Так, Ах-Мис и он волей случая оказались где-то недалеко от родины их друга. Надо будет отыскать его семью!
– Ты ошибаешься, почтенный На-Цин, – сказал он мягко. – Я много слышал о великом Копане, и у меня был друг родом из этого города. Не приходилось ли тебе встречать молодого купца по имени Укан? Так звали моего, увы, умершего друга.
На-Цин Отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Копан очень велик, и знать всех в нем невозможно. Кроме того, – прибавил он немного смущенно, – я был в Копане всего три раза за всю жизнь. Не так-то часто простой земледелец может бывать там!
– Если мы будем часто ходить в столицу, у нас не останется времени для работы, – неожиданно заговорил старшин сын На-Цина. – А Копан с каждым годом требует все большего и большего! Ткани и пищу для жрецов и знати, рабочие руки для постройки храмов, для воздвижения стел, на которых каждые двадцать лет записываются важнейшие события, о которых мы сами мало что знаем. Кроме, разве что, битв, где убивают нас или убиваем мы… А сколько наших детей увезли в Копан жрецы, чтобы принести их в жертву богам. И все это должны давать мы – подвластные Копану селения…
– Замолчи! Твои неумные и дерзкие речи к добру не приведут, – заворчал старик, испуганно глядя по сторонам.
– Не бойся, отец, нас никто не слышит, а думают так, как я, многие…
– Замолчи, говорю тебе! Вы, юноши, его не слушайте! И не повторяйте его глупых слов. – Старик побледнел, руки у него дрожали, он снова со страхом огляделся: нет ли кого поблизости.
Слова сына На-Цина пришлись по душе Хун-Ахау. Но, пожалев старика и решив, что он еще успеет о многом поговорить с его сыновьями, Хун-Ахау постарался переменить тему.
– Скажи мне, мудрый На-Цин, часто ли бог грома посещает свою купальню и в каком виде он появляется?
– Когда он бывает там и часто ли – этого знать нам не дано. А появляется он там в виде цветущего юноши с нефритовым топором в руке – символом власти, – так говорит наш жрец. А почему ты спрашиваешь об этом? – вдруг насторожился На-Цин. – Ты, может быть, видел его? Нет, этого, конечно, не могло быть, наше божество не захочет явиться чужестранцу!
– Нет, почтенный На-Цин, – успокоил старика с легкой улыбкой Хун-Ахау. – Я никого не видел, да и купальни бога мы не знаем. Мы же никогда не были в этой местности!
– Это хорошо! – глубокомысленно заметил старик. – А то Иш-Кусам прибежала в селение страшно испуганная и сказала мне, что около купальни Тохиля бродят какие-то чужие люди. Я сразу собрал сыновей и отправился разыскивать дерзких нарушителей покоя нашей святыни.
Хун-Ахау отметил про себя, что девушка не призналась старику в том, что произошло около купальни в действительности. И это обрадовало его, словно между ним и Иш-Кусам протянулась какая-то объединяющая их ниточка. А как подходит этой девушке ее имя! Юноша вспомнил ее быстрые, стремительные движения. Действительно, она походила на ласточку!
К концу беседы они вступили в селение. Оно напомнило Хун-Ахау его родную деревню, и сердце мучительно сжалось. В душе каждого человека живет память о родине, тянет его в родные места, как бы хорошо ему ни было на чужбине! Простые хижины, крытые пальмовыми листьями, тропинки, протоптанные босыми ногами среди упрямой травы, казались юноше не только роднее, но и красивее тикальских дворцов и покрытых гладким цементом дорог. Между хижинами сновали маленькие молчаливые собачки – значит, голода здесь давно не было. И Хун-Ахау принял окончательное решение: просить у батаба разрешения остаться здесь, в этом тихом селении, и жить жизнью земледельца, жизнью своих предков. В том, что такое решение придется по душе и Ах-Мису, Хун-Ахау был уверен.
Батаб селения Чаламте, невысокий, тучный, задыхающийся после каждой фразы человек, встретил неожиданно появившихся у него чужеземцев спокойно и приветливо.
Хун-Ахау не хотелось испытывать на прочность эту приветливость или навлечь на себя и своего спутника неудовольствие батаба. Поэтому его повествование о прошлом мало походило на точный отчет. Юноша сообщил Кавоху (так звали батаба), что он и его брат Ах-Мис находились в числе воинов, сопровождавших большой торговый караван, отправившийся из Тикаля на побережье за солью. В горах, ночью, на них напали, караван разграбили, а его тяжело ранили. Брату удалось его спасти и выходить. Они долго скитались в горах, заблудившись. Но потом к ним неожиданно пришла удача: они нашли в русле горной речушки несколько кусков нефрита… Вот самый большой и красивый…
Хун-Ахау вынул из мешка большой кусок нефрита, подал с поклоном Кавоху. Глаза батаба блеснули. Он быстро схватил камень, взвесил его на руке и сказал значительно:
– Теперь я вижу, что вы хорошие люди! Что же вам надо от меня?
