Он запел:
Зову тебя, Рикмора тень,
Из лона неги, наслажденья!
Приди, оставь Асгарда сень,
И, как порывы вдохновенья,
Ты овладей мой душой;
Зажги восторга огнь священный
В моей груди! Да голос мой,
Твоею славой вдохновенный,
Вновь передаст ее векам!
Да песнь игривая прольется
Рекой восторга по струнам
И, легкокрылая, несется
От нас к грядущим временам;
И там бессмертною хвалою
Рикмора память осенит,
И повесть скальда затвердит
Потомство шумною толпою!
Певец остановился. Дико зазвучали струны его арфы, и он запел снова:
Средь утесов и скал
Древний замок стоял
И меж ими казался скалою.
Стен зубчатых ряды,
Рвы, потоки, сады
Расстилал он над их головою.
Как венец диких гор,
Окружал замок бор
Вековых дерев сумрачных строем.
И могуч и велик,
Неприступен и дик
Был он сенью бестрепетным воям.
И в нем скальдов хвала
Неотступно жила,
Прославляя двух витязей младость.
Их вскормила война:
Как подруга, она
Составляла их шумную радость.
Был Рикмор их отец;
Славы громкой венец,
Соплетенный бессмертной хвалою.
Уж носил много лет,
И давно целый свет
Прогремел: «Честь и слава герою!»
Кто видал, чтобы он
Был когда побежден
Иль оставил кровавое поле?
Его спутником – честь,
За обиду ей – месть!
И народам закон – его воля!
Из стран дальних, чужих
Толпы воев младых
Удивленье им в дань приносили.
Но не славой одной, –
Увлекаясь красой,
Они в замок Рикмора спешили.
В нем Едвина, краше славы
И пленительней побед:
Как бессмертье, величава,
Как Одена вечный свет,
Неизменной красотою
Средь семьи своей цвела,
И всех витязей толпою
В замок отческий влекла.
Но давно душа неясно
Про любовь шепнула ей:
Витязь юный и прекрасный
Был давно ей всех милей.
И, по струнам ударяя,
Скальды им хвалу гремят;
Ходит чаша круговая,
В замке пиршества шумят.
Как внезапною порой
Приспел витязь другой
И пленился Едвины красой;
И в безумстве, влюблен,
Ее требовал он,
И ответом был смех над мольбой.
И не снес он отказ:
Еще день не погас
И шум пиршеств в замке носился,
Как с дружиной своей,
Вихрей бурных быстрей,
В него силой витязь вломился.
И пожар запылал. Под ударами пал
Сам Рикмор, лютой смертью томимый;
Взор последний очей
Зрел смерть милых детей.
И позор его дщери любимой!
Фенкал остановился. Устремив испытующий взор на бледное чело Рогнеды, протяжно и с горькою укоризною, которая отзывалась в каждом звуке его голоса, он запел снова:
Еще замок пылал,
Еще старец стонал,
Еще кровь родных братьев дымилась,
Как убийца, в крови,
Дал обет ей любви, –
И Едвина ему покорилась.
– Перестань, перестань, Фенкал! – вскричала Рогнеда. – Ужасны твои песни! Они тошнее для меня погребальных воплей. О, какой палящий яд проливают они в мою душу!
– Если ты, супруга Владимира, – сказал Фенкал, – боишься слышать, как проклятие скальда гремит над главою убийцы Рикмора и несчастных юношей, сыновей его, то я не буду продолжать моей песни, а спою тебе, когда хочешь, о пирах Одена, о его надоблачных чертогах и беспредельном веселии знаменитых скандинавских витязей, с честью и славою умерших на поле битвы.
Рогнеда, в знак согласия, наклонила свою голову и Фенкал запел:
Шумно пируют в чертогах Одена,
Славой взлелеяны, витязей сонмы;
Вечность им радостный пир;
Роскошь Астарда им служит приютом;
Все в нем подвластно бессмертных желанью:
Брань, и победа, и мир!
