И надо же, упал. – Росин виновато улыбнулся.
Федор ушел проверять ловушки и не возвращался. Не дождавшись его, Росин съел положенную на день микроскопическую порцию…
Только под вечер приплелся Федор. Скинул медвежью шкуру, проглотил приготовленный Росиным крохотный кусочек мяса и сел к чувалу.
«Он тоже скоро не сможет добираться до ловушек, – подумал Росин, глядя на его посеревшее, заросшее бородой лицо. – Его бы сейчас и Наталья не узнала. Щеки впали, глаза провалились, волосы стали матовыми и выпадают целыми клочьями».
Посидев немного, Федор отрезал от шкуры узкий ремень и не торопясь принялся срезать с него шерсть, чтобы из кожи опять приготовить клейкую студенистую массу.
«А в Москве сейчас уже, наверно, продают мимозу, – подумал Росин. – Телеграммы бы послать к 8 Марта».
С каждым днем когда-то большая шкура становилась меньше и меньше. Теперь и этой клейкой массы не вдоволь: всю шкуру сварить нельзя, она нужна еще как одежда.
Росин перестал вставать с нар. В ушах появился какой-то звон, то и дело мутнело в глазах. Голод медленно делал свое дело. Давно уже началась атрофия мышц: руки и ноги стали страшно тонкими. Казалось, стукни нечаянно о край нар – и сломаешь.
Федор тоже не намного лучше. Часами он неподвижно лежал на нарах и молчал.
– Удивительно устроена память человека, – тихо, как будто в полузабытьи, заговорил Росин. – Я вот прошлые экспедиции вспоминаю. Сколько ведь всего было: и мо роз, и ливни, и тонули, и горели, и голодали тоже, – а сейчас из всего этого только что-нибудь веселое вспоминается. Зато все хорошее как на ладони. Горная Шория… Говорят, не хуже Швейцарии. Сейчас только и помню этот яркий осенний лес по склонам… А то, что со скалы там сорвался, уж как-то вроде и забылось… Вот так же, наверное, и после этих приключений будет. Вернемся домой, отдохнем, и все забудется: и голод этот, и тоска, и холод. Неужели так будет? А, Федор?
Федор не ответил.
«Какое же сегодня число? – думал Росин. – Я уже сколько-то дней ничего не зачеркивал в календаре. И не помню сколько, совсем пропадает память… Вот так вот, наверное, и приходит смерть… Почему-то совсем не страшно… Федор что-то говорит. Что он говорит? Никак не могу осмыслить… А, понял, очень много снега, весной будет наводнение… Кого затопит? Ничего не пойму. О какой избушке он говорит, о каком озере? Не хочется думать. Лучше лежать, ни о чем не думая».
Стены, чувал, Федор – все начало кружиться, он что-то говорил, но сам не понимал себя.
Федор повернулся на нарах. «Что это с Вадей? Куда он встает?»
Росин, не одеваясь, без шкуры и босиком, подошел к двери, открыл и вышел из избушки.
«Неужто умом тронулся?» – испугался Федор и торопливо слез с нар.
Росин стоял босиком на снегу и смотрел пустыми глазами на озеро.
– Ты что это?
– Мы где, Федор?
– Как это где?! Ступай быстрее в избушку! Почто вышел?
– Не знаю. Что-то, Федор, с головой творится, кружится все как во сне.
– Поди ляг на нары.
Росин лег, закрыл глаза.
«Верно, с голода все, – думал Федор. – Поболе бы есть нам надо. – Он взглянул на шкуру. – От нее больше не отрежешь, и так уж едва прикрывает от холода. – Посмотрел в заиндевелый, дальний от чувала угол. Там, под кустиком бересты, остатки запасов. – Если досыта – на пару ден, а надо, самое малое, на месяц протянуть».
Росин открыл глаза и смотрел на прокопченный потолок. Сейчас он был почему-то, как никогда, низко.
«Как в гробу, – думал Росин. – И мрак какой-то могильный».
Лицо отекло, мелко, неприятно дрожали руки. Во всем теле удручающая слабость.
Росин старался отвлечься, думать о чем-то другом. «Где-то сейчас Борька? Рулит, наверное, где-нибудь по Тобольскому тракту».
Вспомнилось, как два года назад в такую же вот зимнюю ночь часа полтора стоял на дороге – и ни одной машины… Наконец из-за поворота вырвались два белых в мельтешащем снегу луча. Росин поднял руку. «Давай забирайся!» – «О! Да у тебя „МАЗ“! Живем», – обрадовался Росин. «Живем! – согласился Борька. – Далеко?» – «В Тобольск». – «Торопишься?» – «Да надо бы побыстрее». – «Сегодня скоро не доберемся… Но все равно поехали. Раньше вряд ли кто приедет».
Борька не торопился. Катушку с высоковольтным кабелем, за которой ехал, можно было получить только завтра, во второй половине дня. Так что время у него было, и он чуть ли не всю ночь вытаскивал по трассе застрявшие в сугробы машины. «Такой уж у нас, брат, обычай. А у меня вон какой зверь! Черта из болота вытащит».
