Каждый день я ходил в аэропорт, смотрел на взмывающие в небо авиалайнеры, на прилетающих и улетающих пассажиров. Я завидовал им, в чьи сугубо обыденные жизни вторглась невероятная мечта о полете.
Мечты о полете обуревали меня все больше и больше. Прооколачивавшись несколько недель на наблюдательных площадках, я нашел себе место уборщика. В южной части лондонского аэропорта был сектор, отведенный для легкомоторных самолетов. Я проводил свое свободное время в стояночных ангарах, на пилотских сиденьях усталых изящных машин – овеществленных символов полета, пробуждавших в моем мозгу новые и новые видения. И вот однажды, движимый логикой своей мечты, я решил, что полечу.
Так началась моя настоящая жизнь.
Кроме того, вне зависимости от всех моих побуждений, тем утром я был совершенно выбит из колеи одним неприятным эпизодом. Лежа в постели и глядя, как одевается моя сожительница, я вдруг захотел ее обнять. Ее униформа была украшена летной символикой, и мне всегда нравилось смотреть, как она наряжается в этот гротескный костюм. И вот, прижав ее плечи к своей груди, я неожиданно осознал, что мною движет не нежное чувство, а острая необходимость раздавить ее, раздавить в самом буквальном смысле, убрать из жизни. Вспоминается лампа с прикроватной тумбочки, сшибленная ее взметнувшейся рукой. Она колотила меня по лицу маленькими, твердыми кулаками, я же упорно продолжал душить ее в объятиях. И только когда девушка обмякла у моих ног, я с ужасом осознал, что вот сейчас, секунду назад, собирался убить ее, убить совершенно бесстрастно, без гнева и ненависти.
Потом, уже в кабине «Сессны», завороженно слушая, как чихает и рокочет пробуждающийся к жизни мотор, я понял, что не хотел сделать ей ничего дурного. Но в то же самое время я вспоминал выражение тупого ужаса на вывернутом кверху лице и почти не сомневался, что она заявит на меня в полицию. Проскользнув в каком-то футе от ждущего заправки авиалайнера, я взлетел с одной из стояночных полос. Я много раз наблюдал, как механики запускают моторы, и иногда напрашивался посидеть в кабине, когда они выруливали машины на новое место. Среди механиков попадались и квалифицированные пилоты, они рассказали мне все самое необходимое насчет органов управления и режимов двигателя. Странно сказать, но, поднявшись в воздух, пролетая над автостоянками, химическими заводами и резервуарами, окружающими аэропорт, я все еще не имел ни малейшего представления, куда же мне теперь направиться. Я прекрасно понимал, что скоро меня поймают и обвинят в покушении на жизнь своей сожительницы и в последующем похищении «Сессны».
Забыв убрать закрылки, я никак не мог набрать высоту, но это было ничего, мне всегда нравилась идея бреющего полета. Уже в пяти милях к югу от аэропорта мотор начал перегреваться. Через несколько секунд он загорелся и наполнил кабину едким дымом. Подо мной проплывал мирный прибрежный городок, уютно втиснувший свои обсаженные деревьями улицы и торговый центр в широкую речную излуку. Там была киностудия, филиал всемирной фабрики грез, я видел на лужайке операторов, возившихся со своими камерами. Рядом с брезентовой декорацией, изображавшей замаскированный ангар, стояло с дюжину допотопных бипланов, актеры в кожаном летном обмундировании Первой мировой войны поднимали защитные очки и смотрели на мой самолетик, тащивший за собой огромный шлейф дыма. Человек, стоявший на верхней площадке металлической вышки, махал мне своим мегафоном, словно намереваясь вписать меня в снимаемый фильм.
К этому времени горящее масло, проникшее в кабину, уже обжигало мне лицо и руки. Я решил посадить самолет на реку – лучше уж утонуть, чем сгореть заживо. В полумиле впереди, за теннисными кортами, парком с мертвыми черными вязами и большим тюдоровским особняком, начиналась лужайка, спускавшаяся прямо к реке.
Уже на подлете к парку у меня загорелись ботинки. Пары гликоля заполняли штанины комбинезона, обжигая мне ноги и грозя на корню испечь мои яйца. Слева и справа замелькали верхушки деревьев. Затем шасси начало срубать ветки вязов; черные кроны взрывались стаями вспугнутых скворцов. Штурвал вырвался из моих рук. Река бросилась мне в лицо, я отчаянно закричал, и тут же зацепившаяся хвостом за сучья, разваливающаяся на куски машина врезалась в воду. Кабина мгновенно заполнилась паром, горячие брызги хлестали меня по лицу. Привязные ремни врезались мне в грудь, моя голова ударилась о дверцу, но все это без малейшего ощущения боли, словно мое тело принадлежало не мне, а кому-то иному.