Легкие тени валькирий прекрасных
Мед им подносят; в пирах их веселых
Скальды хвалу им гласят;
В вечных садах благовонных Валгалы
К славе им битва вновь путь открывает
Песни победы звучат!
Иль невредимые в битвах кровавых.
Бьются, ласкаемы вечной победой;
Слава за ними летит.
Или пируют в радостях шумных;
Кубки их полны вином наслажденья,
Пир их весельем кипит!
Но три тени бесприютные
Среди веселья грустят,
Даже радости минутные
Их тоски не усладят!
Их обходит чаша полная,
Их оружье не звучит,
Вечна их тоска безмолвная,
Слава дел их не гремит.
На страданья обреченные,
На презренье и позор,
То три тени неотмщенные:
Братья девы и Рикмор!
– Как, – вскричала Рогнеда, – их позор должен продлиться?..
– До тех пор, – прервал Фенкал, – пока они останутся неотмщенными: таков закон Одена. Но дослушай мою песню.
И вдруг по чертогам таинственный свет
Разлился блаженства рекою.
Покрытый весь славой, весь в блеске побед.
Предстал сам Оден пред толпою.
«Восстаньте вы, тени! Внимай мне, Рикмор! –
Он рек. – Вас уж месть осенила,
И злодея в крови твой бывший позор
Дочь нежная славно омыла.
Гордись и блаженствуй, счастливый отец!
Вы ж, скальды, плетите Едвине венец!»
Бессмертные скальды
Ударили в струны
И славу запели
Едвине младой!
Певец умолк. Неподвижные взоры Рогнеды горели каким-то диким огнем, ее посиневшие губы дрожали, грудь сильно волновалась.
– Итак, Едвина отмстила за своего отца и братьев? – промолвила она прерывающимся голосом.
– Да, Рогнеда! – отвечал Фенкал. – Она свершила кровавую тризну, заповеданную Оденом; и никогда имя Едвины, искупившей от вечного позора тени отца и братьев, не исчезнет из памяти людей; оно принадлежит нам, оно живет и будет вечно жить в песнях моей родины, и даже отдаленные лохлинские барды поют о подвиге знаменитой скандинавской жены; и, внимая их песням, девы Морвена благословляют имя Едвины. Но ты не слушаешь речей моих, – промолвил скальд, – ты смотришь на этот нож, – продолжал он, вынимая из-за пояса богато украшенный засапожник. – Я вижу, ты узнала его!.. Да, Рогнеда, он подарен мне Владимиром и некогда принадлежал отцу твоему.
– Отцу моему?
– Посмотри, – продолжал Фенкал, – на это закаленное железо. О, никогда не излечались раны, им нанесенные. Удостой, Рогнеда, принять от меня этот дар – это наследие отца твоего. Пусть хотя этот нож напоминает тебе, что ты дочь злополучного Рогвольда… Но я вижу, – прибавил Фенкал с горькою усмешкою, заметив нерешимость Рогнеды, – великая княгиня Киевская отвергает дар бедного певца…
– Нет, нет, – вскричала Рогнеда, – подай мне этот нож!.. Благодарю тебя, Фенкал… О, благодарю тебя, мой единоземец!.. Теперь ступай; ты не напрасно пел мне свои песни… Прощай!
Скальд молча поклонился и вышел вон из терема.
– Ступайте и вы, – продолжала Рогнеда, обращаясь к своим прислужницам, – оставьте меня одну… я хочу успокоиться…
– Что это, матушка наша, с тобой сделалось? – сказала мамушка Богорисовна, поглядев с робостью на Рогнеду. – Ясные очи твои совсем помутились, на тебе лица вовсе нет.
– Да… мне нужно отдохнуть, я хочу остаться одна… Ступайте!
– Так не прикажешь ли раздеть себя?
– Нет, нет! Оставьте меня.
Богорисовна и Мирослава молча поклонились Рогнеде, посмотрели с беспокойством друг на друга и, покачивая печально головами, вышли из опочивальни великой княгини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Зову тебя, Рикмора тень,
Из лона неги, наслажденья!
