Вы сели вчера на реку. Что вы здесь делаете?
Вокруг меня собирались люди, обескураженная паства. Мое присутствие добавляло им растерянности. Они бы предпочли, чтобы я куда-нибудь улетел. Может быть, они чувствуют в моем мозгу вывернутые перспективы, заточившие меня в этом городишке?
Подняв забинтованные кулаки, я прошел сквозь толпу к дверям церкви, взял тяжелый дверной молоток и трижды им ударил. Меня раздражали эти робкие люди в безукоризненно отглаженных костюмах и платьицах с цветочками, бесила их вежливая религия. Меня подмывало сорвать двери с петель, загнать эту публику в церковь, рассадить их по скамейкам и не выпускать, чтобы смотрели как я святотатствую и похабничаю – мараю кровью со своих ладоней их кровоточивого Христа, заголяюсь, мочусь в купель, да что угодно, лишь бы стряхнуть с них эту робость, научить их яростному, безудержному ужасу.
Мне хотелось крикнуть им: «Здесь, в Шеппертоне, собираются птицы, сказочные химеры, с которыми не сравнится ничто, вымечтанное на ваших киностудиях!»
Я указал на глупышей, круживших вокруг шпиля:
– Птицы! Вы их видите?
Пока они пятились от меня, протискиваясь среди могил, я увидел, что около паперти между булыжников появилась совершенно необычная растительность, словно вызванная к жизни моими следами. Меня плотно обступали агрессивные, фута в два высотой растения с ланцетовидными листьями и крупными цветами в виде удлиненных, цвета спермы с кровью рожков.
Я махал руками прихожанам, стоявшим в нерешительности, с молитвенниками в руках и кислыми минами на физиономиях, я хотел послать их собирать эти цветы, но теперь они смотрели не на меня, а на распахнутую дверь священнического домика, на отца Уингейта, невозмутимо курившего сигарету. Вместо сутаны на нем были соломенная шляпа и легкая цветастая рубашка – наряд биржевого брокера, начинающего свой отпуск и не совсем еще сжившегося с мыслью, что перед ним целый месяц свободы. Не обращая внимания на сразу заулыбавшихся, замахавших молитвенниками прихожан, он шагнул через порог и запер за собою дверь.
А затем взглянул на меня. Сильный, высокий лоб отца Уингейта собрался в хмурые складки, словно некое чрезвычайное событие пошатнуло его веру в окружающий мир – неоперабельный рак у одного из ближайших друзей или смерть любимой племянницы. Я почти был готов поверить, что Уингейт в своей озабоченности начисто забыл, что он и есть священник этого прихода и ожидает, что службу проведу я.
В небе снова замелькали чайки. Предводительствуемые глупышами, они осадили церковь: тяжелые крылья били по колокольне, пытаясь сорвать с циферблата последние цифры, положить конец былому времени Шеппертона.
Полужидкий помет валился на надгробья, звонко шлепал по крышам машин; прихожане дрогнули и отступили к плавательному бассейну.
– Отец Уингейт! – крикнул отставной защитник родины. – Может, вам помочь?
Священник словно не слышал, его волевое лицо казалось усталым и осунувшимся. Чайки визжали и пикировали, стремясь закрепить свой успех; после недолгих колебаний прихожане бросились врассыпную.
Когда исчез последний из них, отец Уингейт оторвался наконец от своего домика и зашагал к церкви. Глубоко затянувшись, он уронил окурок между могил и кивнул мне самым будничным образом.
– Само собой – я так и думал, что вы придете. – Он глядел на мой костюм, почти надеясь меня не узнать. – Вы ведь Блейк, летчик, который сел здесь вчера? Я запомнил ваши руки.
Глава 13
Единоборство
Несмотря на достаточно мирное возобновление знакомства, священник даже не пытался выказывать дружелюбие. В его поведении сохранился замеченный мною вчера привкус агрессивности. Когда мы направились к церкви, он бесцеремонно отодвинул меня плечом и пошел впереди. Я чувствовал, что отцу Уингейту очень хотелось бы скрутить меня и бросить на землю, здесь, среди аляповатых растений, рвавшихся ко мне, дробя булыжники. Он крушил попадавшиеся по пути цветы, пиная их с ничем не оправданной яростью, как плохо выспавшийся вратарь. Иногда удар грозил зацепить и меня; я отскакивал, оскальзываясь на мокрых от ночного дождя перьях.
Подойдя к церкви, отец Уингейт повернулся и крепко взял меня за плечи. Он смотрел на мои измочаленные губы, сравнивая меня с каким-то своим перечнем спецификаций.
– Блейк, у вас полуобморочный вид. Возможно, вы еще не вернулись на землю.
– Гроза мешала уснуть.
