И с вами тоже.
Когда мы прощались, он добавил:
– Но есть еще одно дело, о котором мы с Брауном хотели бы вам рассказать. И я считаю, что оно даже важнее будущих выборов.
3. Радостное событие
Профессорскую мягко озаряли отблески огня. Я пришел первый, электрические лампы еще не горели, но пламя в открытом камине освещало розовыми блинами окопные шторы и бокалы на овальном столе, уже накрытом для послеобеденного десерта. Я налил себе хереса, взял вечернюю газету и устроился в кресле возле камина. Стол был накрыт только на шестерых, его не заставленная посудой полированная столешница багрово поблескивала, а у председательского места я заметил бутылку кларета.
Джего и Винслоу пришли почти одновременно; Винслоу бросил свою университетскую шапочку с прямоугольным верхом на одно кресло, сам сел в другое и кивнул мне с чуть саркастической, но отнюдь не враждебной улыбкой.
– Вы позволите налить вам хересу, казначей? – слишком, на мой взгляд, официально спросил его Джего: он с трудом находил естественный тон, обращаясь к Винслоу.
– Это будет очень любезно с вашей стороны. Очень.
– Кажется, я расплескал чуть ли не половину рюмки, – принялся извиняться Джего.
– Нет-нет, вы необычайно любезны, – в тон ему ответил Винслоу.
Появился дворецкий и подал Винслоу список обедающих.
– Сегодня нас будет очень немного, – сказал Винслоу. – Мы с вами, Кристл, почтеннейший Браун да юный Льюк. – Он посмотрел на бутылку кларета и закончил: – Но зато нам, видимо, предстоит отметить какое-то радостное событие. Я уверен – и готов поручиться за это еще одной бутылкой, – что кларет заказал почтеннейший Браун. Хотелось бы мне знать, какой у него сегодня праздник.
Джего недоуменно покачал головой и спросил:
– Налить вам еще хереса, казначей?
– Это будет очень любезно с вашей стороны, мой друг. Очень.
Винслоу не спеша прихлебывал херес, а я украдкой наблюдал за ним. В профиль его лицо казалось странно уступчатым – из-за длинного носа и выдвинутого вперед подбородка. Его полускрытые тяжелыми веками глаза, худые щеки и запавшие виски вдруг напомнили мне – по контрасту – полное, округлое лицо Ройса. Но движения краснолицего долговязого казначея были по-молодому живыми и проворными, хотя он был старше ректора на два или три года.
Казначей, несмотря на свою всегдашнюю язвительность, держался более чопорно, чем другие наставники. Он был богат и любил упоминать про своего деда – торговца тканями, – но умалчивал, что тот происходил из весьма уважаемой в своем графстве дворянской семьи, хотя и был лишь младшим сыном. Винслоу никогда не ладил с Ройсом, однако леди Мюриэл изредка называла его по имени, – только он один и удостаивался этой чести, потому что ее снобизм не позволял ей признавать других членов Совета равными себе в социальном отношении.
Из-за яростной вспыльчивости и злого языка Винслоу перессорился почти со всеми коллегами. О его давней ссоре с Ройсом ходили разные слухи, и я но знал, которому верить. Он и Джего были совершенно несовместимы. Кристл не выносил его. В общем, похвастаться ему было нечем. Кончая университет, он специализировался по классической филологии, но не опубликовал ни одной интересной работы. Обязанности казначея выполнял добросовестно – и только. Однако коллеги смутно ощущали в нем незаурядного человека и как бы помимо воли бывали весьма уважительны с ним, если он удостаивал их своим вниманием.
Он уже допивал второй бокал хереса. Джего, пытаясь задобрить его, почтительно спросил:
– Вам передали мой отчет об израсходованных стипендиях?
– Передали, благодарю вас.
– Надеюсь, я ничего не упустил?
Глядя на него из-под тяжелых полуопущенных век, Винслоу секунду помолчал и ответил:
– Весьма вероятно. Весьма вероятно. – Потом снова помолчал и добавил: – Я буду вам чрезвычайно признателен, если вы при случае объясните мне, о чем, собственно, идет речь.
– Я приложил все старания, чтобы отчет был предельно ясным, – подавив раздражение, со смехом проговорил Джего.
– В том-то и дело, что ясность обыкновенно достигается размышлениями, а не стараниями.
Тут уж Джего рассвирепел.
– Меня пока еще никто не обвинял в том, что я не умею выражать свои мысли!
– Наверно, всему виной моя предельная тупость, – сказал Винслоу. – Но понимаете ли, когда я читаю ваши заметки, у меня туманятся мозги.
– Не кажется ли вам, господин казначей, – взорвался Джего, – что вы – директор школы, а я – нерадивый ученик?