«А нас отсюда и Борькин „МАЗ“ не вытащит», – подумал Росин.
Мысли сами собой возвращались к происходящему.
«Да, вот к чему привела тебя муза странствий… Неужели тут все и кончится? Сколько всяких планов… А что успел? Почти ничего. Не ахти уж какие важные экспедиции, шесть печатных статей, четыре папки необработанных материалов. И все. А сколько бы можно успеть. Если бы не надеяться на потом. Этого „потом“, оказывается, может и не быть».
Росин смотрел на потолок, стены. Они в багровых отсветах огня. Он отвернулся к стене… Но сон не приходил. Перед глазами многолюдная городская улица. «А что изменится, если в этой массе идущих людей не будет одного человека? Что из того, что какие-то книги буду читать не я, а кто-то другой? Кстати, я так могу и остаться должником в трех библиотеках. Надо было перед отъездом сдать книги».
Федор зашуршал сеном на своих нарах.
«И о нем, – продолжал думать Росин, – будут говорить, как на собрании о Якиме: „Полно мертвых-то вспоминать. Иван отведет. Что он, хуже Федора урман знает…“ Где-то сейчас Оля? Пришла, наверное, из института. Может, в кино собирается… А может, брат, как тогда, перед отъездом, опять устраивает вечеринку по случаю какого-нибудь дня рождения… Весело было. Хорошие ребята. Днем работают, вечером в институтах. Выдается время – ходят в кино, в театры, дни рождения справляют и даже за город иногда выезжают все вместе… И у каждого есть мечта… Почему же мне всего этого мало? Ведь предлагали же место в институте… А может, Оля была у мамы и все узнала?»
Резкий, истошный крик толкнул спящего Федора. Он повернулся на нарах и уставился на Вадима.
Тот тоже поднялся на локти – слушал.
– От напужался, думал, с тобой опять что!
Над тайгой снова пронесся короткий злобный вой. И вдруг два вопля будто захлебнулись один в другом. Доносился какой-то клекот, шум, грызня!
– Рыси, что ли, сцепились? – спросил Росин.
– Так, верно. Гон у самцов. Ружье бы, обоих кончить можно. Они теперь шальные. А как у тебя голова?
– Ничего вроде. А что?
– Ты помнишь, нонче босиком на снег ходил?
– Припоминаю что-то.
Из тайги снова донеслись душераздирающие вопли больших длинноногих кошек… Росин пластом лежал на нарах. Он не спал, он просто не мог больше держаться на локтях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Федор ушел проверять ловушки и не возвращался. Не дождавшись его, Росин съел положенную на день микроскопическую порцию…
Только под вечер приплелся Федор. Скинул медвежью шкуру, проглотил приготовленный Росиным крохотный кусочек мяса и сел к чувалу.
«Он тоже скоро не сможет добираться до ловушек, – подумал Росин, глядя на его посеревшее, заросшее бородой лицо. – Его бы сейчас и Наталья не узнала. Щеки впали, глаза провалились, волосы стали матовыми и выпадают целыми клочьями».
Посидев немного, Федор отрезал от шкуры узкий ремень и не торопясь принялся срезать с него шерсть, чтобы из кожи опять приготовить клейкую студенистую массу.
«А в Москве сейчас уже, наверно, продают мимозу, – подумал Росин. – Телеграммы бы послать к 8 Марта».
С каждым днем когда-то большая шкура становилась меньше и меньше. Теперь и этой клейкой массы не вдоволь: всю шкуру сварить нельзя, она нужна еще как одежда.
Росин перестал вставать с нар. В ушах появился какой-то звон, то и дело мутнело в глазах. Голод медленно делал свое дело. Давно уже началась атрофия мышц: руки и ноги стали страшно тонкими. Казалось, стукни нечаянно о край нар – и сломаешь.
Федор тоже не намного лучше. Часами он неподвижно лежал на нарах и молчал.
– Удивительно устроена память человека, – тихо, как будто в полузабытьи, заговорил Росин. – Я вот прошлые экспедиции вспоминаю. Сколько ведь всего было: и мо роз, и ливни, и тонули, и горели, и голодали тоже, – а сейчас из всего этого только что-нибудь веселое вспоминается. Зато все хорошее как на ладони. Горная Шория… Говорят, не хуже Швейцарии. Сейчас только и помню этот яркий осенний лес по склонам… А то, что со скалы там сорвался, уж как-то вроде и забылось… Вот так же, наверное, и после этих приключений будет. Вернемся домой, отдохнем, и все забудется: и голод этот, и тоска, и холод. Неужели так будет? А, Федор?
Федор не ответил.
«Какое же сегодня число? – думал Росин. – Я уже сколько-то дней ничего не зачеркивал в календаре. И не помню сколько, совсем пропадает память… Вот так вот, наверное, и приходит смерть… Почему-то совсем не страшно… Федор что-то говорит. Что он говорит? Никак не могу осмыслить… А, понял, очень много снега, весной будет наводнение… Кого затопит? Ничего не пойму. О какой избушке он говорит, о каком озере? Не хочется думать. Лучше лежать, ни о чем не думая».