Я стряхнул его руки. На цветастой рубашке проступали пятна пота. В отличие от своей паствы, отец Уингейт не вонял птичником. Но я же и не видел его в том сне. Интересно, что он сам про это знает?
– Вы видели птиц?
Отец Уингейт задумчиво кивнул, словно признавая, что я попал в самую точку.
– По правде говоря, да. – Он махнул снятой с головы шляпой в сторону колокольни. – Ночью. Среди них были и самые неожиданные. Если верить моей экономке, сегодня весь Шеппертон спал с птичниками в голове.
– И вы тоже видели этот сон?
– Так это был сон?… – Уингейт отпер дверь, вошел в церковь и махнул мне, чтобы я следовал за ним. – Ну вот, сейчас мы тут со всем этим разберемся.
Воздух в церкви был теплый и затхлый. Вглядываясь слепыми после яркого солнца глазами в глубь нефа, я увидел, как отец Уингейт швырнул свою шляпу в пустую купель. Затем он повернулся, словно собираясь броситься на меня. Я отшагнул назад, но он просто ухватил ближайшую скамью за конец и поволок ее по проходу, не обращая внимания на сыплющиеся на пол псалтыри.
– Чего стоите, Блейк? Хватайте другой конец, разомнемся.
Я послушно подключился к работе. В церкви было так темно, что я не видел лица священника, только смутное пятно его рубашки. Он дышал часто и хрипло, как зверь в норе, разбирающийся с какими-то своими звериными неприятностями. Совместными усилиями мы перетащили тяжелую дубовую скамейку к западной стене нефа и вернулись за следующей. Отец Уингейт двигался с нетерпеливой энергией театрального рабочего, который должен за пять минут расчистить сцену от декораций. Уж не сдал ли он это помещение киностудии для съемки какого-нибудь эпизода их авиационной эпопеи? Он расшвыривал по сторонам потертые бархатные подушечки, передвинул кафедру к двери ризницы, набрал под мышку с дюжину молитвенников и скинул их в стоявший за купелью ящик. Я почти всерьез ожидал, что с минуты на минуту нагрянет съемочная бригада со всеми своими осветителями, декораторами и артистами в летном обмундировании и бросится превращать эту мирную приходскую церквушку в лазарет времен битвы за Фландрию, прифронтовую часовню, выпотрошенную и оскверненную бесчинствующими супостатами.
Отец Уингейт принес из ризницы две большие холстины и завесил ими вход на хоры. Повытаскивал из серебряных подсвечников свечи, закрыл алтарь и распятие белым чехлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Вокруг меня собирались люди, обескураженная паства. Мое присутствие добавляло им растерянности. Они бы предпочли, чтобы я куда-нибудь улетел. Может быть, они чувствуют в моем мозгу вывернутые перспективы, заточившие меня в этом городишке?
Подняв забинтованные кулаки, я прошел сквозь толпу к дверям церкви, взял тяжелый дверной молоток и трижды им ударил. Меня раздражали эти робкие люди в безукоризненно отглаженных костюмах и платьицах с цветочками, бесила их вежливая религия. Меня подмывало сорвать двери с петель, загнать эту публику в церковь, рассадить их по скамейкам и не выпускать, чтобы смотрели как я святотатствую и похабничаю – мараю кровью со своих ладоней их кровоточивого Христа, заголяюсь, мочусь в купель, да что угодно, лишь бы стряхнуть с них эту робость, научить их яростному, безудержному ужасу.
Мне хотелось крикнуть им: «Здесь, в Шеппертоне, собираются птицы, сказочные химеры, с которыми не сравнится ничто, вымечтанное на ваших киностудиях!»
Я указал на глупышей, круживших вокруг шпиля:
– Птицы! Вы их видите?
Пока они пятились от меня, протискиваясь среди могил, я увидел, что около паперти между булыжников появилась совершенно необычная растительность, словно вызванная к жизни моими следами. Меня плотно обступали агрессивные, фута в два высотой растения с ланцетовидными листьями и крупными цветами в виде удлиненных, цвета спермы с кровью рожков.
Я махал руками прихожанам, стоявшим в нерешительности, с молитвенниками в руках и кислыми минами на физиономиях, я хотел послать их собирать эти цветы, но теперь они смотрели не на меня, а на распахнутую дверь священнического домика, на отца Уингейта, невозмутимо курившего сигарету. Вместо сутаны на нем были соломенная шляпа и легкая цветастая рубашка – наряд биржевого брокера, начинающего свой отпуск и не совсем еще сжившегося с мыслью, что перед ним целый месяц свободы. Не обращая внимания на сразу заулыбавшихся, замахавших молитвенниками прихожан, он шагнул через порог и запер за собою дверь.
А затем взглянул на меня. Сильный, высокий лоб отца Уингейта собрался в хмурые складки, словно некое чрезвычайное событие пошатнуло его веру в окружающий мир – неоперабельный рак у одного из ближайших друзей или смерть любимой племянницы. Я почти был готов поверить, что Уингейт в своей озабоченности начисто забыл, что он и есть священник этого прихода и ожидает, что службу проведу я.
