да вот погоди, ты опять мне ее споешь. А что, Торопушка, кажись, в этой же песне поется:
И туда, где мы живем,
Нет проходу, ни дороженьки,
Нет ни следа,
Ни тропиночки…
– Да, боярин, – отвечал Тороп, оправясь от первого замешательства, – и покойный мой дедушка так певал эту песню.
– Твой дедушка? Вот что! А я думал, что ты сам ее сложил.
– Куда мне! Будет с меня и того, что чужие песни пою. Только, воля твоя, боярин, я эту песню перед тобой никогда не певал.
– И, что ты, Торопушка! Да не сам ли ты сейчас сказывал Буслаевне…
– Ну да, боярин, чтоб как-нибудь от нее отвязаться: пристала как ножом к горлу: «Спой нам ту песенку, что хвалил его милость, господин Вышата; спой да спой!» А голос-то такой мудреный – с раскатами да с вычурами – а у меня сегодня в горле словно клин стоит – всю ночь не мог откашляться.
– Ну, брат Тороп, – прервал с насмешливою улыбкою Вышата, – умен ты! Что и говорить, за словом в карман не полезешь и поговорок много знаешь; а, знать, одну позабыл.
– Какую, боярин?
– А вот какую: «Как лисе ни хитровать, а западни не миновать». Ступай-ка, любезный, ступай, добро! – прибавил ключник, вталкивая Торопа в растворенные двери избы, к которой они подошли.
«Ох, плохо дело!» – подумал Тороп, входя в обширный покой, едва освещаемый двумя узкими окнами с толстыми железными решетками. Он поглядел вокруг себя: по стенам были развешаны такие украшения, что бедного Торопа морозом подрало по коже. В самой средине потолка ввинчено было кольцо, а в кольце продета веревка; человек пять служителей толпились в одном углу; впереди всех стоял урод Садко; он смотрит на Торопа и ухмыляется. «Ох, плохо дело!»
– Ну, мое дитятко милое, – сказал Вышата, садясь на скамью, – не все сказки рассказывать: поговорим-ка теперь дело. Мне надо кой о чем тебя расспросить; а ты смотри, любезный, не вертись, не бормочи, не отнекивайся; а отвечай правду, ладно, чинно и без запинки.
– Что прикажешь, боярин? – сказал Тороп. – Я рад на все отвечать.
– То-то же, голубчик! Скажешь правду, не узнаешь лиха; станешь запираться да как заяц по сугробу петли кидать, так и сам в петлю попадешься. Ну, говори же, да говори без утайки: где Всеслав?
– Не знаю, боярин!..
– Не знаешь?.. Эй, ребята, захлестните-ка петлю на веревке!.. Да надежна ли она?
– Небось, боярин, хоть кого сдержит! – пропищал безобразный Садко.
– Так ты подлинно не знаешь, – продолжал Вышата, – где теперь бывший великокняжеский отрок Всеслав?
– Знать не знаю, ведать не ведаю.
– И, полно прикидываться, голубчик! Давно ли ты пел, что он теперь
За горами, за долами,
За глубокими оврагами…
– Да ведь это песня, боярин…
– И хоть близко отсюда, – продолжал Вышата, не слушая Торопа, – а как будто бы живет за тридесять земель.
– За тридевять не за тридевять, боярин, а если он в самом деле бежал к печенегам…
– До печенегов далеко, Торопушка, можно и поближе спрятаться. Послушай, Голован, не губи сам себя! Ты парень умный – неужли-то в самом деле ты думаешь, что отделаешься от меня одними балясами? Добро бы еще ты был, как прежде, в услужении у верховного жреца Богомила, а теперь какая за тебя заступа? Ты, не сказав доброго слова дал от него тягу: так он же мне спасибо скажет, если я тебя хоть живого в гроб заколочу. Эх, Торопушка, не дури! Сам дал маху, так и пеняй на себя; а сказки-то мне не рассказывай. Ну, говори же, где Всеслав?
