По качеству эти обеды мало чем отличались от
дежурных блюд институтской столовой, но зато посетителей обслужи-
вали официанты и при случае можно было заказать вина и что-нибудь
из холодных закусок. Виктор также пользовался этой возможностью и
подбирал каждый день свой "экипаж" опять-таки из числа нужных
ему людей.
После обеда неожиданно объявили учения по гражданской
обороне, и Виктор просидел на них в кабинете заместителя директора
института почти до конца рабочего дня. Вернувшись в свой кабинет,
он безо всякой надежды набрал Люсин телефон и вдруг услышал в
трубке ее голос:
- Слушаю вас.
- Люся?! - Виктор растерялся от неожиданности, его бросило в
жар. - Люся, это я - Вика.
- Да, я узнала, - спокойно сказала Люся. - Что-нибудь случи-
лось, Виктор?
- Случилось?.. - Виктор пришел в себя. - Конечно, случилось... Я
с каждым днем, с каждой ночью, с каждым часом осознаю, насколько
сильно тебя люблю... Так, что даже трудно объяснить, подыскать сло-
ва...
- Да? - веселым голосом спросила Люся. - Может быть, стиха-
ми попробовать? Или их запас уже кончился?
Виктор не почуял подвоха, он подумал, что Люся дуется на него
за то, что он исчез на три дня, не звонил ей.
- Я с тобой серьезно, - вздохнул он, - а ты... Слушай, Люсь, я
истосковался по тебе, жить без тебя не могу... Когда мы с тобой уви-
димся? Хочешь, сегодня, а можно и завтра - ко мне один интересный
человек придет, Антон будет... А?..
- А зачем? - спросила Люся.
- Как зачем? - не понял Виктор и опять по-своему истолковал ее
слова. - Ты не можешь? Муж вернулся?
- Нет, Михаил еще в командировке. Звонил, обещал приехать.
Может быть даже сегодня... Но какое это имеет значение?
- Правильно, никакого! - обрадовался Виктор. - Так как?..
- Что как? - переспросила Люся.
- По принципу: раз - и все! Сегодня?.. Или завтра?.. Или и завтра,
и сегодня?..
- Никогда, - ответила Люся. - Неужели, Виктор, вы не поняли, что
между нами больше ничего не может быть? Поиграли в любовь - и
хватит. Я вела себя глупо, неосторожно, доверчиво, наивно. Как дев-
чонка. Извините меня. Правда, кое-что из этой истории я для себя
вынесла. Да, Виктор, вы были совершенно правы, когда говорили, что
надо быть сильным, независимым и превыше всего ценить свою сво-
боду, свои желания. Вы все так целесообразно, так удобно и так
взаимополезно подходите друг к другу... Элита: вы, Марина, Ан-
тон... Позавчера Марина рассказала мне о вашей святой троице и даже
предложила превратить ее из треугольника в квадрат. Не каждому
оказывается такая высокая честь. Но я из числа недостойных. Мне
еще поучиться у вас надо, жаль только, что я обременена семьей -
мужем, ребенком. Одним словом, не гожусь я для вашего свободного
союза. Но, заметьте, поступаю я в полном соответствии с вашей логи-
кой, вашей философией: я настолько полюбила вас, Виктор, что это
оказалось просто опасным для меня, для моей внутренней свободы...
Виктор слушал Люсю, как завороженный. Каждое ее слово било,
как пощечина. Он то внутренне протестовал, то пытался бессильно
возражать, но потом, вздрагивая, замирал, словно слеп от вспышек
горькой правды, которую, не щадя ни его, ни себя, говорила Люся.
- Подожди, я прошу тебя, будь добра, - выкрикнул он наконец. -
Подожди, я хочу сказать...
- А что вы мне можете сказать нового? - спокойно осведомилась
Люся.
- Давай поженимся... - хрипло выговорил Виктор.
Люся расхохоталась.
Громко, заливисто.
- Серьезно?! Вот оно - решение всех проблем! По принципу: раз -
и все! Да?
И тут же резко сменила тон:
- Опомнитесь! Образумьтесь!
Люся замолкла на мгновение. Потом с горечью, с мукой в го-
лосе заговорила:
- Плохо тебе живется, любимый, ох, тяжело тебе, родной. И за
что тебя жизнь так покорежила, так обидела? Ты оглянись на себя,
радость моя, ты подумай, как ты живешь и зачем живешь? Работа
тебе в тягость, изворачиваешься весь, чтобы не обошли тебя, не
бросили в грязи, на обочине. И друзей у тебя настоящих нет, и здесь
не дано тебе счастья. Ты подумай, что же ты делаешь? Жену от мужа
отбиваешь, станешь отчимом чужому ребенку. Как приду я к тебе со
своим сыном, родной ты мой? Что скажу? Вот твой новый отец,
люби его, он человек достойный. А ведь это будет ложь, Вика. Где же
ты так испоганился, так измарался? Как же я тебе поверила-то? Я же
тебя ждала, может быть, всю жизнь ждала, как судьбу свою, как
мечту мою. Я ведь люблю тебя, Виктор, так за что же ты меня так?