И все же я абсолютно уверен, что ни на секунду не потерял сознания. Самолет сразу же начал тонуть. Пока я пытался отстегнуться, боролся с непривычной пряжкой, черная вода заполнила кабину и жадно взвихрилась вокруг моей груди. Я понимал, что через несколько секунд захлебнусь.
И в этот момент меня посетило видение.
Глава 3
Видение
Самолет лежал, безвольно распластавшись на воде. Над ушедшим в воду мотором поднималось облако пара, ветер потихоньку относил его к берегу. Нос самолета наклонился вперед, и река безразлично плескалась о растрескавшееся лобовое стекло прямо у меня перед лицом. Я расстегнул наконец пряжку и начал уже открывать дверцу, когда все мое внимание переключилось на необычную сцену.
Я словно смотрел на огромную яркую картину, подсвеченную как со стороны беспокойной воды, так и сквозь толщу холста. Поражала невероятная четкость всех деталей. Прямо передо мной, за косо уходящей вверх лужайкой, стоял большой, дерево с камнем, тюдоровский особняк. Люди, наблюдавшие за моими действиями, были похожи на фигуры, изображенные художником на пейзаже, для оживления. Они не двигались, словно завороженные горящим самолетом, который вырвался из ясного послеполуденного неба и упал в воду, чуть не прямо к их ногам.
Хотя мне не приходилось бывать в этом городке – Шеппертоне, судя по тому, что там находилась киностудия, – я был уверен, что узнаю их в лицо и что они киноактеры, отдыхающие между съемками. На переднем плане находилась молоденькая брюнетка в белом лабораторном халате. Она стояла на спускающейся от особняка лужайке и вроде бы играла с тремя маленькими детьми. Дети, двое мальчиков и девочка, сидели на качелях, тесно прижавшись друг к другу, как обезьянки на жердочке, и неуверенно улыбались какой-то забаве, придуманной для них женщиной. Они краешком глаза посматривали на меня; казалось, что они меня знают и давно дожидаются, когда же я плюхнусь на своем самолете в воду для их удовольствия. У младшего из мальчиков были ортопедические протезы; он время от времени опускал взгляд на свои тяжелые ноги и посвистывал, словно подбивал их взбрыкнуть. Второй мальчик – плотный широкоскулый дебил – что-то шептал девочке, очаровательной крошке с бледным личиком и застенчивыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Мечты о полете обуревали меня все больше и больше. Прооколачивавшись несколько недель на наблюдательных площадках, я нашел себе место уборщика. В южной части лондонского аэропорта был сектор, отведенный для легкомоторных самолетов. Я проводил свое свободное время в стояночных ангарах, на пилотских сиденьях усталых изящных машин – овеществленных символов полета, пробуждавших в моем мозгу новые и новые видения. И вот однажды, движимый логикой своей мечты, я решил, что полечу.
Так началась моя настоящая жизнь.
Кроме того, вне зависимости от всех моих побуждений, тем утром я был совершенно выбит из колеи одним неприятным эпизодом. Лежа в постели и глядя, как одевается моя сожительница, я вдруг захотел ее обнять. Ее униформа была украшена летной символикой, и мне всегда нравилось смотреть, как она наряжается в этот гротескный костюм. И вот, прижав ее плечи к своей груди, я неожиданно осознал, что мною движет не нежное чувство, а острая необходимость раздавить ее, раздавить в самом буквальном смысле, убрать из жизни. Вспоминается лампа с прикроватной тумбочки, сшибленная ее взметнувшейся рукой. Она колотила меня по лицу маленькими, твердыми кулаками, я же упорно продолжал душить ее в объятиях. И только когда девушка обмякла у моих ног, я с ужасом осознал, что вот сейчас, секунду назад, собирался убить ее, убить совершенно бесстрастно, без гнева и ненависти.
Потом, уже в кабине «Сессны», завороженно слушая, как чихает и рокочет пробуждающийся к жизни мотор, я понял, что не хотел сделать ей ничего дурного. Но в то же самое время я вспоминал выражение тупого ужаса на вывернутом кверху лице и почти не сомневался, что она заявит на меня в полицию. Проскользнув в каком-то футе от ждущего заправки авиалайнера, я взлетел с одной из стояночных полос. Я много раз наблюдал, как механики запускают моторы, и иногда напрашивался посидеть в кабине, когда они выруливали машины на новое место. Среди механиков попадались и квалифицированные пилоты, они рассказали мне все самое необходимое насчет органов управления и режимов двигателя. Странно сказать, но, поднявшись в воздух, пролетая над автостоянками, химическими заводами и резервуарами, окружающими аэропорт, я все еще не имел ни малейшего представления, куда же мне теперь направиться. Я прекрасно понимал, что скоро меня поймают и обвинят в покушении на жизнь своей сожительницы и в последующем похищении «Сессны».