Приди, оставь Асгарда сень,
И, как порывы вдохновенья,
Ты овладей мой душой;
Зажги восторга огнь священный
В моей груди! Да голос мой,
Твоею славой вдохновенный,
Вновь передаст ее векам!
Да песнь игривая прольется
Рекой восторга по струнам
И, легкокрылая, несется
От нас к грядущим временам;
И там бессмертною хвалою
Рикмора память осенит,
И повесть скальда затвердит
Потомство шумною толпою!
Певец остановился. Дико зазвучали струны его арфы, и он запел снова:
Средь утесов и скал
Древний замок стоял
И меж ими казался скалою.
Стен зубчатых ряды,
Рвы, потоки, сады
Расстилал он над их головою.
Как венец диких гор,
Окружал замок бор
Вековых дерев сумрачных строем.
И могуч и велик,
Неприступен и дик
Был он сенью бестрепетным воям.
И в нем скальдов хвала
Неотступно жила,
Прославляя двух витязей младость.
Их вскормила война:
Как подруга, она
Составляла их шумную радость.
Был Рикмор их отец;
Славы громкой венец,
Соплетенный бессмертной хвалою.
Уж носил много лет,
И давно целый свет
Прогремел: «Честь и слава герою!»
Кто видал, чтобы он
Был когда побежден
Иль оставил кровавое поле?
Его спутником – честь,
За обиду ей – месть!
И народам закон – его воля!
Из стран дальних, чужих
Толпы воев младых
Удивленье им в дань приносили.
Но не славой одной, –
Увлекаясь красой,
Они в замок Рикмора спешили.
В нем Едвина, краше славы
И пленительней побед:
Как бессмертье, величава,
Как Одена вечный свет,
Неизменной красотою
Средь семьи своей цвела,
И всех витязей толпою
В замок отческий влекла.
Но давно душа неясно
Про любовь шепнула ей:
Витязь юный и прекрасный
Был давно ей всех милей.
И, по струнам ударяя,
Скальды им хвалу гремят;
Ходит чаша круговая,
В замке пиршества шумят.
Как внезапною порой
Приспел витязь другой
И пленился Едвины красой;
И в безумстве, влюблен,
Ее требовал он,
И ответом был смех над мольбой.
И не снес он отказ:
Еще день не погас
И шум пиршеств в замке носился,
Как с дружиной своей,
Вихрей бурных быстрей,
В него силой витязь вломился.
И пожар запылал. Под ударами пал
Сам Рикмор, лютой смертью томимый;
Взор последний очей
Зрел смерть милых детей.
И позор его дщери любимой!
Фенкал остановился. Устремив испытующий взор на бледное чело Рогнеды, протяжно и с горькою укоризною, которая отзывалась в каждом звуке его голоса, он запел снова:
Еще замок пылал,
Еще старец стонал,
Еще кровь родных братьев дымилась,
Как убийца, в крови,
Дал обет ей любви, –
И Едвина ему покорилась.
– Перестань, перестань, Фенкал! – вскричала Рогнеда. – Ужасны твои песни! Они тошнее для меня погребальных воплей. О, какой палящий яд проливают они в мою душу!
– Если ты, супруга Владимира, – сказал Фенкал, – боишься слышать, как проклятие скальда гремит над главою убийцы Рикмора и несчастных юношей, сыновей его, то я не буду продолжать моей песни, а спою тебе, когда хочешь, о пирах Одена, о его надоблачных чертогах и беспредельном веселии знаменитых скандинавских витязей, с честью и славою умерших на поле битвы.
Рогнеда, в знак согласия, наклонила свою голову и Фенкал запел:
Шумно пируют в чертогах Одена,
Славой взлелеяны, витязей сонмы;
Вечность им радостный пир;
Роскошь Астарда им служит приютом;
Все в нем подвластно бессмертных желанью:
Брань, и победа, и мир!