Все боялась я поверить своему счастью и вышло не зря. У тебя, мой
ласковый, перелом души. Закрытый перелом. Снаружи-то не видно,
а внутри одни осколки. И прошу тебя, не томи меня, не терзай, мне и
так больно, не тревожь ты меня, ради бога... Прощай, звонят, я иду
открывать дверь.
И она повесила трубку.
23
Рабочий день закончился, сотрудники разошлись, где-то в конце
коридора уборщица громыхала щеткой, звякала ведром и что-то
ворчала себе под нос, а Виктор все еще сидел и тяжело смотрел на
телефонный аппарат. Потом нерешительно снял трубку, подержал ее в
руках, глядя в окно, и положил на место.
Сквозняк, вздохнув, прихлопнул дверь кабинета. Виктор
вздрогнул, встал, щелкнул замками "дипломата", вышел из кабинета и
запер за собой дверь собственным ключом.
Пустые учреждения всегда наводят уныние - легли на свои пол-
ки бумаги, с которыми весь день бегали из комнаты в комнату озабо-
ченные люди, утихли телефоны, смолкло радио. Виктору, когда он
проходил по коридору, вяло представилась бессмысленность этой
дневной суеты, показались равнодушно-пустыми, как канцелярские
комнаты, все дела, которые еще несколько часов назад казались
крайне важными и неотложными.
Впрочем, это ощущение пустоты и бессмысленности быстро
прошло, потому что в душе у Виктора постепенно зрела черная
тоска. Она еще не тревожила его, пока он садился в свою машину,
грел мотор, ехал домой, ни даже, когда он вошел в квартиру и за-
крыл за собой дверь.
Виктор снял пиджак, переобулся в домашние тапочки, прошел в
большую комнату и опустился в кресло. Перед ним, на стене, были
развешаны гипсовые маски. Они удивлялись, тревожились, корчи-
лись от нестерпимой боли каждая по-своему, а все вместе они со-
ставляли огромное, белое, пустоглазое лицо страдания.
Может быть в такой момент лучше двигаться, действовать, ко-
лоть дрова или бездумно бежать до изнеможения, но стоило Виктору
расслабиться, как все внутри у него окаменело, исчезло обычное
восприятие звуков, вкуса, цвета, запахов - так ему стало БОЛЬНО.
Боль, наливаясь до звона в ушах, сдавила горло, гулко застучало серд-
це и онемели руки. Виктор никогда не думал, что боль духовная
может быть равноценна или сильнее боли физической.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
дежурных блюд институтской столовой, но зато посетителей обслужи-
вали официанты и при случае можно было заказать вина и что-нибудь
из холодных закусок. Виктор также пользовался этой возможностью и
подбирал каждый день свой "экипаж" опять-таки из числа нужных
ему людей.
После обеда неожиданно объявили учения по гражданской
обороне, и Виктор просидел на них в кабинете заместителя директора
института почти до конца рабочего дня. Вернувшись в свой кабинет,
он безо всякой надежды набрал Люсин телефон и вдруг услышал в
трубке ее голос:
- Слушаю вас.
- Люся?! - Виктор растерялся от неожиданности, его бросило в
жар. - Люся, это я - Вика.
- Да, я узнала, - спокойно сказала Люся. - Что-нибудь случи-
лось, Виктор?
- Случилось?.. - Виктор пришел в себя. - Конечно, случилось... Я
с каждым днем, с каждой ночью, с каждым часом осознаю, насколько
сильно тебя люблю... Так, что даже трудно объяснить, подыскать сло-
ва...
- Да? - веселым голосом спросила Люся. - Может быть, стиха-
ми попробовать? Или их запас уже кончился?
Виктор не почуял подвоха, он подумал, что Люся дуется на него
за то, что он исчез на три дня, не звонил ей.
- Я с тобой серьезно, - вздохнул он, - а ты... Слушай, Люсь, я
истосковался по тебе, жить без тебя не могу... Когда мы с тобой уви-
димся? Хочешь, сегодня, а можно и завтра - ко мне один интересный
человек придет, Антон будет... А?..
- А зачем? - спросила Люся.
- Как зачем? - не понял Виктор и опять по-своему истолковал ее
слова. - Ты не можешь? Муж вернулся?
- Нет, Михаил еще в командировке. Звонил, обещал приехать.
Может быть даже сегодня... Но какое это имеет значение?
- Правильно, никакого! - обрадовался Виктор. - Так как?..
- Что как? - переспросила Люся.
- По принципу: раз - и все! Сегодня?.. Или завтра?.. Или и завтра,
и сегодня?..