Забыв убрать закрылки, я никак не мог набрать высоту, но это было ничего, мне всегда нравилась идея бреющего полета. Уже в пяти милях к югу от аэропорта мотор начал перегреваться. Через несколько секунд он загорелся и наполнил кабину едким дымом. Подо мной проплывал мирный прибрежный городок, уютно втиснувший свои обсаженные деревьями улицы и торговый центр в широкую речную излуку. Там была киностудия, филиал всемирной фабрики грез, я видел на лужайке операторов, возившихся со своими камерами. Рядом с брезентовой декорацией, изображавшей замаскированный ангар, стояло с дюжину допотопных бипланов, актеры в кожаном летном обмундировании Первой мировой войны поднимали защитные очки и смотрели на мой самолетик, тащивший за собой огромный шлейф дыма. Человек, стоявший на верхней площадке металлической вышки, махал мне своим мегафоном, словно намереваясь вписать меня в снимаемый фильм.
К этому времени горящее масло, проникшее в кабину, уже обжигало мне лицо и руки. Я решил посадить самолет на реку – лучше уж утонуть, чем сгореть заживо. В полумиле впереди, за теннисными кортами, парком с мертвыми черными вязами и большим тюдоровским особняком, начиналась лужайка, спускавшаяся прямо к реке.
Уже на подлете к парку у меня загорелись ботинки. Пары гликоля заполняли штанины комбинезона, обжигая мне ноги и грозя на корню испечь мои яйца. Слева и справа замелькали верхушки деревьев. Затем шасси начало срубать ветки вязов; черные кроны взрывались стаями вспугнутых скворцов. Штурвал вырвался из моих рук. Река бросилась мне в лицо, я отчаянно закричал, и тут же зацепившаяся хвостом за сучья, разваливающаяся на куски машина врезалась в воду. Кабина мгновенно заполнилась паром, горячие брызги хлестали меня по лицу. Привязные ремни врезались мне в грудь, моя голова ударилась о дверцу, но все это без малейшего ощущения боли, словно мое тело принадлежало не мне, а кому-то иному.
И все же я абсолютно уверен, что ни на секунду не потерял сознания. Самолет сразу же начал тонуть. Пока я пытался отстегнуться, боролся с непривычной пряжкой, черная вода заполнила кабину и жадно взвихрилась вокруг моей груди. Я понимал, что через несколько секунд захлебнусь.
И в этот момент меня посетило видение.
Глава 3
Видение
Самолет лежал, безвольно распластавшись на воде. Над ушедшим в воду мотором поднималось облако пара, ветер потихоньку относил его к берегу. Нос самолета наклонился вперед, и река безразлично плескалась о растрескавшееся лобовое стекло прямо у меня перед лицом. Я расстегнул наконец пряжку и начал уже открывать дверцу, когда все мое внимание переключилось на необычную сцену.
Я словно смотрел на огромную яркую картину, подсвеченную как со стороны беспокойной воды, так и сквозь толщу холста. Поражала невероятная четкость всех деталей. Прямо передо мной, за косо уходящей вверх лужайкой, стоял большой, дерево с камнем, тюдоровский особняк. Люди, наблюдавшие за моими действиями, были похожи на фигуры, изображенные художником на пейзаже, для оживления. Они не двигались, словно завороженные горящим самолетом, который вырвался из ясного послеполуденного неба и упал в воду, чуть не прямо к их ногам.
Хотя мне не приходилось бывать в этом городке – Шеппертоне, судя по тому, что там находилась киностудия, – я был уверен, что узнаю их в лицо и что они киноактеры, отдыхающие между съемками. На переднем плане находилась молоденькая брюнетка в белом лабораторном халате. Она стояла на спускающейся от особняка лужайке и вроде бы играла с тремя маленькими детьми. Дети, двое мальчиков и девочка, сидели на качелях, тесно прижавшись друг к другу, как обезьянки на жердочке, и неуверенно улыбались какой-то забаве, придуманной для них женщиной. Они краешком глаза посматривали на меня; казалось, что они меня знают и давно дожидаются, когда же я плюхнусь на своем самолете в воду для их удовольствия. У младшего из мальчиков были ортопедические протезы; он время от времени опускал взгляд на свои тяжелые ноги и посвистывал, словно подбивал их взбрыкнуть. Второй мальчик – плотный широкоскулый дебил – что-то шептал девочке, очаровательной крошке с бледным личиком и застенчивыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55