– Не хотите ли выпить рюмку шабли? Я раскупорил его за ленчем, и оно показалось нам замечательно приятным.
Он принес рюмки, и мы сели в кресла – Браун между мной и Роем. Он поглядывал на нас и терпеливо ждал. Зная, что мы явились к нему по делу, он тем не менее готов был провести с нами весь вечер, спокойно попивая вино и дожидаясь, когда мы сами заговорим о том, зачем пришли.
– Вы просили меня, – начал я, – известить вас, как только я окончательно решу, кого буду поддерживать на выборах.
– И что же?
– Я решил голосовать за Джего.
– Я тоже, – сказал Рой Калверт.
– Очень рад, – проговорил Браун и улыбнулся мне. – Я, признаться, надеялся на это. А Рой…
– Все в порядке, – перебил его Калверт. – Я сначала семь раз отмерил, а потом уж один раз решил.
– Прекрасно, – сказал Браун. – Потому что я непременно посоветовал бы вам именно так и поступить.
Я рассмеялся. Шуточкам Роя Браун с успехом противопоставлял свою непоколебимую основательность.
– Ну что ж, – Браун уютно и покойно восседал в своем кресле, – все это весьма интересно. Я тоже могу вам кое-что сообщить. Мы поговорили с Кристлом и решили, что у нас есть основания выдвинуть кандидатуру Джего.
– Не беря на себя никаких обязательств, разумеется? – поинтересовался Калверт.
– Взяв на себя обязательство действовать разумно и осмотрительно, – ответил Браун. – И, как мне кажется, я имею право сообщить вам кое-что еще, – добавил он. – Найтингейл совершенно определенно сказал мне сегодня утром, что он тоже решил поддерживать Джего. Таким образом, у нас уже создалось неплохое ядро будущей партии.
И до чего же искусно он этого добился, подумал я. Он никому не навязывал кандидатуры Джего. Даже Кристл поначалу колебался, но Браун исподволь перетянул его на свою сторону. Он не торопил ни Кристла, ни меня, ни Найтингейла, он беседовал с нами спокойно и убедительно, порой красочно и высокопарно, а порой совершенно бесцветно, терпеливо дожидаясь, когда определятся наши симпатии и антипатии. Лишь при явной необходимости вставлял он в наши собственные рассуждения несколько слов, чтобы резче оттенить наши склонности и пристрастья. Он ни разу не показал нам, что твердо решил провести Джего в ректоры. Ни разу не погорячился, не сбился с беспристрастного тона. А ведь ему стало очевидно, что он всеми силами будет добиваться избрания Джего, как только в колледже узнали о смертельной болезни Ройса.
Почему же он был так тверд в своем решении? Отчасти по расчету, отчасти из-за резкой неприязни к Кроуфорду, отчасти по влечению сердца – все эти причины органически сплавились у него воедино.
И все же главную роль тут сыграла сердечная, на грани восхищения и дружеской любви, привязанность Брауна к Джего – а его привязанности, как я успел заметить, всегда оказывались глубокими и устойчивыми. Он решил провести Джего в ректоры и, подобно всякому прирожденному политику, пустил в ход свое расчетливое мастерство – однако привязанность-то его была искренней и совершенно бескорыстной. Джего частенько шел на поводу у своих чувств, его чрезмерная, на взгляд Брауна, горячность отдавала вульгарностью и дурным вкусом, он не умел «примирять эмоции с рассудком», а уж разумная и солидная благопристойность, которой руководствовался в своем поведении Браун, была ему просто недоступна. И все же Браун любил его. Больше того – в глубине души он не только симпатизировал, но как бы почти завидовал неумению Джего сдерживать свои порывы. Быть может, ради нынешней своей уравновешенности он слишком многим когда-то поступился? Быть может, ему казалось, что он стал бездушным сухарем? Потому что он вовсе не всегда был рассудительным Дядюшкой Артуром. Глядя на этого дородного, постоянно всем довольного и уверенного в себе человека, люди думали, что ему просто неведомы те житейские бури, которые выпадают на их долю. И жестоко заблуждались. Он прошел через искус бурных страстей, ломающих привычную жизнь, его не миновали и любовные бури – именно поэтому он и был сейчас неуязвим. Он научился скрывать свои чувства, научился подавлять их и подчинять рассудку, чтобы не разрушить свою социальную будущность и счастье своей семьи. По он был слишком искренен, слишком скромен, слишком практичен, наконец, чтобы забыть пережитое. «Дядюшка Артур любит причудников», – сказал мне Рой Калверт, тот самый Рой Калверт, которому Браун не раз помогал выпутаться из беды, когда тот совершал очередное безрассудство. В сорок пять лет солидный, доброжелательный, мудрый и осторожный Дядюшка Артур, человек, безусловно, твердых убеждений – «ни сучка ни задоринки», – все еще любил причудников, потому что помнил, какие странные и причудливые желания в свое время испытывал сам.