– Знать не знаю, ведать не ведаю.
– Не знаешь, так я тебе скажу: он теперь в лесу за Почайною, да только один; а леший-то в овчинной шапке теперь с нами. Ну, не так ли?
– Не знаю, боярин! Я и в толк не возьму, что изволишь говорить.
– Эге, брат! Так ты, видно, упрямого десятка? Да я и сам человек не больно сговорчивый. Эй, ребята, накиньте-ка ему петлю на шею!
– Постойте, братцы! – сказал Садко. – Не гневайся, боярин, а позволь мне слово вымолвить?
– Ну, говори!
– Вот изволишь видеть: или этот скоморох обманывает твою милость, или говорит правду. Если он точно знает, где Всеслав, да запирается, так повесить его мало; если же он доподлинно этого не ведает, так за что же мы его повесим? Хоть он и гудошник проклятый, а все ведь не собака.
– Так что ж, по-твоему, с ним делать?
– А вот что, боярин. Прикажи прежде сделать ему пристрастный допрос: батогами, плетьми, другим прочим, холодной водицы на темя полить, так, глядишь, он что-нибудь и сболтнет; а коли не скажет ничего, так за что ж нам губить его душу? Вели его свести на зады да зарыть живого в землю – пускай себе умирает своею смертью.
– А что ты думаешь, и впрямь! – сказал Вышата. – Да нет, мне некогда с ним долго-то возиться!.. Слушай, Голован, в последний раз – признавайся!.. Ну, что молчишь?.. Ведь я и без тебя знаю, где найти Всеслава, а хочу только чтоб ты мне всю правду сказал… Что ж, любезный, иль у тебя язык отнялся? Не говоришь?.. Ну, брат, пеняй сам на себя!.. Ребята, втяните-ка его кверху!.. Ну, что стали, проворней!
– Сейчас, боярин! – сказал Садко, накидывая петлю шею бедного Торопа. – Сейчас!.. А право, лучше бы по-моему…
– Постоите! – закричал Тороп в то время, как двое слуг начали уже тянуть за другой конец веревки.
– Ага, братец, заговорил! – сказал Вышата. – Ну что?
– Да что, боярин! Если вы не шутя хотите меня повесить, так делать нечего, пришлось говорить правду.
– То-то же, Торопушка, к чему упрямился?
– И то сказать, боярин, что, в самом деле, ведь не господин же он мой: за что мне за него умирать?
– Вестимо, Торопушка! Снимите с него петлю-то… Иль нет, постойте на часок. Коли ты знаешь, где спрятался Всеслав, так сделай милость, любезный, не откажись, доведи уж до него.
– Как, боярин, довести до него?
– Ну да! Говорят, что без проводника никак не дойдешь до Чертова Городища: так уж сослужи мне и эту службу, Торопушка.
– Да я, боярин, и сам дороги туда не знаю.
– Полно, голубчик, не упрямься! Коли тебя из чести просят…
– Право, не знаю.
– Экий ты какой! Ну, если не знаешь, так делать нечего. Эй, ребята, принимайтесь-ка за веревку!
– Знаю, знаю! – закричал Тороп.
– Вот так-то лучше! Ну, добро, снимите с него петлю. Послушай, Голован, завтра чем свет ты пойдешь с воинами на Почайну. Мне сказывали, что около Чертова Городища такая трясина, что как раз по уши втюришься. Смотри, Тороп: если кто-нибудь из них завязнет, так тебя пошлют его вытаскивать. Садко, запри покамест нашего гостя в пустой подвал, а чтоб ему не было скучно, дайте ему гудок: пусть он себе на просторе потешается. Э, чуть было не забыл! Ведь ты, Торопушка, любишь выпить, так поставьте ему добрую кружку воды, да смотрите – не колодезной: для милого дружка можно и речной не пожалеть.
