?..
Но при мысли об этом ей становилось жутко, и невольные сомнения закрадывались в ее голову. Отец непреклонен и, что раз решил, не меняет. И смеет ли она учить отца? И станет ли он ее слушать?
Но если отец не исполняет то, что велят и долг и любовь, – она должна исполнить. Она не допустит, чтобы родной брат отца нищенствовал, собирая милостыню на улицах, и чтобы от него отняли этого мальчика, которого он так любит. Это безжалостно, возмутительно!
Возбужденная и радостная, что и у нее, скучающей и неудовлетворенной тою жизнью, которую заставляли eе вести, нашлось вдруг дело, что и она может быть полезной двум существам, молодая девушка вышла из своей комнаты и прошла в кабинет к матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57