Как бы в рассеянности Кавох положил около себя камень, а через секунду задвинул его за спину.
Хун-Ахау понял, что дело сделано. Поверил ли батаб в рассказанную им историю или нет, однако было видно, что расставаться с драгоценным подарком он не собирается. И юноша уже более уверенным голосом попросил правителя селения разрешить им остаться в Чаламте и быть земледельцами. Батаб задумался.
– Хорошо, – затем сказал он. – Пусть будет так. В нашем селении есть одинокий старик Чинаб, потерявший сына. Если он согласится вас усыновить, то все устроится к лучшему. – Кавох повернулся к сыновьям На-Цина, все еще стоявшим около неожиданных гостей: – Пусть кто-нибудь из вас сбегает в поля, разыщет Чинаба и приведет его сюда. Быстро!
Чуэн, младший из братьев, рванулся, как испуганный олень. Батаб проводил его довольным взглядом.
– Меня слушаются без возражений, – сказал он, переводя снова взгляд на лица пришельцев. – Запомните это! Конечно, чтобы вас усыновил Чинаб, требуется согласие членов его рода и совета старейшин нашего поселения, но я думаю, что возражений не будет! – Кавох чуть заметно улыбнулся. – У тебя есть еще нефрит? – спросил он неожиданно Хун-Ахау.
– Да, еще два куска, – ответил юноша.
– Давай их мне, – приказал батаб. – На один мы устроим праздник всему селению, когда вы станете членами рода Чинаба, а другой я буду хранить для тебя в своем доме. Еще настанут времена, когда он тебе понадобится.
Хун-Ахау молча вручил Кавоху оставшиеся куски драгоценного камня. Батаб обратился к Ах-Мису:
– А ты согласен? Почему ты все время молчишь?
Ах-Мис переступил с ноги на ногу, шумно проглотил слюну, вздохнул и наконец сердито ответил:
– За меня говорит мой брат! Раз он сказал, то я согласен!
– А думает за тебя тоже твой брат? – с ехидцей поинтересовался батаб.
– Да! Хун-Ахау думает и за меня, – простодушно ответил Ах-Мис.
– Какое счастье выпало Чинабу! – обратился Кавох к На-Цину. – Сразу два сына, и один из них умный, а другой очень сильный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Ты ошибаешься, почтенный На-Цин, – сказал он мягко. – Я много слышал о великом Копане, и у меня был друг родом из этого города. Не приходилось ли тебе встречать молодого купца по имени Укан? Так звали моего, увы, умершего друга.
На-Цин Отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Копан очень велик, и знать всех в нем невозможно. Кроме того, – прибавил он немного смущенно, – я был в Копане всего три раза за всю жизнь. Не так-то часто простой земледелец может бывать там!
– Если мы будем часто ходить в столицу, у нас не останется времени для работы, – неожиданно заговорил старшин сын На-Цина. – А Копан с каждым годом требует все большего и большего! Ткани и пищу для жрецов и знати, рабочие руки для постройки храмов, для воздвижения стел, на которых каждые двадцать лет записываются важнейшие события, о которых мы сами мало что знаем. Кроме, разве что, битв, где убивают нас или убиваем мы… А сколько наших детей увезли в Копан жрецы, чтобы принести их в жертву богам. И все это должны давать мы – подвластные Копану селения…
– Замолчи! Твои неумные и дерзкие речи к добру не приведут, – заворчал старик, испуганно глядя по сторонам.
– Не бойся, отец, нас никто не слышит, а думают так, как я, многие…
– Замолчи, говорю тебе! Вы, юноши, его не слушайте! И не повторяйте его глупых слов. – Старик побледнел, руки у него дрожали, он снова со страхом огляделся: нет ли кого поблизости.
Слова сына На-Цина пришлись по душе Хун-Ахау. Но, пожалев старика и решив, что он еще успеет о многом поговорить с его сыновьями, Хун-Ахау постарался переменить тему.
– Скажи мне, мудрый На-Цин, часто ли бог грома посещает свою купальню и в каком виде он появляется?
– Когда он бывает там и часто ли – этого знать нам не дано. А появляется он там в виде цветущего юноши с нефритовым топором в руке – символом власти, – так говорит наш жрец. А почему ты спрашиваешь об этом? – вдруг насторожился На-Цин. – Ты, может быть, видел его? Нет, этого, конечно, не могло быть, наше божество не захочет явиться чужестранцу!
– Нет, почтенный На-Цин, – успокоил старика с легкой улыбкой Хун-Ахау. – Я никого не видел, да и купальни бога мы не знаем. Мы же никогда не были в этой местности!