– Ну-ка, господин скоморох, – сказал Садко, – милости просим за мною. Я отведу тебе знатный ночлег: и свежо, и прохладно; сядешь хорошо, ляжешь ладно: и солома есть и кирпичик под голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
И туда, где мы живем,
Нет проходу, ни дороженьки,
Нет ни следа,
Ни тропиночки…
– Да, боярин, – отвечал Тороп, оправясь от первого замешательства, – и покойный мой дедушка так певал эту песню.
– Твой дедушка? Вот что! А я думал, что ты сам ее сложил.
– Куда мне! Будет с меня и того, что чужие песни пою. Только, воля твоя, боярин, я эту песню перед тобой никогда не певал.
– И, что ты, Торопушка! Да не сам ли ты сейчас сказывал Буслаевне…
– Ну да, боярин, чтоб как-нибудь от нее отвязаться: пристала как ножом к горлу: «Спой нам ту песенку, что хвалил его милость, господин Вышата; спой да спой!» А голос-то такой мудреный – с раскатами да с вычурами – а у меня сегодня в горле словно клин стоит – всю ночь не мог откашляться.
– Ну, брат Тороп, – прервал с насмешливою улыбкою Вышата, – умен ты! Что и говорить, за словом в карман не полезешь и поговорок много знаешь; а, знать, одну позабыл.
– Какую, боярин?
– А вот какую: «Как лисе ни хитровать, а западни не миновать». Ступай-ка, любезный, ступай, добро! – прибавил ключник, вталкивая Торопа в растворенные двери избы, к которой они подошли.
«Ох, плохо дело!» – подумал Тороп, входя в обширный покой, едва освещаемый двумя узкими окнами с толстыми железными решетками. Он поглядел вокруг себя: по стенам были развешаны такие украшения, что бедного Торопа морозом подрало по коже. В самой средине потолка ввинчено было кольцо, а в кольце продета веревка; человек пять служителей толпились в одном углу; впереди всех стоял урод Садко; он смотрит на Торопа и ухмыляется. «Ох, плохо дело!»
– Ну, мое дитятко милое, – сказал Вышата, садясь на скамью, – не все сказки рассказывать: поговорим-ка теперь дело. Мне надо кой о чем тебя расспросить; а ты смотри, любезный, не вертись, не бормочи, не отнекивайся; а отвечай правду, ладно, чинно и без запинки.
– Что прикажешь, боярин? – сказал Тороп. – Я рад на все отвечать.
– То-то же, голубчик! Скажешь правду, не узнаешь лиха; станешь запираться да как заяц по сугробу петли кидать, так и сам в петлю попадешься. Ну, говори же, да говори без утайки: где Всеслав?
– Не знаю, боярин!..
– Не знаешь?.. Эй, ребята, захлестните-ка петлю на веревке!.. Да надежна ли она?
– Небось, боярин, хоть кого сдержит! – пропищал безобразный Садко.
– Так ты подлинно не знаешь, – продолжал Вышата, – где теперь бывший великокняжеский отрок Всеслав?
– Знать не знаю, ведать не ведаю.
– И, полно прикидываться, голубчик! Давно ли ты пел, что он теперь
За горами, за долами,
За глубокими оврагами…
– Да ведь это песня, боярин…
– И хоть близко отсюда, – продолжал Вышата, не слушая Торопа, – а как будто бы живет за тридесять земель.
– За тридевять не за тридевять, боярин, а если он в самом деле бежал к печенегам…
– До печенегов далеко, Торопушка, можно и поближе спрятаться. Послушай, Голован, не губи сам себя! Ты парень умный – неужли-то в самом деле ты думаешь, что отделаешься от меня одними балясами? Добро бы еще ты был, как прежде, в услужении у верховного жреца Богомила, а теперь какая за тебя заступа? Ты, не сказав доброго слова дал от него тягу: так он же мне спасибо скажет, если я тебя хоть живого в гроб заколочу. Эх, Торопушка, не дури! Сам дал маху, так и пеняй на себя; а сказки-то мне не рассказывай. Ну, говори же, где Всеслав?
– Знать не знаю, ведать не ведаю.