– …У нас сложилось неплохое ядро будущей партии, – проговорил Браун. – Я склоняюсь к мысли, что настало время спросить у Джего, разрешит ли он нам выставить его кандидатуру.
– А не рано ли? – с тревожной серьезностью спросил Рой.
– Ему будет трудно решиться на этот шаг, – словно бы не заметив возражения Калверта, сказал Браун. – Есть вероятность, что он не сможет занять этот пост. Или, говоря иначе, не сможет пойти на сокращение своих доходов. Сейчас, читая лекции в университете и курируя студентов как старший наставник, он зарабатывает тысячу восемьсот фунтов в год, причем ему не надо платить за жилье. Став ректором, он будет вынужден отказаться от других занятий, а за ректорство у нас платят всего полторы тысячи фунтов. Я всегда считал, что это ничтожное, почти неприличное для главы колледжа жалованье. Правда, Резиденцию колледж предоставляет ректору бесплатно, но на ее содержание Джего потребуется гораздо больше денег, чем на содержание его нынешнего дома. Не представляю себе, как он с этим справится.
Я усмехнулся: мне было неловко участвовать в этих величественных разглагольствованиях, особенно когда их слушал Рой.
– Уж как-нибудь справится, – сказал я. И сразу добавил: – Послушайте, Браун, вы же прекрасно знаете, что он ждет не дождется этого предложения.
– Да, надеюсь, мы сможем его уговорить, – сказал Браун. – Но торопиться тут ни в коем случае не следует. Трудности остаются трудностями, даже если о них умалчиваешь. И все же я думаю, что настало время обратиться прямо к нему. Однако прежде всего, – добавил, он, – надо снестись с Кристлом. Ему может показаться, что мы слишком спешим.
Браун позвонил Кристлу домой, и тот сказал, что немедленно отправляется в колледж. Он явился к Брауну, заранее со всем не согласный: его взбесило, что мы начали совещание без него. Он не желал слушать наших доводов и упорно, без всяких оснований твердил, что к Джего идти пока не следует. Однако Браун, со свойственной ему тактичностью, сумел, как обычно, переломить его раздражительную обидчивость (которую почему-то называют детской, хотя особенно резко она проявляется у взрослых), и Кристл, вняв наконец голосу рассудка, без всякого перехода сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Он принес рюмки, и мы сели в кресла – Браун между мной и Роем. Он поглядывал на нас и терпеливо ждал. Зная, что мы явились к нему по делу, он тем не менее готов был провести с нами весь вечер, спокойно попивая вино и дожидаясь, когда мы сами заговорим о том, зачем пришли.
– Вы просили меня, – начал я, – известить вас, как только я окончательно решу, кого буду поддерживать на выборах.
– И что же?
– Я решил голосовать за Джего.
– Я тоже, – сказал Рой Калверт.
– Очень рад, – проговорил Браун и улыбнулся мне. – Я, признаться, надеялся на это. А Рой…
– Все в порядке, – перебил его Калверт. – Я сначала семь раз отмерил, а потом уж один раз решил.
– Прекрасно, – сказал Браун. – Потому что я непременно посоветовал бы вам именно так и поступить.
Я рассмеялся. Шуточкам Роя Браун с успехом противопоставлял свою непоколебимую основательность.
– Ну что ж, – Браун уютно и покойно восседал в своем кресле, – все это весьма интересно. Я тоже могу вам кое-что сообщить. Мы поговорили с Кристлом и решили, что у нас есть основания выдвинуть кандидатуру Джего.
– Не беря на себя никаких обязательств, разумеется? – поинтересовался Калверт.
– Взяв на себя обязательство действовать разумно и осмотрительно, – ответил Браун. – И, как мне кажется, я имею право сообщить вам кое-что еще, – добавил он. – Найтингейл совершенно определенно сказал мне сегодня утром, что он тоже решил поддерживать Джего. Таким образом, у нас уже создалось неплохое ядро будущей партии.
И до чего же искусно он этого добился, подумал я. Он никому не навязывал кандидатуры Джего. Даже Кристл поначалу колебался, но Браун исподволь перетянул его на свою сторону. Он не торопил ни Кристла, ни меня, ни Найтингейла, он беседовал с нами спокойно и убедительно, порой красочно и высокопарно, а порой совершенно бесцветно, терпеливо дожидаясь, когда определятся наши симпатии и антипатии. Лишь при явной необходимости вставлял он в наши собственные рассуждения несколько слов, чтобы резче оттенить наши склонности и пристрастья. Он ни разу не показал нам, что твердо решил провести Джего в ректоры. Ни разу не погорячился, не сбился с беспристрастного тона. А ведь ему стало очевидно, что он всеми силами будет добиваться избрания Джего, как только в колледже узнали о смертельной болезни Ройса.