– Это хорошо! – глубокомысленно заметил старик. – А то Иш-Кусам прибежала в селение страшно испуганная и сказала мне, что около купальни Тохиля бродят какие-то чужие люди. Я сразу собрал сыновей и отправился разыскивать дерзких нарушителей покоя нашей святыни.
Хун-Ахау отметил про себя, что девушка не призналась старику в том, что произошло около купальни в действительности. И это обрадовало его, словно между ним и Иш-Кусам протянулась какая-то объединяющая их ниточка. А как подходит этой девушке ее имя! Юноша вспомнил ее быстрые, стремительные движения. Действительно, она походила на ласточку!
К концу беседы они вступили в селение. Оно напомнило Хун-Ахау его родную деревню, и сердце мучительно сжалось. В душе каждого человека живет память о родине, тянет его в родные места, как бы хорошо ему ни было на чужбине! Простые хижины, крытые пальмовыми листьями, тропинки, протоптанные босыми ногами среди упрямой травы, казались юноше не только роднее, но и красивее тикальских дворцов и покрытых гладким цементом дорог. Между хижинами сновали маленькие молчаливые собачки – значит, голода здесь давно не было. И Хун-Ахау принял окончательное решение: просить у батаба разрешения остаться здесь, в этом тихом селении, и жить жизнью земледельца, жизнью своих предков. В том, что такое решение придется по душе и Ах-Мису, Хун-Ахау был уверен.
Батаб селения Чаламте, невысокий, тучный, задыхающийся после каждой фразы человек, встретил неожиданно появившихся у него чужеземцев спокойно и приветливо.
Хун-Ахау не хотелось испытывать на прочность эту приветливость или навлечь на себя и своего спутника неудовольствие батаба. Поэтому его повествование о прошлом мало походило на точный отчет. Юноша сообщил Кавоху (так звали батаба), что он и его брат Ах-Мис находились в числе воинов, сопровождавших большой торговый караван, отправившийся из Тикаля на побережье за солью. В горах, ночью, на них напали, караван разграбили, а его тяжело ранили. Брату удалось его спасти и выходить. Они долго скитались в горах, заблудившись. Но потом к ним неожиданно пришла удача: они нашли в русле горной речушки несколько кусков нефрита… Вот самый большой и красивый…
Хун-Ахау вынул из мешка большой кусок нефрита, подал с поклоном Кавоху. Глаза батаба блеснули. Он быстро схватил камень, взвесил его на руке и сказал значительно:
– Теперь я вижу, что вы хорошие люди! Что же вам надо от меня?
Как бы в рассеянности Кавох положил около себя камень, а через секунду задвинул его за спину.
Хун-Ахау понял, что дело сделано. Поверил ли батаб в рассказанную им историю или нет, однако было видно, что расставаться с драгоценным подарком он не собирается. И юноша уже более уверенным голосом попросил правителя селения разрешить им остаться в Чаламте и быть земледельцами. Батаб задумался.
– Хорошо, – затем сказал он. – Пусть будет так. В нашем селении есть одинокий старик Чинаб, потерявший сына. Если он согласится вас усыновить, то все устроится к лучшему. – Кавох повернулся к сыновьям На-Цина, все еще стоявшим около неожиданных гостей: – Пусть кто-нибудь из вас сбегает в поля, разыщет Чинаба и приведет его сюда. Быстро!
Чуэн, младший из братьев, рванулся, как испуганный олень. Батаб проводил его довольным взглядом.
– Меня слушаются без возражений, – сказал он, переводя снова взгляд на лица пришельцев. – Запомните это! Конечно, чтобы вас усыновил Чинаб, требуется согласие членов его рода и совета старейшин нашего поселения, но я думаю, что возражений не будет! – Кавох чуть заметно улыбнулся. – У тебя есть еще нефрит? – спросил он неожиданно Хун-Ахау.
– Да, еще два куска, – ответил юноша.
– Давай их мне, – приказал батаб. – На один мы устроим праздник всему селению, когда вы станете членами рода Чинаба, а другой я буду хранить для тебя в своем доме. Еще настанут времена, когда он тебе понадобится.
Хун-Ахау молча вручил Кавоху оставшиеся куски драгоценного камня. Батаб обратился к Ах-Мису:
– А ты согласен? Почему ты все время молчишь?
Ах-Мис переступил с ноги на ногу, шумно проглотил слюну, вздохнул и наконец сердито ответил:
– За меня говорит мой брат! Раз он сказал, то я согласен!
– А думает за тебя тоже твой брат? – с ехидцей поинтересовался батаб.
– Да! Хун-Ахау думает и за меня, – простодушно ответил Ах-Мис.
– Какое счастье выпало Чинабу! – обратился Кавох к На-Цину. – Сразу два сына, и один из них умный, а другой очень сильный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60