– Не знаешь, так я тебе скажу: он теперь в лесу за Почайною, да только один; а леший-то в овчинной шапке теперь с нами. Ну, не так ли?
– Не знаю, боярин! Я и в толк не возьму, что изволишь говорить.
– Эге, брат! Так ты, видно, упрямого десятка? Да я и сам человек не больно сговорчивый. Эй, ребята, накиньте-ка ему петлю на шею!
– Постойте, братцы! – сказал Садко. – Не гневайся, боярин, а позволь мне слово вымолвить?
– Ну, говори!
– Вот изволишь видеть: или этот скоморох обманывает твою милость, или говорит правду. Если он точно знает, где Всеслав, да запирается, так повесить его мало; если же он доподлинно этого не ведает, так за что же мы его повесим? Хоть он и гудошник проклятый, а все ведь не собака.
– Так что ж, по-твоему, с ним делать?
– А вот что, боярин. Прикажи прежде сделать ему пристрастный допрос: батогами, плетьми, другим прочим, холодной водицы на темя полить, так, глядишь, он что-нибудь и сболтнет; а коли не скажет ничего, так за что ж нам губить его душу? Вели его свести на зады да зарыть живого в землю – пускай себе умирает своею смертью.
– А что ты думаешь, и впрямь! – сказал Вышата. – Да нет, мне некогда с ним долго-то возиться!.. Слушай, Голован, в последний раз – признавайся!.. Ну, что молчишь?.. Ведь я и без тебя знаю, где найти Всеслава, а хочу только чтоб ты мне всю правду сказал… Что ж, любезный, иль у тебя язык отнялся? Не говоришь?.. Ну, брат, пеняй сам на себя!.. Ребята, втяните-ка его кверху!.. Ну, что стали, проворней!
– Сейчас, боярин! – сказал Садко, накидывая петлю шею бедного Торопа. – Сейчас!.. А право, лучше бы по-моему…
– Постоите! – закричал Тороп в то время, как двое слуг начали уже тянуть за другой конец веревки.
– Ага, братец, заговорил! – сказал Вышата. – Ну что?
– Да что, боярин! Если вы не шутя хотите меня повесить, так делать нечего, пришлось говорить правду.
– То-то же, Торопушка, к чему упрямился?
– И то сказать, боярин, что, в самом деле, ведь не господин же он мой: за что мне за него умирать?
– Вестимо, Торопушка! Снимите с него петлю-то… Иль нет, постойте на часок. Коли ты знаешь, где спрятался Всеслав, так сделай милость, любезный, не откажись, доведи уж до него.
– Как, боярин, довести до него?
– Ну да! Говорят, что без проводника никак не дойдешь до Чертова Городища: так уж сослужи мне и эту службу, Торопушка.
– Да я, боярин, и сам дороги туда не знаю.
– Полно, голубчик, не упрямься! Коли тебя из чести просят…
– Право, не знаю.
– Экий ты какой! Ну, если не знаешь, так делать нечего. Эй, ребята, принимайтесь-ка за веревку!
– Знаю, знаю! – закричал Тороп.
– Вот так-то лучше! Ну, добро, снимите с него петлю. Послушай, Голован, завтра чем свет ты пойдешь с воинами на Почайну. Мне сказывали, что около Чертова Городища такая трясина, что как раз по уши втюришься. Смотри, Тороп: если кто-нибудь из них завязнет, так тебя пошлют его вытаскивать. Садко, запри покамест нашего гостя в пустой подвал, а чтоб ему не было скучно, дайте ему гудок: пусть он себе на просторе потешается. Э, чуть было не забыл! Ведь ты, Торопушка, любишь выпить, так поставьте ему добрую кружку воды, да смотрите – не колодезной: для милого дружка можно и речной не пожалеть.
– Ну-ка, господин скоморох, – сказал Садко, – милости просим за мною. Я отведу тебе знатный ночлег: и свежо, и прохладно; сядешь хорошо, ляжешь ладно: и солома есть и кирпичик под голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85