– Иногда кажется, любезнейший старший наставник, иногда кажется.
Джего со злостью схватил газету, но и это время дверь открылась и вошли Кристл с Брауном. Браун – дородный и ладный, с широким румяным лицом – тотчас насторожился, его добрые, но зоркие глаза за стеклами очков мгновенно стали остро пронзительными, потому что, мимолетно глянув на Джего и Винслоу, он сразу же почувствовал назревающую ссору.
– Добрый вам вечер, – невозмутимо сказал вошедшим Винслоу.
Кристл кивнул и подошел к Джего; Браун спокойно заговорил со мной и Винслоу; вскоре пробил колокол, возвестивший обед. Когда дворецкий, распахнув дверь, объявил, что стол накрыт, появился запыхавшийся Льюк я пошел вместе со всеми в трапезную. Она встретила нас пронизывающим холодом, так что мы едва дождались конца молитвы. Сегодня трапезная выглядела по-особому неуютно-холодной, потому что продолжались каникулы и за студенческими столами сидело лишь несколько старшекурсников, а на возвышении, там, где обыкновенно обедают члены Совета, нас было всего шестеро.
Винслоу сел во главе стола, другие выбрали себе места так, чтобы оказаться рядом с единомышленниками; Джего не захотел быть соседом Винслоу, и справа от казначея пришлось сесть мне. Джего устроился возле меня, рядом с ним сел Льюк, а напротив нас расположились Браун – по левую руку от казначея – и Кристл: он тоже не хотел сидеть рядом с Винслоу.
Браун глянул на меня с почти неприметной, по грустной усмешкой – его огорчали ссоры между наставниками, хотя он мастерски умел их улаживать, – а потом заговорил с Винслоу о столовом серебре колледжа, хранением которого заведовал казначей. Я почти не слушал их и рассеянно рассматривал один из портретов на стене трапезной. Неожиданно мое внимание привлек резко изменившийся по тону голос Джего: теперь он обращался не к Винслоу, а к юному Льюку.
– По вашему победному виду, Льюк, – сказал Джего, – можно заключить, что вы у себя в лаборатории напали на какую-то золотоносную научную жилу.
Я скосил глаза вправо.
– Надеюсь, – ответил Льюк. – У меня тут родилась одна довольно интересная идея – сразу после рождества. – Льюк стал членом Совета всего несколько месяцев назад. Ему недавно исполнилось двадцать четыре года;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Когда мы прощались, он добавил:
– Но есть еще одно дело, о котором мы с Брауном хотели бы вам рассказать. И я считаю, что оно даже важнее будущих выборов.
3. Радостное событие
Профессорскую мягко озаряли отблески огня. Я пришел первый, электрические лампы еще не горели, но пламя в открытом камине освещало розовыми блинами окопные шторы и бокалы на овальном столе, уже накрытом для послеобеденного десерта. Я налил себе хереса, взял вечернюю газету и устроился в кресле возле камина. Стол был накрыт только на шестерых, его не заставленная посудой полированная столешница багрово поблескивала, а у председательского места я заметил бутылку кларета.
Джего и Винслоу пришли почти одновременно; Винслоу бросил свою университетскую шапочку с прямоугольным верхом на одно кресло, сам сел в другое и кивнул мне с чуть саркастической, но отнюдь не враждебной улыбкой.
– Вы позволите налить вам хересу, казначей? – слишком, на мой взгляд, официально спросил его Джего: он с трудом находил естественный тон, обращаясь к Винслоу.
– Это будет очень любезно с вашей стороны. Очень.
– Кажется, я расплескал чуть ли не половину рюмки, – принялся извиняться Джего.
– Нет-нет, вы необычайно любезны, – в тон ему ответил Винслоу.
Появился дворецкий и подал Винслоу список обедающих.
– Сегодня нас будет очень немного, – сказал Винслоу. – Мы с вами, Кристл, почтеннейший Браун да юный Льюк. – Он посмотрел на бутылку кларета и закончил: – Но зато нам, видимо, предстоит отметить какое-то радостное событие. Я уверен – и готов поручиться за это еще одной бутылкой, – что кларет заказал почтеннейший Браун. Хотелось бы мне знать, какой у него сегодня праздник.
Джего недоуменно покачал головой и спросил:
– Налить вам еще хереса, казначей?
– Это будет очень любезно с вашей стороны, мой друг. Очень.
Винслоу не спеша прихлебывал херес, а я украдкой наблюдал за ним. В профиль его лицо казалось странно уступчатым – из-за длинного носа и выдвинутого вперед подбородка. Его полускрытые тяжелыми веками глаза, худые щеки и запавшие виски вдруг напомнили мне – по контрасту – полное, округлое лицо Ройса. Но движения краснолицего долговязого казначея были по-молодому живыми и проворными, хотя он был старше ректора на два или три года.