Почему же он был так тверд в своем решении? Отчасти по расчету, отчасти из-за резкой неприязни к Кроуфорду, отчасти по влечению сердца – все эти причины органически сплавились у него воедино.
И все же главную роль тут сыграла сердечная, на грани восхищения и дружеской любви, привязанность Брауна к Джего – а его привязанности, как я успел заметить, всегда оказывались глубокими и устойчивыми. Он решил провести Джего в ректоры и, подобно всякому прирожденному политику, пустил в ход свое расчетливое мастерство – однако привязанность-то его была искренней и совершенно бескорыстной. Джего частенько шел на поводу у своих чувств, его чрезмерная, на взгляд Брауна, горячность отдавала вульгарностью и дурным вкусом, он не умел «примирять эмоции с рассудком», а уж разумная и солидная благопристойность, которой руководствовался в своем поведении Браун, была ему просто недоступна. И все же Браун любил его. Больше того – в глубине души он не только симпатизировал, но как бы почти завидовал неумению Джего сдерживать свои порывы. Быть может, ради нынешней своей уравновешенности он слишком многим когда-то поступился? Быть может, ему казалось, что он стал бездушным сухарем? Потому что он вовсе не всегда был рассудительным Дядюшкой Артуром. Глядя на этого дородного, постоянно всем довольного и уверенного в себе человека, люди думали, что ему просто неведомы те житейские бури, которые выпадают на их долю. И жестоко заблуждались. Он прошел через искус бурных страстей, ломающих привычную жизнь, его не миновали и любовные бури – именно поэтому он и был сейчас неуязвим. Он научился скрывать свои чувства, научился подавлять их и подчинять рассудку, чтобы не разрушить свою социальную будущность и счастье своей семьи. По он был слишком искренен, слишком скромен, слишком практичен, наконец, чтобы забыть пережитое. «Дядюшка Артур любит причудников», – сказал мне Рой Калверт, тот самый Рой Калверт, которому Браун не раз помогал выпутаться из беды, когда тот совершал очередное безрассудство. В сорок пять лет солидный, доброжелательный, мудрый и осторожный Дядюшка Артур, человек, безусловно, твердых убеждений – «ни сучка ни задоринки», – все еще любил причудников, потому что помнил, какие странные и причудливые желания в свое время испытывал сам.
– …У нас сложилось неплохое ядро будущей партии, – проговорил Браун. – Я склоняюсь к мысли, что настало время спросить у Джего, разрешит ли он нам выставить его кандидатуру.
– А не рано ли? – с тревожной серьезностью спросил Рой.
– Ему будет трудно решиться на этот шаг, – словно бы не заметив возражения Калверта, сказал Браун. – Есть вероятность, что он не сможет занять этот пост. Или, говоря иначе, не сможет пойти на сокращение своих доходов. Сейчас, читая лекции в университете и курируя студентов как старший наставник, он зарабатывает тысячу восемьсот фунтов в год, причем ему не надо платить за жилье. Став ректором, он будет вынужден отказаться от других занятий, а за ректорство у нас платят всего полторы тысячи фунтов. Я всегда считал, что это ничтожное, почти неприличное для главы колледжа жалованье. Правда, Резиденцию колледж предоставляет ректору бесплатно, но на ее содержание Джего потребуется гораздо больше денег, чем на содержание его нынешнего дома. Не представляю себе, как он с этим справится.
Я усмехнулся: мне было неловко участвовать в этих величественных разглагольствованиях, особенно когда их слушал Рой.
– Уж как-нибудь справится, – сказал я. И сразу добавил: – Послушайте, Браун, вы же прекрасно знаете, что он ждет не дождется этого предложения.
– Да, надеюсь, мы сможем его уговорить, – сказал Браун. – Но торопиться тут ни в коем случае не следует. Трудности остаются трудностями, даже если о них умалчиваешь. И все же я думаю, что настало время обратиться прямо к нему. Однако прежде всего, – добавил, он, – надо снестись с Кристлом. Ему может показаться, что мы слишком спешим.
Браун позвонил Кристлу домой, и тот сказал, что немедленно отправляется в колледж. Он явился к Брауну, заранее со всем не согласный: его взбесило, что мы начали совещание без него. Он не желал слушать наших доводов и упорно, без всяких оснований твердил, что к Джего идти пока не следует. Однако Браун, со свойственной ему тактичностью, сумел, как обычно, переломить его раздражительную обидчивость (которую почему-то называют детской, хотя особенно резко она проявляется у взрослых), и Кристл, вняв наконец голосу рассудка, без всякого перехода сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94