В небе снова замелькали чайки. Предводительствуемые глупышами, они осадили церковь: тяжелые крылья били по колокольне, пытаясь сорвать с циферблата последние цифры, положить конец былому времени Шеппертона.
Полужидкий помет валился на надгробья, звонко шлепал по крышам машин; прихожане дрогнули и отступили к плавательному бассейну.
– Отец Уингейт! – крикнул отставной защитник родины. – Может, вам помочь?
Священник словно не слышал, его волевое лицо казалось усталым и осунувшимся. Чайки визжали и пикировали, стремясь закрепить свой успех; после недолгих колебаний прихожане бросились врассыпную.
Когда исчез последний из них, отец Уингейт оторвался наконец от своего домика и зашагал к церкви. Глубоко затянувшись, он уронил окурок между могил и кивнул мне самым будничным образом.
– Само собой – я так и думал, что вы придете. – Он глядел на мой костюм, почти надеясь меня не узнать. – Вы ведь Блейк, летчик, который сел здесь вчера? Я запомнил ваши руки.
Глава 13
Единоборство
Несмотря на достаточно мирное возобновление знакомства, священник даже не пытался выказывать дружелюбие. В его поведении сохранился замеченный мною вчера привкус агрессивности. Когда мы направились к церкви, он бесцеремонно отодвинул меня плечом и пошел впереди. Я чувствовал, что отцу Уингейту очень хотелось бы скрутить меня и бросить на землю, здесь, среди аляповатых растений, рвавшихся ко мне, дробя булыжники. Он крушил попадавшиеся по пути цветы, пиная их с ничем не оправданной яростью, как плохо выспавшийся вратарь. Иногда удар грозил зацепить и меня; я отскакивал, оскальзываясь на мокрых от ночного дождя перьях.
Подойдя к церкви, отец Уингейт повернулся и крепко взял меня за плечи. Он смотрел на мои измочаленные губы, сравнивая меня с каким-то своим перечнем спецификаций.
– Блейк, у вас полуобморочный вид. Возможно, вы еще не вернулись на землю.
– Гроза мешала уснуть.
Я стряхнул его руки. На цветастой рубашке проступали пятна пота. В отличие от своей паствы, отец Уингейт не вонял птичником. Но я же и не видел его в том сне. Интересно, что он сам про это знает?
– Вы видели птиц?
Отец Уингейт задумчиво кивнул, словно признавая, что я попал в самую точку.
– По правде говоря, да. – Он махнул снятой с головы шляпой в сторону колокольни. – Ночью. Среди них были и самые неожиданные. Если верить моей экономке, сегодня весь Шеппертон спал с птичниками в голове.
– И вы тоже видели этот сон?
– Так это был сон?… – Уингейт отпер дверь, вошел в церковь и махнул мне, чтобы я следовал за ним. – Ну вот, сейчас мы тут со всем этим разберемся.
Воздух в церкви был теплый и затхлый. Вглядываясь слепыми после яркого солнца глазами в глубь нефа, я увидел, как отец Уингейт швырнул свою шляпу в пустую купель. Затем он повернулся, словно собираясь броситься на меня. Я отшагнул назад, но он просто ухватил ближайшую скамью за конец и поволок ее по проходу, не обращая внимания на сыплющиеся на пол псалтыри.
– Чего стоите, Блейк? Хватайте другой конец, разомнемся.
Я послушно подключился к работе. В церкви было так темно, что я не видел лица священника, только смутное пятно его рубашки. Он дышал часто и хрипло, как зверь в норе, разбирающийся с какими-то своими звериными неприятностями. Совместными усилиями мы перетащили тяжелую дубовую скамейку к западной стене нефа и вернулись за следующей. Отец Уингейт двигался с нетерпеливой энергией театрального рабочего, который должен за пять минут расчистить сцену от декораций. Уж не сдал ли он это помещение киностудии для съемки какого-нибудь эпизода их авиационной эпопеи? Он расшвыривал по сторонам потертые бархатные подушечки, передвинул кафедру к двери ризницы, набрал под мышку с дюжину молитвенников и скинул их в стоявший за купелью ящик. Я почти всерьез ожидал, что с минуты на минуту нагрянет съемочная бригада со всеми своими осветителями, декораторами и артистами в летном обмундировании и бросится превращать эту мирную приходскую церквушку в лазарет времен битвы за Фландрию, прифронтовую часовню, выпотрошенную и оскверненную бесчинствующими супостатами.
Отец Уингейт принес из ризницы две большие холстины и завесил ими вход на хоры. Повытаскивал из серебряных подсвечников свечи, закрыл алтарь и распятие белым чехлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55