Казначей, несмотря на свою всегдашнюю язвительность, держался более чопорно, чем другие наставники. Он был богат и любил упоминать про своего деда – торговца тканями, – но умалчивал, что тот происходил из весьма уважаемой в своем графстве дворянской семьи, хотя и был лишь младшим сыном. Винслоу никогда не ладил с Ройсом, однако леди Мюриэл изредка называла его по имени, – только он один и удостаивался этой чести, потому что ее снобизм не позволял ей признавать других членов Совета равными себе в социальном отношении.
Из-за яростной вспыльчивости и злого языка Винслоу перессорился почти со всеми коллегами. О его давней ссоре с Ройсом ходили разные слухи, и я но знал, которому верить. Он и Джего были совершенно несовместимы. Кристл не выносил его. В общем, похвастаться ему было нечем. Кончая университет, он специализировался по классической филологии, но не опубликовал ни одной интересной работы. Обязанности казначея выполнял добросовестно – и только. Однако коллеги смутно ощущали в нем незаурядного человека и как бы помимо воли бывали весьма уважительны с ним, если он удостаивал их своим вниманием.
Он уже допивал второй бокал хереса. Джего, пытаясь задобрить его, почтительно спросил:
– Вам передали мой отчет об израсходованных стипендиях?
– Передали, благодарю вас.
– Надеюсь, я ничего не упустил?
Глядя на него из-под тяжелых полуопущенных век, Винслоу секунду помолчал и ответил:
– Весьма вероятно. Весьма вероятно. – Потом снова помолчал и добавил: – Я буду вам чрезвычайно признателен, если вы при случае объясните мне, о чем, собственно, идет речь.
– Я приложил все старания, чтобы отчет был предельно ясным, – подавив раздражение, со смехом проговорил Джего.
– В том-то и дело, что ясность обыкновенно достигается размышлениями, а не стараниями.
Тут уж Джего рассвирепел.
– Меня пока еще никто не обвинял в том, что я не умею выражать свои мысли!
– Наверно, всему виной моя предельная тупость, – сказал Винслоу. – Но понимаете ли, когда я читаю ваши заметки, у меня туманятся мозги.
– Не кажется ли вам, господин казначей, – взорвался Джего, – что вы – директор школы, а я – нерадивый ученик?
– Иногда кажется, любезнейший старший наставник, иногда кажется.
Джего со злостью схватил газету, но и это время дверь открылась и вошли Кристл с Брауном. Браун – дородный и ладный, с широким румяным лицом – тотчас насторожился, его добрые, но зоркие глаза за стеклами очков мгновенно стали остро пронзительными, потому что, мимолетно глянув на Джего и Винслоу, он сразу же почувствовал назревающую ссору.
– Добрый вам вечер, – невозмутимо сказал вошедшим Винслоу.
Кристл кивнул и подошел к Джего; Браун спокойно заговорил со мной и Винслоу; вскоре пробил колокол, возвестивший обед. Когда дворецкий, распахнув дверь, объявил, что стол накрыт, появился запыхавшийся Льюк я пошел вместе со всеми в трапезную. Она встретила нас пронизывающим холодом, так что мы едва дождались конца молитвы. Сегодня трапезная выглядела по-особому неуютно-холодной, потому что продолжались каникулы и за студенческими столами сидело лишь несколько старшекурсников, а на возвышении, там, где обыкновенно обедают члены Совета, нас было всего шестеро.
Винслоу сел во главе стола, другие выбрали себе места так, чтобы оказаться рядом с единомышленниками; Джего не захотел быть соседом Винслоу, и справа от казначея пришлось сесть мне. Джего устроился возле меня, рядом с ним сел Льюк, а напротив нас расположились Браун – по левую руку от казначея – и Кристл: он тоже не хотел сидеть рядом с Винслоу.
Браун глянул на меня с почти неприметной, по грустной усмешкой – его огорчали ссоры между наставниками, хотя он мастерски умел их улаживать, – а потом заговорил с Винслоу о столовом серебре колледжа, хранением которого заведовал казначей. Я почти не слушал их и рассеянно рассматривал один из портретов на стене трапезной. Неожиданно мое внимание привлек резко изменившийся по тону голос Джего: теперь он обращался не к Винслоу, а к юному Льюку.
– По вашему победному виду, Льюк, – сказал Джего, – можно заключить, что вы у себя в лаборатории напали на какую-то золотоносную научную жилу.
Я скосил глаза вправо.
– Надеюсь, – ответил Льюк. – У меня тут родилась одна довольно интересная идея – сразу после рождества. – Льюк стал членом Совета всего несколько месяцев назад. Ему недавно исполнилось двадцать четыре года;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94