Стены, чувал, Федор – все начало кружиться, он что-то говорил, но сам не понимал себя.
Федор повернулся на нарах. «Что это с Вадей? Куда он встает?»
Росин, не одеваясь, без шкуры и босиком, подошел к двери, открыл и вышел из избушки.
«Неужто умом тронулся?» – испугался Федор и торопливо слез с нар.
Росин стоял босиком на снегу и смотрел пустыми глазами на озеро.
– Ты что это?
– Мы где, Федор?
– Как это где?! Ступай быстрее в избушку! Почто вышел?
– Не знаю. Что-то, Федор, с головой творится, кружится все как во сне.
– Поди ляг на нары.
Росин лег, закрыл глаза.
«Верно, с голода все, – думал Федор. – Поболе бы есть нам надо. – Он взглянул на шкуру. – От нее больше не отрежешь, и так уж едва прикрывает от холода. – Посмотрел в заиндевелый, дальний от чувала угол. Там, под кустиком бересты, остатки запасов. – Если досыта – на пару ден, а надо, самое малое, на месяц протянуть».
Росин открыл глаза и смотрел на прокопченный потолок. Сейчас он был почему-то, как никогда, низко.
«Как в гробу, – думал Росин. – И мрак какой-то могильный».
Лицо отекло, мелко, неприятно дрожали руки. Во всем теле удручающая слабость.
Росин старался отвлечься, думать о чем-то другом. «Где-то сейчас Борька? Рулит, наверное, где-нибудь по Тобольскому тракту».
Вспомнилось, как два года назад в такую же вот зимнюю ночь часа полтора стоял на дороге – и ни одной машины… Наконец из-за поворота вырвались два белых в мельтешащем снегу луча. Росин поднял руку. «Давай забирайся!» – «О! Да у тебя „МАЗ“! Живем», – обрадовался Росин. «Живем! – согласился Борька. – Далеко?» – «В Тобольск». – «Торопишься?» – «Да надо бы побыстрее». – «Сегодня скоро не доберемся… Но все равно поехали. Раньше вряд ли кто приедет».
Борька не торопился. Катушку с высоковольтным кабелем, за которой ехал, можно было получить только завтра, во второй половине дня. Так что время у него было, и он чуть ли не всю ночь вытаскивал по трассе застрявшие в сугробы машины. «Такой уж у нас, брат, обычай. А у меня вон какой зверь! Черта из болота вытащит».
«А нас отсюда и Борькин „МАЗ“ не вытащит», – подумал Росин.
Мысли сами собой возвращались к происходящему.
«Да, вот к чему привела тебя муза странствий… Неужели тут все и кончится? Сколько всяких планов… А что успел? Почти ничего. Не ахти уж какие важные экспедиции, шесть печатных статей, четыре папки необработанных материалов. И все. А сколько бы можно успеть. Если бы не надеяться на потом. Этого „потом“, оказывается, может и не быть».
Росин смотрел на потолок, стены. Они в багровых отсветах огня. Он отвернулся к стене… Но сон не приходил. Перед глазами многолюдная городская улица. «А что изменится, если в этой массе идущих людей не будет одного человека? Что из того, что какие-то книги буду читать не я, а кто-то другой? Кстати, я так могу и остаться должником в трех библиотеках. Надо было перед отъездом сдать книги».
Федор зашуршал сеном на своих нарах.
«И о нем, – продолжал думать Росин, – будут говорить, как на собрании о Якиме: „Полно мертвых-то вспоминать. Иван отведет. Что он, хуже Федора урман знает…“ Где-то сейчас Оля? Пришла, наверное, из института. Может, в кино собирается… А может, брат, как тогда, перед отъездом, опять устраивает вечеринку по случаю какого-нибудь дня рождения… Весело было. Хорошие ребята. Днем работают, вечером в институтах. Выдается время – ходят в кино, в театры, дни рождения справляют и даже за город иногда выезжают все вместе… И у каждого есть мечта… Почему же мне всего этого мало? Ведь предлагали же место в институте… А может, Оля была у мамы и все узнала?»
Резкий, истошный крик толкнул спящего Федора. Он повернулся на нарах и уставился на Вадима.
Тот тоже поднялся на локти – слушал.
– От напужался, думал, с тобой опять что!
Над тайгой снова пронесся короткий злобный вой. И вдруг два вопля будто захлебнулись один в другом. Доносился какой-то клекот, шум, грызня!
– Рыси, что ли, сцепились? – спросил Росин.
– Так, верно. Гон у самцов. Ружье бы, обоих кончить можно. Они теперь шальные. А как у тебя голова?
– Ничего вроде. А что?
– Ты помнишь, нонче босиком на снег ходил?
– Припоминаю что-то.
Из тайги снова донеслись душераздирающие вопли больших длинноногих кошек… Росин пластом лежал на нарах. Он не спал, он просто не мог больше держаться на локтях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43