- Никогда, - ответила Люся. - Неужели, Виктор, вы не поняли, что
между нами больше ничего не может быть? Поиграли в любовь - и
хватит. Я вела себя глупо, неосторожно, доверчиво, наивно. Как дев-
чонка. Извините меня. Правда, кое-что из этой истории я для себя
вынесла. Да, Виктор, вы были совершенно правы, когда говорили, что
надо быть сильным, независимым и превыше всего ценить свою сво-
боду, свои желания. Вы все так целесообразно, так удобно и так
взаимополезно подходите друг к другу... Элита: вы, Марина, Ан-
тон... Позавчера Марина рассказала мне о вашей святой троице и даже
предложила превратить ее из треугольника в квадрат. Не каждому
оказывается такая высокая честь. Но я из числа недостойных. Мне
еще поучиться у вас надо, жаль только, что я обременена семьей -
мужем, ребенком. Одним словом, не гожусь я для вашего свободного
союза. Но, заметьте, поступаю я в полном соответствии с вашей логи-
кой, вашей философией: я настолько полюбила вас, Виктор, что это
оказалось просто опасным для меня, для моей внутренней свободы...
Виктор слушал Люсю, как завороженный. Каждое ее слово било,
как пощечина. Он то внутренне протестовал, то пытался бессильно
возражать, но потом, вздрагивая, замирал, словно слеп от вспышек
горькой правды, которую, не щадя ни его, ни себя, говорила Люся.
- Подожди, я прошу тебя, будь добра, - выкрикнул он наконец. -
Подожди, я хочу сказать...
- А что вы мне можете сказать нового? - спокойно осведомилась
Люся.
- Давай поженимся... - хрипло выговорил Виктор.
Люся расхохоталась.
Громко, заливисто.
- Серьезно?! Вот оно - решение всех проблем! По принципу: раз -
и все! Да?
И тут же резко сменила тон:
- Опомнитесь! Образумьтесь!
Люся замолкла на мгновение. Потом с горечью, с мукой в го-
лосе заговорила:
- Плохо тебе живется, любимый, ох, тяжело тебе, родной. И за
что тебя жизнь так покорежила, так обидела? Ты оглянись на себя,
радость моя, ты подумай, как ты живешь и зачем живешь? Работа
тебе в тягость, изворачиваешься весь, чтобы не обошли тебя, не
бросили в грязи, на обочине. И друзей у тебя настоящих нет, и здесь
не дано тебе счастья. Ты подумай, что же ты делаешь? Жену от мужа
отбиваешь, станешь отчимом чужому ребенку. Как приду я к тебе со
своим сыном, родной ты мой? Что скажу? Вот твой новый отец,
люби его, он человек достойный. А ведь это будет ложь, Вика. Где же
ты так испоганился, так измарался? Как же я тебе поверила-то? Я же
тебя ждала, может быть, всю жизнь ждала, как судьбу свою, как
мечту мою. Я ведь люблю тебя, Виктор, так за что же ты меня так?
Все боялась я поверить своему счастью и вышло не зря. У тебя, мой
ласковый, перелом души. Закрытый перелом. Снаружи-то не видно,
а внутри одни осколки. И прошу тебя, не томи меня, не терзай, мне и
так больно, не тревожь ты меня, ради бога... Прощай, звонят, я иду
открывать дверь.
И она повесила трубку.
23
Рабочий день закончился, сотрудники разошлись, где-то в конце
коридора уборщица громыхала щеткой, звякала ведром и что-то
ворчала себе под нос, а Виктор все еще сидел и тяжело смотрел на
телефонный аппарат. Потом нерешительно снял трубку, подержал ее в
руках, глядя в окно, и положил на место.
Сквозняк, вздохнув, прихлопнул дверь кабинета. Виктор
вздрогнул, встал, щелкнул замками "дипломата", вышел из кабинета и
запер за собой дверь собственным ключом.
Пустые учреждения всегда наводят уныние - легли на свои пол-
ки бумаги, с которыми весь день бегали из комнаты в комнату озабо-
ченные люди, утихли телефоны, смолкло радио. Виктору, когда он
проходил по коридору, вяло представилась бессмысленность этой
дневной суеты, показались равнодушно-пустыми, как канцелярские
комнаты, все дела, которые еще несколько часов назад казались
крайне важными и неотложными.
Впрочем, это ощущение пустоты и бессмысленности быстро
прошло, потому что в душе у Виктора постепенно зрела черная
тоска. Она еще не тревожила его, пока он садился в свою машину,
грел мотор, ехал домой, ни даже, когда он вошел в квартиру и за-
крыл за собой дверь.
Виктор снял пиджак, переобулся в домашние тапочки, прошел в
большую комнату и опустился в кресло. Перед ним, на стене, были
развешаны гипсовые маски. Они удивлялись, тревожились, корчи-
лись от нестерпимой боли каждая по-своему, а все вместе они со-
ставляли огромное, белое, пустоглазое лицо страдания.
Может быть в такой момент лучше двигаться, действовать, ко-
лоть дрова или бездумно бежать до изнеможения, но стоило Виктору
расслабиться, как все внутри у него окаменело, исчезло обычное
восприятие звуков, вкуса, цвета, запахов - так ему стало БОЛЬНО.
Боль, наливаясь до звона в ушах, сдавила горло, гулко застучало серд-
це и онемели руки. Виктор никогда не думал, что боль духовная
может быть равноценна или сильнее боли физической.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50