Легкие тени валькирий прекрасных
Мед им подносят; в пирах их веселых
Скальды хвалу им гласят;
В вечных садах благовонных Валгалы
К славе им битва вновь путь открывает
Песни победы звучат!
Иль невредимые в битвах кровавых.
Бьются, ласкаемы вечной победой;
Слава за ними летит.
Или пируют в радостях шумных;
Кубки их полны вином наслажденья,
Пир их весельем кипит!
Но три тени бесприютные
Среди веселья грустят,
Даже радости минутные
Их тоски не усладят!
Их обходит чаша полная,
Их оружье не звучит,
Вечна их тоска безмолвная,
Слава дел их не гремит.
На страданья обреченные,
На презренье и позор,
То три тени неотмщенные:
Братья девы и Рикмор!
– Как, – вскричала Рогнеда, – их позор должен продлиться?..
– До тех пор, – прервал Фенкал, – пока они останутся неотмщенными: таков закон Одена. Но дослушай мою песню.
И вдруг по чертогам таинственный свет
Разлился блаженства рекою.
Покрытый весь славой, весь в блеске побед.
Предстал сам Оден пред толпою.
«Восстаньте вы, тени! Внимай мне, Рикмор! –
Он рек. – Вас уж месть осенила,
И злодея в крови твой бывший позор
Дочь нежная славно омыла.
Гордись и блаженствуй, счастливый отец!
Вы ж, скальды, плетите Едвине венец!»
Бессмертные скальды
Ударили в струны
И славу запели
Едвине младой!
Певец умолк. Неподвижные взоры Рогнеды горели каким-то диким огнем, ее посиневшие губы дрожали, грудь сильно волновалась.
– Итак, Едвина отмстила за своего отца и братьев? – промолвила она прерывающимся голосом.
– Да, Рогнеда! – отвечал Фенкал. – Она свершила кровавую тризну, заповеданную Оденом; и никогда имя Едвины, искупившей от вечного позора тени отца и братьев, не исчезнет из памяти людей; оно принадлежит нам, оно живет и будет вечно жить в песнях моей родины, и даже отдаленные лохлинские барды поют о подвиге знаменитой скандинавской жены; и, внимая их песням, девы Морвена благословляют имя Едвины. Но ты не слушаешь речей моих, – промолвил скальд, – ты смотришь на этот нож, – продолжал он, вынимая из-за пояса богато украшенный засапожник. – Я вижу, ты узнала его!.. Да, Рогнеда, он подарен мне Владимиром и некогда принадлежал отцу твоему.
– Отцу моему?
– Посмотри, – продолжал Фенкал, – на это закаленное железо. О, никогда не излечались раны, им нанесенные. Удостой, Рогнеда, принять от меня этот дар – это наследие отца твоего. Пусть хотя этот нож напоминает тебе, что ты дочь злополучного Рогвольда… Но я вижу, – прибавил Фенкал с горькою усмешкою, заметив нерешимость Рогнеды, – великая княгиня Киевская отвергает дар бедного певца…
– Нет, нет, – вскричала Рогнеда, – подай мне этот нож!.. Благодарю тебя, Фенкал… О, благодарю тебя, мой единоземец!.. Теперь ступай; ты не напрасно пел мне свои песни… Прощай!
Скальд молча поклонился и вышел вон из терема.
– Ступайте и вы, – продолжала Рогнеда, обращаясь к своим прислужницам, – оставьте меня одну… я хочу успокоиться…
– Что это, матушка наша, с тобой сделалось? – сказала мамушка Богорисовна, поглядев с робостью на Рогнеду. – Ясные очи твои совсем помутились, на тебе лица вовсе нет.
– Да… мне нужно отдохнуть, я хочу остаться одна… Ступайте!
– Так не прикажешь ли раздеть себя?
– Нет, нет! Оставьте меня.
Богорисовна и Мирослава молча поклонились Рогнеде, посмотрели с беспокойством друг на друга и, покачивая печально головами, вышли из опочивальни великой княгини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85